Заложники Петра I и Карла XII. Повседневный быт пленных во время Северной войны - Галина Шебалдина

Фридрих Вильгельм Берхгольц в своих мемуарах описал историю молодого гвардейского прапорщика по фамилии Тернер, который во время плена женился на русской и у них родилась дочь. Он был очень опечален фактом того, что по царскому приказу его семья не могла с ним уехать в Швецию. Только многократные просьбы тайного советника Бассевича, обращенные к князю Меншикову, помогли тогда благополучно разрешить ситуацию. Но история Тернера была скорее исключением, так как большинство шведских мужей оставляли своих русских жен, уезжали на родину, где вскоре женились на соотечественницах.

Противоположной была ситуация в Швеции, где власти обязывали пленного менять вероисповедание при вступлении в брак. Кстати, с 1716 года для заключения такого брачного союза требовалось личное разрешение короля.

Материальное положение

Материальное положение пленных в России и Швеции в годы Северной войны было очень непростым, а временами совершенно непереносимым, так как часто приводило несчастных к болезням, а то и к смерти. Фундамент их материального положения составляли несколько правил, которые были традиционными для всех европейских войн, как предшествующего Средневековья, так и текущего — Нового времени.

1. Офицеров и высших статс-служителей, находившихся при армии, должно содержать их собственное правительство путем перевода им жалованья (как правило, половины).

2. Рядовой и унтер-офицерский состав пленных находился на попечении «принимающего» государства путем выплаты им кормового содержания.

Безусловно, эти правила не были догмой; время и конкретные обстоятельства вносили свои коррективы. Это очень хорошо заметно на примере положения русских и шведских пленных в годы Северной войны.

Правительствам России и Швеции понадобилось несколько месяцев после начала войны для того, чтобы активизировать историческую практику и регламентировать порядок материального содержания пленных. Петр I сделал все чуть быстрее, а Королевский совет потратил несколько месяцев на согласование с Карлом XII. Одним из первых важных шагов по организации материального снабжения было назначение уполномоченных лиц из числа пленных. С русской стороны обязанность получения и распределения денег последовательно выполняли резидент А.Я. Хилков, князь Я.Ф. Долгорукий, а после его бегства в 1711 году — князь И.Ю. Трубецкой, затем, после отъезда Трубецкого на родину в 1718 году, — майор Григорий Фустов.

Со шведской стороны решением материальных вопросов занимался резидент Книперкрона; после 1704 года к нему присоединился нарвский комендант генерал-майор Геннинг Рудольф Горн, а после Полтавы все перешло под контроль специально созданного по приказу короля органа, Фельдт-комиссариата, во главе которого были походный министр граф Карл Пипер и фельдмаршал граф Карл Густав Реншельд. Когда умер Пипер в 1716 году и был обменен Реншельд в 1718-м, Фельдт-комиссариат ненадолго возглавил генерал Адам Людвиг Левенгаупт, а после его смерти в Москве в 1719 году руководство перешло к генералу Карлу Густаву Крейцу. На местах пребывания крупных групп шведских пленных этим вопросом занимались утвержденные королем старейшины — ольдерманы. Такая четкая структура, по сути, была копией системы шведской армейской централизации и помогла многим шведам выжить в плену. В функции таких старейшин выходили сбор и передача писем каролинов, наблюдение за порядком жизни колоний и соблюдением прав пленных. Но главное — получение и распределение денежных средств. Со временем шведские уполномоченные получили разрешение приезжать в Москву для того, чтобы ускорить процесс получения пленниками денег. У русских пленных не было такой четкой структуры, но князь Долгорукий, а затем и Трубецкой использовали другую схему. Якову Федоровичу удалось создать целую сеть из своих доверенных лиц, которые по его доверенности получали деньги для пленных «московитов».

Один из таких случаев был зафиксирован властями и стал предметом специального разбирательства. Князь Долгорукий, проезжая Евле в феврале 1711 года по дороге к русско-финской границе, куда его везли для запланированного обмена, дал местному пастору Шэферу денег с просьбой передать их русским пленным в Евле и Упсале. Власти беспокоились, что некоторые из таких помощников могли передавать какие-то запрещенные сведения.

