Культ свободы: этика и общество будущего - Илья Свободин

позавидовал бы вечный двигатель? Означает ли свобода отсутствие справедливости? Оптимальности? Экономичности?

Еще как! – сказала бы заботливая власть.

Насилие проникает в любую деятельность, но выправлять одно другим – увеличивать его в два раза. Одобряя насильственное перераспределение неправедно полученной прибыли, философия взялась не за тот конец. Прибыль – результат, но есть еще и начало, есть еще и процесс. Свобода, зафиксированная договором, выражается в длинном перечне правил, которым надлежит следовать. Результат правилен, если он следует из правил. Правильность – тоже вид справедливости, причем единственный, согласующийся с договором. Можно сказать, процедурная справедливость – это и есть договор. Такая справедливость устанавливает приемлемые границы насилия заранее – до того, как действие совершилось. Она уравнивает не результат, а условия процесса. Общество справедливо, если оно построено правильно и правилам следовали честно. Пока же мы имеем рынок, где правила успешно устанавливают те, кто правит, и политику, вне всяких правил безуспешно уравнивающую результат. Но тогда что же такое справедливые правила, лежащие в основе общества? Это то, чего философы никак не могут найти.

4 Ценность человека

Вы вероятно уже устали удивляться, почему я так долго жалуюсь не по делу? Простите, братья мои, и правда – вот уже конец письма, а я все никак не подберусь к его началу. Дело в том, что такое удивительное понятие, как "право на жизнь" просто невозможно отделить от описанной выше путаницы.

В списке прав подневольных государственных детей это право занимает почетное первое место. Трудно отделаться от ощущения, что это неспроста. Мало у кого вызывает сомнение такое, не то что естественное, а прям таки священное право. После него остальные права принимаются как-то всем сердцем, уже не думая. Но, на самом деле, оставив в стороне неоспоримый факт, что это не общество дарит жизнь, задумаемся – что означает право на жизнь? Очевидно, право жить. Но право – не просто чьи-то возможности, но и чьи-то обязанности. Государство бдительно охраняет нас день и ночь? Заботливо лечит? Добросовестно спасает от аборта? Скорбно хоронит, когда мы умираем? Нет, государство не любит обязанности. Куда больше оно любит запрещать. И потому перво-наперво оно запрещает физическое насилие. Не ради нас, ради себя – самосохранение и есть его первая забота. Запрещает, насильно собирая с нас за это дань. И получается, мы платим государству, чтобы жить. Право на жизнь – это обязанность платить за нее, то есть как раз нарушение этого права. И попутно, запрещая умирать по своему желанию, государство фактически обязывает нас пользоваться этим великим правом.

Но, разумеется, не для констатации этого очевидного факта я так долго говорил о морали и равенстве. Охрана жизни государством – пример уравнительной справедливости и морального конфуза в экстремальной форме, приоритет самой что ни на есть личной морали в самой что ни на есть публичной сфере. Именно право на жизнь, за которое приходится платить, трансформируется в моральное право требовать хоть что-то взамен. И не от родных и близких, хотя уже и это не очень-то морально, а от посторонних. Но если в личных отношениях помощь естественна и не вызывает никаких проблем, кроме разве что ее излишков, то в масштабах общества она выливается в принципиально нерешаемую задачу. Оттого-то и выполнение упомянутых ранее, глубоко чуждых государству обязанностей, оно довело до степени катастрофы. Однако избежать ответственности за них, равно как и катастрофы, а потом и ответственности за катастрофу, государству вряд ли удастся.

Чтобы проследить всю цепочку, начнем с простого вопроса. Как распределяется право на жизнь, кто оказывается его достоин?

Безусловно такое священное право, как право жить, предполагает абсолютное равноправие, иначе смысла в нем нет никакого вообще. А поскольку смысл в нем видят буквально все граждане, надо признать – у всех нас есть одинаковое право жить. Иными словами – жизни всех нас равноценны. Но так ли это на самом деле? Нет, в данном случае я говорю не о практике, где давно примелькалась и особая забота о жизнях политиков, дипломатов и полицейских, и сомнительная забота о жизнях военнослужащих и заключенных. И не о том, что платим мы за заботу далеко не поровну. Я говорю о принципе. Просто поразмышляем. Право – конструкция общественная. А значит и должна оцениваться с этой точки зрения. И с этой, публичной, экономической – ибо публичная другой не бывает – точки, сразу видно, что жизни людей, как бы ни хотелось их обьявить равноценными, совсем не таковы. Для всего человеческого общества – огромной суммы индивидов, включая тех, кто еще не родился – великий человек не равен бомжу. Не был и никогда не будет. Польза, приносимая ими несопоставима. Однако заявить такое язык не повернется. Что-то мешает. Мораль и экономика наложились друг на друга, идеология и практика завязались в узел. Могучему, но застенчивому государству ничего не остается как признать всех равно-ценными, а фактически – равно-бесполезными. И исходя из этого изображать равную заботу о всех. Да и как реально государство может оценить разницу? Как ему действовать, опираясь на эту разницу? Все эти вопросы показывают, что государственное право на жизнь – это не более чем моральная отрыжка, случайно попавшая из одной сферы общества в другую. Но мораль известна своей изворотливостью и упрямством. Оставим бомжа в покое. Как насчет женщин и детей? Инвалидов и стариков? Героев и злодеев? Кем жертвовать ради человечества? Кого спасать первым?

Вопросы эти приходится решать людям. Лично. Без помощи государственной инструкции, закона или права. И оказывается, что нет универсальной ценности жизни "вообще". Ценность есть всегда для кого-то. Для матери бомжа, сын – бесконечно дороже самого великого гения. А влюбленные друг друга ради готовы пожертвовать даже родными. Нет и абсолютного права на жизнь. Оно абсолютно только в рамках какой-нибудь пафосной, надуманной идеологии. У нормальных людей лишить жизни врага – доблесть. Отдать свою ради друга – долг. Убить злодея спасая ребенка – геройство. При чем тут государство и общество, с их искусственными, неизвестно как раздаваемыми социальными статусами? Жизнь – субьективное, личное, персональное дело. Все что требуется от посторонних – не лезть куда не надо со своей непрошенной, формальной заботой. Оставить мораль живым людям – семье, родным. Там, где жизнь дается и куда она уходит. Общество не скорбит о тех, кого не знает. Рождение, забота, уход в мир иной – это все дела близких. Они решают, как долго заботиться о человеке пока он растет, сколько поддерживать, пока он