Друг Бенито - Алан Лайтман

Стюарт тоже специализировался по физике. Но в элиту физиков он не входил, а Беннет и Билл входили. Когда они только попали в колледж, их сразу взял под свое крыло преподаватель-нонконформист, физик по имени Харви Галвинстон. У него были какие-то тайные трения с администрацией, и он решил организовать мини-факультет под своим личным руководством. Он закрепил за собой большую пустую комнату в подвале физического корпуса, поставил пять столов — для себя и для четырех студентов, и объявил открытие занятий в своем личном колледже. Студенты старших курсов и аспиранты не допускаются. В комнате были доска, несколько книжных полок и пылающая неоновая лампа в потолке. Все это было глубоко под землей.

Галвинстон отбирал учеников по успешности на основании единственного вопроса: Если жук соскальзывает без трения по вертикальному ободку часов по часовой стрелке, начав с двенадцати часов, на какой цифре часов он слетит с ободка? Великолепный вопрос для выращивания теорфизиков. Как только среди четырех столов подземного царства открывалась вакансия, Галвинстон начинал рыскать среди студентов-физиков, исподволь подсовывая эту задачу каждому новому студенту, который был согласен ею заняться. И Беннет, и Билл это испытание прошли.

Будучи допущенными в подвал, студенты Галвинстона получали особую дрессировку по всем разделам физики. Это все была дополнительная работа к регулярным занятиям, но сюда приходили энтузиасты, уроки были превосходными, и приятно было видеть ухмылку Галвинстона, объяснявшего у доски что-то новое. И еще они ощущали себя особенными, избранными среди других. Галвинстон, как мастера эпохи Возрождения, чувствовал себя ответственным полностью за все образование своих учеников, и потому держал в подвале книжную полку с романами, которые студенты читали и обсуждали, когда физика не шла.

У Билла было любопытное мозговое нарушение. В девятом классе он поскользнулся в ванной и ударился затылком о кафельный пол. Десять суток он пролежал в коме. Когда он пришел в себя, мозг у него нормально работал, но с одним исключением: он не мог узнать человека, встреченного вне привычного контекста.

Билл знал Беннета по лаборатории, и когда они встречались в лаборатории, узнавал его немедленно. Но если они встречались где-нибудь в кампусе, или в столовой, или даже в подвале Галвинстона, Беннету каждый раз приходилось представляться. Он говорил: привет, Билл, и Билл останавливался с озадаченным видом и спрашивал: вы не можете мне сказать, откуда я вас знаю? Беннет из лаборатории, говорил Беннет, и Билл говорил: а, да, конечно, Беннет, и вспоминал все. Но если Беннет не упоминал при своем имени лабораторию, Билл не мог вспомнить. Кончилось тем, что Беннет, когда бы ни встретил Билла вне лаборатории, произносил: я Беннет из лаборатории.

У каждого знакомого Билла была своя этикетка места. Стюарт был узнаваем в общежитии, но более нигде. Профессор Майклс, преподаватель термодинамики у Билла, мог быть узнан в любом месте физического корпуса. Профессор Дэвидсон, преподаватель истории, был узнаваем только в прачечной-автомате на Линкольн-стрит, где Билл впервые с ним познакомился. Профессор Керфесс идентифицировался в центральном читальном зале библиотеки.

С Беннетом Билл познакомился в физической лаборатории для первокурсников. После этого Беннета узнавали в любой лаборатории. Каким-то образом в подсознании Билла осциллографы и пружины физической лаборатории могли стать пробирками и центрифугами лаборатории химической. Беннет был Беннетом из лаборатории — любой лаборатории.

Беннет иногда задумывался, какое минимальное лабораторное оборудование необходимо, чтобы Билл его узнал. Узнает ли он его в помещении с единственной бунзеновской горелкой и техником-лаборантом в белом халате? Или в комнате, где горит пять бунзеновских горелок, но люди стоят и читают монологи из «Короля Лира»? Беннет экспериментально установил, что единственный прибор не является достаточным. Однажды он, идя к Биллу в общежитие, прихватил с собой вольтметр. Войдя, он не стал представляться: я Беннет из лаборатории. Вместо этого он просто сказал: я Беннет, и показал вольтметр. Не помогло. Лицо Билла приобрело стандартный озадаченный вид, и он спросил: вы не скажете, откуда я могу вас знать?

Беннету его этикетка досаждала. Почему он должен быть Беннетом из лаборатории? Он плохо умел работать в лаборатории. У него установки загорались. Он хотел бы сменить этикетку. Почему он не может быть Беннетом с занятий по термодинамике, где он был триумфатором? Или Беннетом из внутреннего двора Холстер — очень приятного места, где он иногда просто сидел под белым кизилом и спокойно читал. Он заманивал Билла в Холстер и устраивался под кизилом, когда входил Билл. Видишь, я Беннет из Холстера, Беннет из Холстера. Через неделю, когда он встречался с Биллом в Холстере, друг не узнавал его, пока наконец не говорилось, что он Беннет из лаборатории.

