В крови - Юсиф Чеменземинли

— Медина! — прервал ее Вагиф, — государственные дела — это всего лишь долг, служба! Жизнь сердца — не имеет к этому отношения. Сердце поэта — особый мир: его любовь — необычная любовь, слава — не просто слава, блаженство его сердца — особое блаженство…

— А кому же принадлежит это сердце?

— Сердце — одной любимой!

— Ой–ли? — Медина шутливо покачала головой. — Трудно верить мужчинам. Их сердца, словно пиалы с шербетом: переходят из рук в руки, а досыта никто из них не пьет!..

— Что значит досыта, Медина? Наслаждению, страсти, поэзии чужда сытость!

— Ах так! — Медина расхохоталась. — Мне привезли из деревни прекрасные яблоки и груши, я оставила их для тебя. Но теперь вижу, что сделала это напрасно, ты насытишься и не станет ни страсти твоей, ни стихов…

Вагиф не смог не оценить ее шутки и весело рассмеялся.

— Нет, Медина, без лакомства нам не обойтись! — сказал он, когда она поднялась, чтобы выйти из комнаты.

Одетая в алое и зеленое, средь ярких ковров и занавесей, она напоминала поэту полевой мак, трепещущий от прикосновений ветерка. Он проводил ее долгим взглядом.

19

Предположения и опасения, высказанные Ибрагим–ханом и Вагифом во время их беседы, не замедлили оправдаться: со смертью Керим–хана иранские ханы схватились в ожесточенной — не на жизнь, а на смерть — борьбе за власть. Самыми сильными из них были ханы из рода Каджаров. Они уже не раз, хотя и безуспешно, покушались на иранский престол. После смерти Надира Мамедгасан–хан Каджар долгое время сражался за власть с Керим–ханом Зендом и был убит, так и не достигнув цели. Сын его Агамухамед, оскопленный по приказу Адиль–шаха Афшара, вместе с братом Гусейнкулу был увезен Керим–ханом в Шираз — заложниками. Сразу же после смерти Керим–хана Агамухамед–хаи бежал из Шираза, овладел Астрабадом, Мазандараном и Гиляном и вступил в ожесточенную схватку за трон.

То, что Агамухамед захватил Астрабад, чрезвычайно не понравилось Екатерине, поскольку она давно уже решила построить в Астрабадском заливе порт — повернуть на север пути европейской торговли с Индией. Порт еще не был заложен, но ему уже было дано название — Мелиссанал.

Агамухамед–хан решил установить добрые отношения с Россией и отправил в Петербург посольство, однако посольство это принято не было. К тому времени против Агамухамед–хана выступили Муртузакулу–хан и властитель Гиляна Хидаят–хан. Для ведения переговоров об Астрабаде Екатерина направила в Астрабадский залив флот во главе с графом Войновичем. По приказу Агамухамед–хана его военачальники поначалу встретили русских дружелюбно, хорошо обошлись с ними, а потом, войдя в доверие, зазвали на берег и взяли под арест. Некоторое время пленников продержали в тюрьме закованными в цепи, потом Агамухамед приказал их освободить, изобразив дело так, будто он и понятия не имел об этом аресте. Выйдя из тюрьмы, граф Войнович тотчас–же увел флотилию в Россию.

В связи с этими чрезвычайными обстоятельствами Ибрагим–хан собрал во дворце совет, пригласив на него всех приближенных. Мирза Алимамед сообщил собравшимся о донесениях, полученных от тайных агентов, причем каждое, даже самое незначительное, сопровождал собственным комментарием.

Мирза Алимамед давно уже кончил, но никто из присутствующих не осмеливался высказать своего мнения…

Одни безмолвно перебирали четки, другие потягивали кальян.

— Ну так что же? — спросил хан, обводя взглядом высокое собрание. — Какие у кого мысли? Чувствуете, что сидим на пороховой бочке?

И опять никто не произнес ни слова. Тогда, испросив разрешения, стал говорить Вагиф.

— Да будет благополучен хан, — начал он. — Я слышал все, что сообщил почтенный Мирза Алимамед. Полагаю, что пока прямой опасности для нас нет. Сейчас самое главное — правильная, разумная политика. Фатали–хан тяготеет к России, это нам известно. Что ж, владения его достигают Дербента, и в случае чего он может рассчитывать на помощь с Севера. Мы же граничим с Ираном, и стоит Агамухамеду перейти Аракс, он может огнем и мечом пройти по землям нашего ханства — в этих условиях идти на обострение отношений было бы весьма опасно. Если Агамухамед потребует от нас подчинения, мы соберемся снова и будем решать. Пока необходимо выжидать, будучи готовыми ко всему. Таковы мои соображения.

Мысли, высказанные Вагифом, восприняты были с одобрением, все кивали, выказывая этим полное согласие.

— Беки! Скажите же и вы, какие мысли, какие тревоги тяготят ваши умы, — снова обратился Ибрагим–хан к вельможам. — Пусть не останется невысказанного!

