Заложники Петра I и Карла XII. Повседневный быт пленных во время Северной войны - Галина Шебалдина

Пленные каролины прибегали к займам у своих более состоятельных товарищей еще чаще, что подтверждается тщательно составленными ими самими долговыми записями и расписками. В дневнике лейтенанта Леонарда Kara зафиксировано, что начиная с 1718 года он практически ежемесячно, за редким исключением, занимал деньги у капитана Стакелберга. Отправившись на родину после заключения мира, он «закрыл счет, выписав облигацию на 140 далеров, датировав ее первым февраля следующего года». А вернувшись в Швецию, заплатил всю оставшуюся сумму из денег, полученных в Штате-конторе. Подобных финансовых расчетов после возвращения на родину было довольно много.

Возврат долгов был одним из важных условий отпуска на свободу. Об этом беспокоились и сами пленные, и кредиторы, и, конечно, власти, которые обязали уполномоченных отвечать за тех, кто деньги не возвращал. Весьма примечательна в этом отношении история капитана Василия Сокольникова. В 1708 году князь Долгорукий, сообщая в Москву о недостойном поведении капитана, написал, что тот, начав «пить и плутать», обманом нахватал долгов на 1500 ефимков. При этом капитан регулярно (насколько это было возможно) получал жалованье из России. Удивительно, что, несмотря на все это, в 1710 году Сокольников был отпущен в обмен против шведского аристократа поручика Арвида Поссе. Долгорукий (неслыханное дело!) попросил вернуть его в Швецию, так как от этого была бы «великая польза для пленных», которым не пришлось бы отвечать за его долги.

Сам князь Яков Федорович, как выяснилось после его счастливого побега в 1711 году, оказался довольно крупным должником: среди наиболее настойчивых его кредиторов была графиня Элизабет Функ, которая еще долгие годы писала прошения во все, в том числе и русские, инстанции и просила вернуть ей долги. Тогда же возникли проблемы у жены фельдмаршала Реншельда, которая была гарантом Долгорукого.

Трудности подобного рода возникли и у семьи грузинского царевича Александра, который часто помогал своим однополчанам и прочим пленным, выдавая денежные суммы. Генерал Автоном Головин в ноябре 1704 года попросил своего двоюродного брата канцлера Федора Головина особо поблагодарить царя Имеретии Арчила II за сына, который незадолго до этого занял ему 800 ефимков. Отзывчивость царевича вкупе с привычкой к особому образу жизни и содержание открытого дома, в котором часто бывали гости, не только русские, но и иностранцы, в том числе и шведы, создали много проблем для его семьи. Как свидетельствуют расписки Александра, отправленные с сопроводительными письмами резидента Хилкова и купца Гутвеля в Санкт-Петербург, только в 1709—1710 годах он занял 4762 рубля. Его отец был вынужден обратиться к царю Петру за помощью, так как у него не было возможности самостоятельно оплатить долг сына, достигавший общей суммы в 16000 рублей. Все эти цифры стали известны после трагической смерти царевича в 1711 году, когда шведские власти несколько месяцев не отпускали гроб с телом на родину, мотивируя это неоплаченными долгами Александра Имеретинского. И только после того, как английский консул Гутвель и банкир Кембел оплатили наиболее «срочные» долги (3700 рублей), а на остальную сумму были выписаны новые обязательства, фоб отправили в Россию.

Активная заемная деятельность шведских военнопленных также создала немало проблем после заключения Ништадтского мира. Еще в 1711 году дальновидный граф Пипер сокрушался о том, что каролины много занимают, а полученные деньги используют неэффективно. В результате некоторым из них пришлось задержаться с отъездом на родину. Например, майор Рейтер улаживал свои финансовые проблемы до 1725 года. Но большинство каролинов-должников, как, впрочем, и их русские визави, были отпущены «под обязательство» вернуть деньги.

Несмотря на все вышеперечисленные трудности, следует признать, что именно частный кредит сыграл огромную роль в жизни большого количества пленных.