Билл все больше курил марихуану. На последнем курсе, когда бы Беннет его ни встретил, Билл был обкуренным. Он поменялся на отдельную комнату в общежитии и редко оттуда выходил. С ним всегда было несколько друзей. Беннет, уже не будучи напарником Билла по лабораторкам, заходил к нему пару раз в неделю. Комната Билла была темным лесом слабоумия. Свет не включался ни днем, ни ночью, если не считать вращающейся синей лампы в середине комнаты. Чтобы закрыться от солнца, Билл заткнул окна одеялом. Воздух всегда был тяжел от дыма, и вращающийся синий свет выхватывал из темноты клубы дыма, как прожектор в тумане. Из шкафа пел голос Джимми Хендрикса. Беннет входил в комнату, останавливался в дверях, вглядываясь в дымный мрак, и говорил: я Беннет из лаборатории. Дверь закрой, говорил Билл, света напустишь. Беннет закрывал дверь, и когда глаза понемногу привыкали к темноте, видел Билла и его свиту, развалившихся на подушках по углам комнаты.

Беннет, добрый мой друг, говорил Билл, что там происходит в мире науки? Так, ничего особенного, отвечал его бывший напарник по лабораторкам. Это хорошо, говорил Билл, потому что я не хотел бы ничего пропустить. Очень многое происходит прямо в этой комнате, только очень медленно. Так точно, отзывался кто-нибудь из приятелей Билла. Посиди с нами, Беннет, говорил Билл. Сними ботинки и садись. Беннет снимал ботинки и садился на подушку.

Расскажи нам о кварках, серьезно просил кто-нибудь из приятелей Билла с подушки в углу, и Билл пускался в изощренные рассуждения о субатомной физике, и аудитория слушала с напряженным вниманием в полной тишине, нарушеаемой лишь глубокими вдохами, когда кто-нибудь затягивался передаваемым по кругу косяком. После пары песен Хендрикса и дальнейших объяснений строения мира Беннет говорил: Билл, тебе пора перестать курить допинг. Ты себя растрачиваешь. В ответ на это грубое замечание кто-нибудь из друзей Билла простонет: блин, Прюдом, кто этот хмырь? И Билл отвечал: это Беннет, мой напарник по лабораторкам. Он нормальный парень.

Билл, брось ты эту дрянь, снова говорил Беннет. Я могу бросить как только захочу, отвечал Билл. Ладно, говорил Беннет, брось в ближайший вторник. Билл отвечал: я могу бросить в ближайший вторник, если захочу, но я не хочу. Не хочешь, потому что не можешь, говорил бывший напарник. Ладно, говорил Билл, брошу во вторник. Ради тебя.

Беннет возвращался во вторник, вдвигался в густой дым в комнате Билла. Я думал, ты во вторник собираешься бросить, говорил он. Собирался, отвечал Билл, и мог бы. В самом деле мог бы. Но я передумал. Я могу бросить в любой момент, когда захочу. Не можешь, орал Беннет, перекрывая гитару Хендрикса. Ты гробишь свой разум. Я в следующий вторник брошу, орал Билл. Слабак ты, говорил Беннет. Ты меня просто обдурил. В следующий вторник брошу, говорил Билл. Беннет выходил, хлопнув дверью.

Так шли месяцы. Беннет злился все сильнее. Он говорил злые слова, о которых потом жалел. Он видеть не мог, как Билл губит свой талант. Но еще сильнее он не мог видеть безволие Билла.

Беннет составил для друга график отвыкания, который должен был дать Биллу за месяц свести дозы марихуаны к нулю. План оказался бесполезен, как те расчеты, которые Беннет делал для дяди. От недели к неделе менялось только одно: росла куча почты Билла перед дверью, в том числе непрочитанные послания от ректора.

В последний раз, когда Беннет зашел к своему бывшему напарнику, в начале мая, он у двери назвал себя просто Беннетом. Вы мне не можете сказать, откуда я вас знаю? донесся голос из сладковатого тумана. Я просто Беннет, ответил Беннет и вышел.

~ ~ ~

Беннет практически жил за своим столом в подвале Галвинстона. Иногда он выходил оттуда на какие-нибудь скучные обязательные занятия, будто отмахивался от комара, и возвращался в подвал. Истинное обучение шло именно там, под руководством Галвинстона и в процессе чтения и магических вычислений, которые Беннет вел за своим столом. Постепенно подтверждалось его убеждение, что мир описывается уравнениями. Он рассчитывал релеевское рассеяние, которое объясняло синий цвет неба, гравитационные моменты, объясняющие прецессию равноденствия, квантовые вероятности проникновения альфа-частицы в атомное ядро. Иногда, ради развлечения, он обсчитывал обыденные явления, вроде траектории бумажного блокнота.