У страсти в плену - Анаис Нин

Однажды я позировала иллюстратору. Когда я приехала туда, то увидела, что там уже были двое: мужчина и девушка. Мы должны были изображать сцены — любовные сцены из рассказа. Мужчине было около сорока, у него были мужественные декадентские черты лица. Именно он руководил постановкой. Я должна была с ним целоваться, пока иллюстратор рисовал. Мне было неприятно. Этот мужчина мне совершенно не нравился. Вторая девушка изображала ревнивую жену, которая врывалась в разгар нашей сцены. Мы должны были повторять это многократно. Всякий раз, когда я должна была целоваться, у меня внутри все сжималось, и мужчина чувствовал это. Он был оскорблен и смотрел на меня с насмешкой. Я играла очень плохо. Иллюстратор кричал на меня, как будто мы снимали фильм: «Больше страсти, вложите в это больше страсти!»

Я попыталась вспомнить, как русский целовал меня в лесу после танцев, и это меня успокоило. Мужчина повторил поцелуй. И я ощутила, что он прижимает меня сильнее, чем нужно, и уж, конечно, ему вовсе не обязательно было проталкивать свой язык мне в рот. Но он сделал это так быстро, что я не успела опомниться. Иллюстратор начал рисовать другие сцены.

Мужчина натурщик заговорил:

— Я позирую уже около десяти лет. Не пойму, почему им всегда нужны молодые девушки, у которых нет ни опыта, ни выразительности? В Европе молодые натурщицы твоего возраста, меньше двадцати, никого не интересуют. Они еще ходят в школу или сидят дома. Они становятся интересными только после замужества.

Когда он говорил, я думала о Стефане. О том, как мы лежали на берегу, на горячем песке. Я знала, что Стефан любил меня. Я хотела, чтобы он обладал мной. Чтобы он сделал меня женщиной. Мне надоело быть девственницей, вечно защищающей себя. Мне казалось, что все знали об этом и тем сильнее хотели завоевать меня.

В этот вечер мы встретились со Стефаном. Как-то я должна была все ему объяснить, и должна была сказать ему, что я все время в опасности, и будет лучше, если он станет первым. Но нет, думала я, он будет беспокоиться за меня. Как же мне ему сказать об этом? И я начала с новостей. Я стала теперь натурщицей номер один. У меня было больше работы, чем у кого бы то ни было, меня приглашали чаще всех, потому что я была иностранкой и у меня было необычное лицо. Часто я позировала по вечерам. Все это я рассказала ему. Он с гордостью слушал меня.

— Тебе нравится быть натурщицей? — спросил он.

— Очень. Мне нравится быть с художниками, видеть как они работают. Плохо или хорошо, но мне нравится эта атмосфера, рассказы, которые я слышу от них. Всегда все по-разному, никогда ничего не повторяется. Как какие-то приключения.

— А они не соблазняют натурщиц?

— Если те этого не хотят, то нет.

— Но пытаются?

Я видела, что он обеспокоен. Мы шли от железнодорожной станции к моему дому через темное поле. Я повернулась к нему. Он меня поцеловал. Я воскликнула: «Стебан, возьми меня, возьми меня!..»

Он был совершенно ошарашен. Я бросилась к нему в объятия, я хотела, чтобы меня взяли, я хотела покончить с этим, я хотела стать женщиной! Но он был совершенно неподвижен и испуган. Он сказал:

— Я хочу жениться на тебе. Но сейчас я не могу этого сделать.

— Наплевать на женитьбу!

Но тут я почувствовала его удивление, и это успокоило меня.

Его благонравие страшно разочаровало меня. Момент был упущен. Он думал, что у меня была просто вспышка слепой страсти, что я потеряла голову, и гордился тем, что спас меня от меня же самой. Я пришла домой и проплакала в постели.

Один художник график спросил меня, соглашусь ли я позировать ему в воскресенье, ему спешно надо было закончить иллюстрацию. Я согласилась. Когда я приехала, он уже работал. Было утро, и здание казалось пустым. Его студия была на тринадцатом этаже. Половина иллюстрации была готова. Я быстро переоделась в вечернее платье, которое он дал мне. Он, казалось, не обращал на меня никакого внимания и долго работал в полной тишине. Я устала. Он заметил это и дал мне отдохнуть. Я прогуливалась по студии, рассматривая картины. В основном это были портреты актрис. Я спросила его, кто они. Он отвечал мне подробно, особо подчеркивая их сексуальные склонности: «О, этой нужна романтика. Это единственный способ сблизиться с ней. Она неприступна. И она европейская женщина и любит сложное ухаживание. На полпути я почти сдался, слишком уж оказалось все утомительным. Но она была очень красива, а кроме того, это прекрасно, заполучить такую женщину в постель. У нее были красивые глаза, завораживающий голос, словно у таинственной индианки. Про таких женщин всегда думаешь, как они поведут себя в постели. Я знал и других эротических ангелов.

Великолепно видеть перемены, которые происходят в них. Эти ясные глаза, которые видно насквозь, эти фигуры, которые принимают такие гармоничные позы, эти нежные руки… как все это меняется, когда их охватывает желание! Эротические ангелы! Они чудесны, потому что эта перемена в них — одно сплошное удивление. Вот у вас, например, внешность женщины, к которой никто не прикасался, а я могу представить себе, как вы кусаетесь и царапаетесь… Я уверен, что у вас даже голос меняется, я знаком с такими переменами. Есть женщины, у которых голос звучит как поэтичное, неземное эхо. Потом он меняется, глаза меняются. Мне кажется, все эти легенды о людях, которые превращаются ночью в животных, — например, истории про оборотней, — были созданы мужчинами, которые видели, как женщины из идеальных, обожаемых созданий превращаются ночью в животных. Но, может быть, все это гораздо проще. Вы ведь девственница, не так ли?»

— Нет, я замужем.

— Замужем или нет, вы девственница. Если вы замужем, ваш муж еще не сделал из вас женщину. Не жалеете ли вы об этом? Не кажется ли вам, что вы тратите время? Что настоящая жизнь начинается, только когда вы начинаете чувствовать, когда вы становитесь женщиной..?

То, что он сказал, настолько соответствовало моим ощущениям, моей жажде опыта, что я промолчала. Я не хотела признаться в этом постороннему человеку. Я осознавала, что мы совершенно одни в пустом здании. Мне было грустно, что Стефан не понимал меня. Я ничего не боялась, но была суеверна и хотела найти только того, в кого могла влюбиться.

— Я знаю, о чем вы думаете, — сказал он. — Но для меня это имеет значение, только если женщина хочет меня. Я никогда не мог бы обладать женщиной, которая меня не хочет. Когда я впервые увидел вас, я подумал, что это было бы чудесно, если бы мне удалось пробудить в вас желание. Есть в вас что-то, заставляющее меня думать, что у вас будет много романов. Я хотел бы быть первым. Но только в том случае, если и вы этого хотите.