После возвращения на родину русские и шведские пленные практически сразу обращались в соответствующие органы власти для того, чтобы добиться получения жалованья, которое они недополучили за годы пребывания в плену, а также компенсаций разного рода. Так поступили «вышедшие из плена» в сентябре 1720 года семь русских офицеров: Аникеев, Кандауров, Мясоедов, Крюков, Щитовский, Фефилов и Будаев. Предоставленные ими отчеты и материалы переписки соответствующих коллегий позволяют сделать весьма интересные выводы. В частности, о том, что, во-первых, офицерское жалованье из России приходило менее регулярно, чем поступало королевское содержание от шведов, особенно в первые месяцы после пленения. Во-вторых, для тех пленных, чью большую часть жалованья «отдавали на Москве», как это было у Щитовского и Мясоедова, огромное значение имело регулярно выдаваемое небольшое королевское «пособие». После многомесячной переписки Правительствующий Сенат 3 марта 1721 года вынес решение о выплате недоплаченного за годы плена жалованья капитану Якову Аникееву и компании. Сумма для всех семерых получилась большая — 2566 рублей 5 алтын 2 деньги, но полностью они получили ее нескоро.

Ситуация вокруг возвращающихся на родину каролинов складывалась похожим образом, даже при условии добросовестно составленной отчетности. Тем не менее после окончания войны, когда началось массовое возвращение из плена, Кригс-коллегия и Штатс-контора столкнулись с большими трудностями, связанными с разбором огромного количества прошений. Процесс выплат растянулся на несколько лет.

Борьба за выживание: предпринимательство, ремесло и торговля

Далеко не всякий пленный мог рассчитывать на получение кредита или переводов из дома. Большая часть, прежде всего унтер-офицерский и рядовой состав, должны были искать альтернативные источники выживания. Определяющим моментом здесь была позиция властей. Петр I, а вслед за ним власти на местах в целом не препятствовали трудовой инициативе пленных. Мало того, особенно успешные каролины со временем стали выполнять заказы государства.

Практически необъятное поле применения трудовых навыков и предприимчивости открылось перед шведскими пленными в Сибири и на Урале. Граф Карл Пипер перед отправкой пленных на восток призвал их мобилизовать все свои силы и сделать все, чтобы выжить. И он по праву мог гордиться многими из своих соотечественников. Конечно, далеко не все складывалось идиллически. В преимущественном положении находились те, кто владел определенными трудовыми навыками или мог положиться в этом на своих слуг, как это было с капитаном С. Горном ав Омином, отбывавшем ссылку в Соликамске. Его слуга со временем наладил производство лошадиной упряжи, а капитан стал ее продавать[47].

Со временем трудовая деятельность пленных чрезвычайно активизировалась, а спектр занятий, ремесел и промыслов стал довольно широким. Ротмистр Георг Малин был не только поэтом, описавшим многие эпизоды своей сибирской ссылки в стихах, но ювелиром и художником. В компании с другими художниками — корнетами Густавом Горном, Юханом Бари и изготовителем шелковых обоев корнетом Бартольдом Эннесом — он оформлял дом сибирского губернатора князя М.П. Гагарина в Тобольске. Признание самого царя и широкое распространение получили серебряные изделия каролинов Ивана Шкруфа, Ягана Жемана, Ивана Лирнта. Понравились Петру Алексеевичу и костяные шахматные фигуры, изготовленные поручиком Эриком Ульфспарром. Некоторым из пленных удавалось зарабатывать приличные деньги, которые они использовали, например, для аренды земли и строительства дома (Шкруф) или для помощи товарищам. Так, упомянутые выше ювелиры Горн и Бари настолько хорошо зарабатывали, что могли по воскресеньям кормить двенадцать своих товарищей.

Часто для достижения наилучшего результата пленные объединялись в артели и нанимались для выполнения казенных заказов. Например, в начале 1713 года в Тобольск из Верхотурья прибыли ротмистр Кунов и лейтенант Лейоншельд, которые вместе с тобольским пленником фенриком Сильверхельмом начали делать игральные карты. Уже в следующем году они получили за «изготовление подрядных карт в казну» 400 рублей. Капитан Свенсон изготавливал для казны фитили, Эрик Эрикфан делал рудокопный инструмент. Трудно предположить, что Христофор Левенгфельт, в 1714 и 1715 годах поставлявший лес на строительство государевых дворов в Тобольске, рубил его в одиночку, а капитан Муль, продавший в 1717 году в казну 50 пудов табака, вырастил его самостоятельно.

Но наибольшей популярностью у каролинов пользовалось изготовление пива и самогоноварение. Оказавшись в трудном материальном положении, многие пленники часто шли на нарушение русских законов, так как изготовление горячительных напитков на продажу было государственной монополией. Но даже высылка в еще более отдаленные места и большие штрафы не пугали пленников.