— Что может сказать простой смертный после того, как свое слово произнес всеведущий Ахунд Молла Панах?! — с улыбкой заметил Мамедгасан–ага. — Агамухамед–хану пока что приходится туго… Если он тронется на Шираз и Исфаган, Муртузакулу–хан с помощью русских может отбить Астрабад. Так что непосредственной опасности для нас пока, видимо, нет.

Снова воцарилось молчание. Оно было нарушено кашлем Мамедгасан–аги. Он откашлялся, достал платок и, вытерев рот, спросил:

— Других новостей не имеется?

С разрешения хана ответил ему Вагиф:

— Эриванский хан обратился к пашам Эрзерума и Карса — решил рассчитаться с Ираклием. Оба паши прислали нам письма, в которых выражают мнение, что помогать Ираклию было бы позором. Мы ответили неопределенно. Ни да, ни нет. — Собравшиеся оживленно зашевелились. — Эти паши не ведают, что тут у нас происходит; при нынешних обстоятельствах рисковать нашей дружбой с Ираклием недопустимо! А эриванский хан — ну что ж! Ему хочется освободиться от дани — от тех шести тысяч туманов, которые он ежегодно вынужден отдавать Ираклию. Как говорится, козел шкуру бережет, а мясник прикидывает сколько сала будет!.. — Вагиф засмеялся. Хан тоже усмехнулся, кивнул милостиво…

В этот момент дверь нерешительно отворилась и показался юноша лет семнадцати, краснощекий, с широкими ноздрями. Это был новый писарь Мирза Джамал. Юноша поклонился, сложив на груди руки, и обратился к хану.

— Да буду я жертвой вашей, — сказал он. — Бакинский хан Хаджи Маликмамед–хан выражает желание получить аудиенцию у вашей милости.

Хан бросил на него гневный взгляд. Розовые щеки юноши мгновенно стали багровыми.

— Хаджи Маликмамед–хан?! — переспросил хан, и глаза его вспыхнули мрачным огнем. — Зять Фатали–хана?!

Все переглянулись в ужасе. Вагиф, склонившись к хану, что–то шепнул ему. Лицо повелителя несколько смягчилось.

— Пусть его отведут в дом Шахмамеда! Я пока не имею времени беседовать с ним! Завтра!..

Мирза Джамал поклонился, вытер со лба пот и, пятясь, вышел из зала.

Зима была в разгаре, снега уже выпало на пол–аршина. Хаджи Маликмамед–хана пешком привели во дворец. Целый час прождал он на ветру, на открытой веранде, пока, наконец, Ибрагим–хан велел позвать его. В комнате, куда его провели, не было никого, кроме хана и Вагифа. Встретившись впервые в жизни, все трое некоторое время молча изучали друг друга; сложные чувства выражали их взгляды. И хотя кроткий вид Хаджи Маликмамед–хана, покорное его поведение произвели благоприятное впечатление не только на Вагифа, но и на Ибрагим–хана, взгляд хана был гневен. Вагиф же, вынужденный в присутствии повелителя внешне выражать негодование, в душе только жалел этого доброго человека, никому не сделавшего зла.

— Ну, что ты хочешь?! — срывающимся от гнева голосом спросил Ибрагим–хан, даже не пригласив гостя сесть.

— Я старый человек, — начал бакинский хан, красными от мороза руками поправляя соболий воротник. — Я никому в жизни ни на волос не причинил зла. Вот я и надумал: пойду, выполню долг мусульманина. Потому что в святые места намерение имею отправиться… Решил попытаться: может примирю… Ведь то, что произошло между кубинским ханом и вашей светлостью, ханом Карабаха, это недоразумение… Мусульманам не пристало…

У Ибрагим–хана задрожали губы, он прервал гостя на полуслове.

— Кто тебя просил вмешиваться? А? Мы что тебе челом били?!

Стены сотрясались от крика Ибрагим–хана. Вагиф думал, что уже все: сейчас хан кликнет Шахмамеда и прикажет скормить незваного гостя соколам. Но Хаджи Маликмамед–хан так жалобно, так робко взывал о милосердии, что даже хан, казалось, смягчился. Несколько раз он сердито откашлялся и проговорил хриплым, сдавленным от негодования голосом:

— Знай же, хан! — в том, как он произнес слово «хан», была открытая насмешка. — Фатали неисправим в своем вероломстве. Положиться на такого вероломного человека?! Он прекрасно знает, что брат мой Мехралы — мой злейший враг, и все–таки он пригрел его у себя! Он послал войска Хидаят–хану, он сверг ширванского хана, сгоняет население новой Шемахи в старую, истязает людей!.. На днях он перешел Куру и разорил наше собственное поместье — зачем ему это было нужно? И после всего, что он сделал, ты говоришь, что я должен поверить ему? Помириться с ним! Вы решили обвести меня вокруг пальца? Для этого он и прислал тебя?