На протяжении всей войны и российское, и шведское государства столкнулись с большими трудностями, выполняя обязательства по содержанию своих подданных — попавших в плен офицеров и статс-служителей. Их положение, как известно, напрямую зависело от того, насколько оперативно будут поступать деньги с родины. Какова была технология самого процесса поступления и распределения денег? Безусловно, никто не возил через границы коробки и чемоданы с деньгами. В Европе уже довольно давно существовали банки и торговые дома, а в России активно работали их представители. Именно купцы и банкиры прежде всего иностранного происхождения стали посредниками, через которых происходило движение денежных средств. Установить имена тех, кто участвовал в этом процессе, довольно просто, так как сохранилось большое количество выписанных векселей, кредитных договоров и отчетов.

В отчетах князя Долгорукого названы имена тех, кто участвовал в переводе денег по векселям для русских пленных; это, в частности, английский консул К. Гутвель, голландский банкир Д.Гутман, голландский купец Д. Артман, гамбургский банкир М. Поппе. Переводами для шведских пленных в России активно занимались шведский банкир Густав Харделоф, английский банкир в Стокгольме Роберт Кембел и его поверенные.

Большинство переводов проходили через Амстердам и Гамбург, банковские столицы тогдашней Европы, а основным инструментом таких финансовых операций были векселя. Конечно, кредиторы шли на определенный риск, но с лихвой компенсировали его, получая проценты по займу, да и стоимость самих векселей все время росла.

Стоит сразу отметить следующее: с начала войны до 1709—1710 годов (то есть до Полтавы) более сложным было материальное положение русских пленных, а затем, вплоть до 1721 года (Ништадтского мира), с большими трудностями столкнулись шведские пленные. И дело тут было не только в увеличившемся в десятки раз количестве пленных. Основным препятствием на пути своевременного и достаточного финансирования стало тяжелейшее состояние экономики Швеции. Затянувшаяся война бесконечно требовала новых людских и сырьевых ресурсов.

Кстати, об этом прекрасно знали в Москве, в частности, из сообщений Хилкова. Он уже в самом начале войны писал, что шведское «государство от податей разорилось» и у многих приходится брать деньги в долг. В частности, «у голандцев взяли в долг 200000 рублей».

То, что в шведской казне катастрофически не хватает денег, скоро ощутили на себе пленные каролины, которые годами не получали денег с родины. Этот факт подтверждается не только их многочисленными письмами и прошениями, но и сделанными позднее подсчетами. Пленный секретарь Иоаким Дитмер, через которого проходили деньги в Сибирь, писал, что более или менее регулярно деньги из Швеции поступали только в 1712, 1714, 1715 годах. В 1716 и 1717 годах их вовсе не было.

Составленные по возвращении капралом Бруром Роламбом отчеты в получении жалованья во время плена свидетельствуют, что в 1709, 1711, 1713, 1719 и 1722 годах он не получил ни одного эре, а полученные в остальные годы крохотные суммы могли обеспечить лишь убогое существование. Жалованье его за все годы плена должно было составить 960 далеров, а получил он чуть более 374. Подробный отчет, составленный лейтенантом Упландской кавалерии Олофом Хордом, позволяет выяснить, что общая сумма полученных им с 1708 по 1721 год денег от шведского правительства составила 15,01 процента от тех средств, которыми он располагал в эти годы. Капитан Карл Фридрих Толь, попавший в плен под Переволочной, подсчитал, что за проведенные им в плену годы он должен был получить не менее 1000 далеров, а получил всего 179 далеров 18 эре.

Ситуация с материальным положением русских пленных развивалась неоднозначно. С одной стороны, финансовые отчеты о переводимых суммах показывают постоянный их рост. По сохранившимся, хотя и не совсем полным, данным в 1704 году из России в Швецию переведено 11 853 ефимка, 28 белых[40]. Далее идут более регулярные записи и, возможно, переводы: за 1707 год — 8300 рублей, за 1708 год — 9056 рублей 16 денег, за 1709 год —9796 рублей 16 денег, за 1710 год — 11317 рублей, 23 алтына 2 деньги, за 1711 год — 17642 рубля, за 1713 год — 1253 человекам «в Свею» было переведено 13 338 рублей, за 1714 год — 1226 человекам — 13625 рублей 15 алтын 2 деньги. В то же время прошения о материальной помощи, поступавшие в русские инстанции от бывших пленных, свидетельствуют о сложности положения тех, кто зависел только от жалованья с родины.