Берлинский дневник (1940-1945) - Мария Васильчикова

В последнее время мы большей частью сидим дома и ведем очень тихую жизнь. Особенно устала Татьяна; мы ждем не дождемся предстоящей поездки в Италию.

Понедельник, 24 марта

Нас всех впрягли в особую, очень срочную работу, связанную с какой-то японской выставкой. Адам Тротт — единственный, кого не тревожат; он в восторге и посмеивается над нами, пока мы корпим над своими машинками до поздней ночи. Вельфхен — наш спаситель: он поддерживает более или менее приличные отношения с нашим новым отвратительным начальником Шталекером и тем самым предохраняет нас от возможных неприятностей. Остальные стараются держаться от Шталекера как можно дальше. В нем есть что-то зловещее.

У нас ужинал отец Шаховской.[63]

Четверг, 27 марта

Всеобщее смятение оттого, что по возвращении в Белград югославские министры, недавно подписавшие в Вене пакт с Германией, арестованы группой просоюзнически настроенных военных. Создано временное правительство, принц-регент Павел бежал в Грецию. Это означает, что может начаться война и с Югославией.

[64] Ну и дела!

Суббота, 29 марта

Вместе с Паулом Меттернихом мы посетили испанского дипломата Эспинозу и слушали его прекрасные русские пластинки. У Паула новый костюм, который он немножко стесняется носить, хотя его гардероб определенно нуждается в обновлении. День за днем он носит тоненький черный вязаный галстук, изношенную зеленую спортивную куртку и фланелевые штаны — ничего другого кроме формы я на нем не видела, да и та тоже вся изношена. Ведь с восемнадцати лет он видел только войну, начиная с гражданской в Испании, куда он поступил добровольцем к националистам Франко.

Дики Эльц повез меня в Потсдам познакомиться с графом Готфридом Бисмарком,[65] братом Отто, занимающим там должность регирунгс-президента (гражданского губернатора округа). Он женат на Мелани Хойос, полуавстрийке-полуфранцуженке; там была и его австрийская кузина Лоремари Шенбург. Мы вернулись в Берлин все вместе поздно вечером.

Четверг, 3 апреля.

Ужинала с Йозиасом Ранцау в Далеме у Троттов. Там был профессор Преториус, искусствовед, театральный художник и большой знаток Китая. Адам Тротт горячо интересуется Китаем, где он провел некоторое время и подружился с Питером Флемингом. Беседа шла в основном о Дальнем Востоке.

Рассказывают, будто покончил с собой граф Телеки, премьер-министр Венгрии.[66]

Пятница, 4 апреля.

Ужин у Хако Чернина. Были только австрийцы, в том числе Дики Эльц и Йозеф Шварценберг. Они ностальгически вздыхали о «старых добрых временах» в Вене и Зальцбурге, рассказывая поразительные истории из жизни золотой молодежи двадцатых годов.

Воскресенье, 6 апреля.

Сегодня утром германская армия вторглась в Югославию и Грецию.

Пятница, 11 апреля.

Вчера после работы я помчалась на Штеттинский вокзал, где мы договорились встретиться с Дики Эльцем, чтобы поехать в Райнфельд — имение Готфрида Бисмарка в Померании — на пасхальные выходные. Ехали мы не три часа, как обычно, а семь. На станции нас встретил конный экипаж Бисмарков, который повез нас в Райнфельд при луне. Мы прибыли в три часа утра. Готфрид ожидал нас с легким ужином и вдоволь напоил свежим молоком. Блаженство!

А сегодня утром — завтрак, настоящий завтрак, а потом горячая ванна. Райнфельд — прелестная помесь маленькой фермы и загородного дома: все выбелено, удобная мебель, много книг. Мы гуляли по лесу, и Дики Эльц подстрелил сойку. После обеда ездили кататься верхом. Я села на лошадь впервые в жизни, но мышцы, к счастью, потом не болели — вероятно, благодаря гимнастике.

Райнфельд. Суббота, 12 апреля.

Снова ездила верхом с Готфридом Бисмарком, а потом мы охотились на оленей.

