У страсти в плену - Анаис Нин

Я никогда не думала о таких вещах. Я молчала. Мы целовались, и впервые он целовал меня между ног, целовал до тех пор, пока у меня не наступил оргазм. Мы были счастливы.

В Нью-Йорке стояла жара, и все художники еще оставались за городом. Работы не было. Я стала модельершей в магазине одежды, но когда мне предложили проводить вечера с покупателями, я отказалась и потеряла место. В конце концов меня приняли в большой магазин на 34-й улице, где кроме меня было еще шесть модельерш. Магазин был огромным и полутемным. Среди длинных рядов одежды стояло несколько скамеек, на которых мы сидели. Мы все время были наготове, ждали, что нас позовут, и надо будет быстро сменить одежду. Когда вызывали кого-то из нас по номеру, мы помогали друг другу. Трое мужчин, работавших в магазине, часто пытались обнять, потрогать нас. Я все время боялась, что останусь с одним из них. Однажды вечером, когда Стефан позвонил мне, чтобы спросить, увидимся ли мы сегодня, один из них подошел ко мне сзади и положил руку на грудь. Не зная, что предпринять, я ударила его, пытаясь не выпустить трубку и продолжать разговор со Стефаном. Но это не обескуражило мужчину. Теперь он гладил мои ягодицы. Я ударила его снова. Стефан спросил: «В чем дело? Что ты делаешь?» Я закончила разговор и повернулась. Мужчина исчез.

Покупатели восхищались и нашей внешностью, и платьями, которые мы продавали. Главный продавец гордился мной и часто говорил, поглаживая меня по волосам: «Она наша лучшая манекенщица». Все это заставляло меня скучать по моей прежней работе у художников. И я вовсе не хотела, чтобы Стефан или Рейнольдс застали меня в этом безобразном конторском здании, где я демонстрировала платья этим безобразным продавцам и покупателям.

В конце концов я была приглашена позировать в студию одного южно-американского художника. У него было женоподобное лицо, бледное, с большими черными глазами, длинные черные волосы, слабые и изнеженные движения. Его студия была очень красива: роскошные ковры, огромные портреты обнаженных женщин, шелковые занавеси, курящиеся благовония. Он сказал, что ему нужна очень сложная поза. Он рисовал лошадь и на ней обнаженную женщину. Он спросил, умею ли я ездить на лошадях, ездила ли я на них раньше?

— Да, — ответила я, — раньше, в юности.

— Чудесно, — сказал он. — Это как раз то, чего я хочу. Я сделал одно приспособление, которое дает мне нужный эффект.

И он показал мне искусственную лошадь без головы — только круп, ноги и седло. Он сказал:

— Прежде разденьтесь, а затем я вам все покажу. В этой позе есть одна трудность: женщина откидывает тело назад, потому что лошадь бежит как сумасшедшая.

Он сел на фальшивую лошадь и показал мне позу.

Теперь я уже не стеснялась позировать обнаженной. Я разделась, села на лошадь, откинув тело назад: руки летят, ноги сжимают бока лошади, чтобы не упасть. Художнику это понравилось. Он отошел и посмотрел на меня.

— Это трудная поза, я не думаю, что вы долго выдержите. Скажите, когда устанете.

Он изучал меня со всех сторон. Потом подошел ко мне и сказал:

— На рисунке эта часть тела, здесь, между ногами, должна быть видна ясно. Он легко коснулся меня, словно это было частью его работы. Я слегка изогнула живот, выбросила бедра вперед. Тогда он сказал: «Сейчас прекрасно. Оставайтесь так».

Он начал рисовать. Сидя на лошади я поняла, что в седле была одна необычная деталь. Седло обычно повторяет контуры ягодиц, потом поднимается к луке, где оно касается женского входа. Я часто испытывала и недостатки и преимущества такого устройства. Как-то раз во время верховой езды, подвязка отстегнулась от чулка, и скрутилась у меня в брюках. Мои товарищи ехали очень быстро, я не хотела отставать и продолжала нестись вперед. Подвязка болталась во все стороны, попала между ногами и седлом и стала причинять мне боль. Я продолжала нестись, сжав зубы. Боль смешивалась с каким-то ощущением, в котором я не могла разобраться. Я тогда была девочкой и ничего не знала о сексе. Я думала, что все у меня внутри, и понятия не имела о клиторе. Когда забег окончился, мне была страшно больно. Я рассказала о том, что случилось, подруге, и мы пошли в ванную. Она помогла мне снять брюки, отстегнула маленький пояс с подвязками и спросила: «Тебе больно? Это очень чувствительное место. Если ты его поранила, ты можешь никогда не испытать удовольствия». Я дала ей заглянуть туда. Все у меня было красным, слегка вспухло, но казалось не так уж болезненным. Меня больше всего обеспокоили ее слова об удовольствии, которое я могу не испытать, еще не успев узнать его. Подруга настояла на том, чтобы промыть это место, приласкала меня и поцеловала, чтобы все прошло. С тех пор я остро чувствовала эту часть тела. Особенно, когда верховая езда затягивалась, и было жарко, я ощущала такую теплоту и волнение между ног, что единственным моим желанием было — слезть с лошади и побежать к подруге, которая бы снова могла приласкать меня. Она всегда теперь спрашивала меня: «Тебе не больно?» И однажды я ответила: «Немножко». Мы сошли с лошадей и отправились в ванную, и она промыла натертое место прохладной водой. Снова приласкав меня, она сказала: «Похоже, что все зажило, и ты снова сможешь наслаждаться». — «Не знаю, — ответила я. — Не кажется ли тебе, что это место омертвело от боли?» Моя подруга нежно наклонилась ко мне и коснулась кожи: «Больно?» Я отклонилась назад и сказала: «Я ничего не чувствую». «А так? — спросила она участливо, сжимая губы моего входа у себя между пальцами. — «Ничего», — сказала я, глядя на нее. «А вот так?» — Она провела пальцами вокруг клитора, делая небольшие круги. «Ничего не чувствую». — И тут она стала волноваться, не потеряла ли я и впрямь свою чувствительность, и усилила ласки, принявшись тереть клитор одной рукой, в то время как другая вибрировала на самом кончике его. Она нежно перебирала мои волосы и гладила кожу вокруг них, и вдруг я почувствовала ее яростно и стала двигаться. Она склонилась надо мной, глядя на меня и приговаривая: «Чудесно, чудесно, ты все чувствуешь…»

Я вспомнила все это, сидя на искусственной лошади. Я заметила, что седло было странно выгнуто. Чтобы художник мог видеть то, что он хотел нарисовать, я скользнула немного вперед, и когда я сделала это, мое лоно потерлось о кожу. Художник наблюдал за мной.

— Нравится вам моя лошадь? Знаете ли вы, что я могу заставить ее двигаться?

— Неужели?

Он подошел поближе, включил что-то, и, действительно, эта искусственная лошадь стала двигаться, как настоящая.

— Мне она нравится. Она напоминает мне те времена, когда я занималась верховой ездой. Я тогда была девочкой.

Я увидела, что он перестал рисовать и наблюдает за мной. Движение лошади прижало меня к седлу еще теснее и доставило мне истинное наслаждение. Я подумала, что он может заметить это и попросила остановить ее. Но он только улыбнулся.