Сегодня был взят Белград; Хорватия объявила себя независимой.

Пасхальное воскресенье (по западному стилю), 13 апреля.

После чая стреляли в мишень из окна гостиной. Мишень была прибита к дереву. Я раньше никогда в жизни не стреляла и начала с того, что зажмурила не тот глаз. Тем не менее мой результат был лучше всех — новичкам везет. Но потом мы сменили ружья на пистолеты, и тут у меня ничего не вышло. Пистолет был чересчур тяжел и с очень сильной отдачей. Мы прятали пасхальные яйца для детей, но они еще маленькие и ничего не понимают. Они явно хорошо питаются, я бы даже сказала, что они слишком упитаны; малыш Андреас, хотя ему и года, наверное, нет — уже личность: рыжий и голубоглазый, как его прадед «Железный канцлер».

Понедельник, 14 апреля.

Погода испортилась: тепло, но пасмурно. Дики Эльц уехал обратно в Берлин. Он работает в банке «Риттер», и пока что эта работа спасает его от призыва. Я побуду здесь еще один день. Сегодня днем мы опять ездили верхом. Несколько раз начинался сильный дождь. По дороге домой Готфрид Бисмарк заметил, что какие-то дети воруют солому с крыши амбара. Он погнался за ними галопом, моя лошадь пустилась вдогонку, а я вцепилась ей в гриву и не знала, как быть.

Берлин. Четверг, 17 апреля.

Чтение «Двенадцати евангелий» в русской церкви. Это наша страстная неделя, и у меня начинают болеть ноги от выстаивания долгих служб. Татьяна собирается ехать в Рим 6 мая. Увы, я не смогу поехать вместе с ней, так как я только начинаю осваивать новую работу.

Югославия капитулировала.

Суббота, 19 апреля.

Два часа на работе, потом церковь и причастие. Здесь проездом Паул Меттерних, направляющийся в Испанию, а затем в Рим. Вся эта поездка какая-то официальная миссия — устроена Вельфхеном, который питает слабость к нему и Татьяне. Из-за воздушных налетов наша всенощная началась в семь вечера. Служили в лютеранской церкви, поскольку наша слишком мала для той массы прихожан, которая неизменно собирается на эту службу. Мы взяли с собой Паула Меттерниха и Лоремари Шенбург.

Воскресенье, 20 апреля.

Русская Пасха. Папa настоял, чтобы мы сопровождали его во всех визитах, которые он по традиции наносит членам здешней русской колонии.

Только что нам рассказали, что во время белградского переворота юного короля Югославии Петра вытащили ночью из постели, чтобы он присутствовал при казни своего наставника-генерала..[67]

Вторник, 22 апреля.

По-прежнему тружусь над переводами. Адам Тротт хочет, чтобы я взяла на себя всю его рутинную работу, с тем чтобы он пребывал на олимпийских высотах и не заботился обо всякой писанине. Я начала с того, что попыталась навести порядок у него в письменном столе, пока он обедал. Я сидела на полу, вычищала один ящик стола за другим и чуть не плакала — такой там был беспорядок. Вошла его маленькая секретарша, очень ему преданная, и утешила меня: «Герр фон Тротт — гений, а от гения нельзя требовать еще и аккуратности!» Когда он возвратился, я передала ему эти слова, и он был явно тронут. Он провел несколько лет в Англии в качестве Родсовского стипендиата, а также в США, и между собой мы обычно говорим по-английски. Мне с ним так легче. Когда он говорит по-немецки, то выражается столь высокопарно, что я перестаю его понимать — во всяком случае, так бывает, когда он диктует. Он бросает в воздух начало предложения, на секунду замолкает, а потом обрушивает на меня все остальное. Позже, когда я разбираю свои каракули, то оказывается, что я половину пропустила. Я попросту пока еще недостаточно хорошо знаю немецкий. Джаджи Рихтер и Алекс Верт тоже часто говорят со мной по-английски — Джаджи довольно долго жил в Австралии. Иногда нас называют «Палатой лордов».