Никогда в жизни - Елена Колчак

— Ну, знаете ли! Любая смерть неожиданна. Сердце у нее было такое, что могла и лет пять еще прожить, а могла и пять лет назад умереть.

— А почему вы говорите «мальчик»?

— Да молоденький такой адвокатик. А может, не молоденький, просто маленькая собачка до старости щенок. Раз уж вас так этот случай заинтересовал, почему бы вам с ним не поговорить?

— Я, к сожалению, не знаю, где его найти.

— Минуточку, где-то у меня была его визитка… Вот, пожалуйста… — он так обрадовался, что сдвинутая на криминале журналистка наконец оставит его в покое, что мне его даже жалко стало.

Я переписала данные и откланялась. Валерий Петрович Кулик, юрисконсульт. Вот дьявол, где же я эту фамилию видела? И кто приходил к Анне Григорьевне вместе с ее племянником? Кого соседка Полина Владимировна приняла не то за адвоката, не то за нотариуса? Тоже ведь «маленькая собачка»…

17

Люди вовсе не боятся летать. Они боятся падать!

За какие-то несчастные два дня я накопала столько всего, что теперь было непонятно, что же с этой добычей делать. Хочешь не хочешь, придется звонить господину Ильину, хоть посоветоваться. Он, естественно, настучит мне по башке за чрезмерную самостоятельность, а куда деваться? Вот только приду, съем чего-нибудь и сразу позвоню.

Ага! Вожделенный господин Ильин сидел у Лельки на кухне с чашкой свежезаваренного чая. Пришел, видите ли, от лица собственного и Стаса пригласить «прекрасных дам» на вечер джаза.

Видно, с голоду (а вы попробуйте со вчерашнего дня, не евши, бегать!) во мне разыгралась стервозность. Минут десять я поверх чашки пускала в майора ядовитые шпильки (которые он, увы, вполне достойно парировал), пока Лельке наконец не надоело:

— Риточка, скажи пожалуйста, как должна вести себя благовоспитанная девушка, если ее пытаются соблазнить?

— Элеонора Сергеевна, это даже не вопрос! — Никите свет Игоревичу, вероятно, тоже поднадоело мое хамство. — Если не всерьез, то никак. А если всерьез… тоже никак, вести будут ее, никуда не денешься.

Мы дружно зааплодировали. Это и впрямь было хорошо сказано…

И тут я вспомнила!

Несколько лет назад это было… отмечали, кажется, Восьмое марта… Кто-то из гостей тоже произнес что-то эдакое «в честь прекрасных дам», «прекрасные дамы» так же дружно зааплодировали… Картинка до мелочей напоминала сегодняшнюю, только гостей было побольше, и командовал весельем совсем другой человек. Лелькин тогда еще супруг. Валера его звали. Валерий Петрович Кулик. Он же дядя Валя, как я понимаю…

Вот почему фамилия на визитке показалась мне такой знакомой…

Стены поплыли, преображая обычную кухню в творение Антонио Гауди. Красиво…

— Эй, Ритка, ты чего, привидение увидела?

У меня действительно все плыло перед глазами, а голоса доносились откуда-то издалека. Лелька намочила полотенце, приложила мне ко лбу и поднесла к носу флакончик с полынным маслом. Крымом пахнет! Отлегло… Шарики в голове закрутились со скоростью взбесившейся кофемолки, производя миллион мыслей в секунду. Да вот беда — среди них не наблюдалось ни одной конструктивной. Ну, почти ни одной…

— Никита, мне нужно с вами поговорить.

— Эй, Рита, что это с тобой? Мы вроде бы на «ты»?

— А?.. Да-да, извини.

Вежливая Лелька посмотрела на меня, на Никиту, опять на меня, поднялась с места и сказала:

— Ну, слава богу, а то я все думаю, как бы это повежливее вас покинуть, мне до завтра нужно перевод закончить. Так что, секретничайте, только, чур, потом чтоб рассказали! Никита, ты ее покормишь? По-моему, это смахивает на голодный обморок, — Лелька «сделала ручкой» и вышла.

Никита скормил мне банан, налил свежего чая, сделал яичницу, заставил съесть и ее, попытался впихнуть в меня шоколадку, заварил кофе и вообще суетился, как влюбленный муж вокруг беременной жены. Только, боюсь, я не оценила этого должным образом.

Я рассказала ему все: и про архив, и про соседей, и про адвокатов, и про больницу. Даже про воспитательные эксперименты — прости, Лелька, очень нужно было! — Лелькиной мамы и Лелькины по этому поводу соображения. И, конечно, про «дядю Валю», сиречь Валерия Петровича Кулика, кто он такой и откуда я его знаю, и почему раньше не вспомнила. Никита слушал, не перебивая, потом долго молчал и наконец высказался:

— Даже не знаю. То ли тебе медаль дать, то ли отшлепать, как сидорову козу. Ну, за каким чертом тебя к адвокатам понесло? Ладно, авось обойдется, — он махнул рукой. — Значит, он у нас юрист? Ты сама-то хоть понимаешь, что ты сделала?

— Ладно, Никита, мне тоже не пять лет. Ты, главное, Лельке до времени ничего не говори.

— А после времени?

Сия идея показалась мне столь же свежей, сколь и привлекательной. Хотя и не особенно осуществимой.

— Н-да? Ты думаешь, может получиться?

— Не имею представления. Зависит от того, как поведет себя…

— Помнится, раньше он был человеком не без мозгов. Если не растерял, так должен сообразить, что Лелька — его единственный мотив. И, скорее всего, никаких доказательств.

18

Полярный медведь — это прямоугольный медведь после преобразования координат.

Никита звонил каждый день и довольно саркастически интересовался моим самочувствием, язва двенадцатиперстная! А я сидела и пережевывала ситуацию, дура чувствительная!

Ну не то, чтобы совсем сидела, работа, пятое, десятое… Времени на пережевывание особо не оставалось. Но мысли были заняты одним: ну, Кулик, ну, птичка болотная!

Да, да, да! Вот так, сразу обвиняю человека черт знает в чем. А что делать? Я крутила обстоятельства так и сяк, но ни одна благопристойная версия всех частей головоломки не вмещала. Все сводилось к единственному варианту: как минимум — и наверняка — махинации с завещанием и — очень вероятно — убийство. А все почему? Потому что любящий и заботливый муж, хоть и бывший… С-скотина!

Строго говоря, во мне бурлили не столько мысли, сколько эмоции. Какие уж тут мысли — фактов-то ноль, бывший лелькин супруг так и остался для меня эпизодическим персонажем, вон, даже фамилию не узнала и имя не вспомнила. Да что там! Я и встречалась-то с ним считанные разы, не мудрено и забыть. Говорил, помню, красно, не зря его лелькина мама до сих пор привечает, в самом деле, кого угодно мог уболтать, обаятельный, заррраза!..

Недели через полторы, когда Лелька уехала за Дениской, а я, почти окончательно свихнувшись, перебралась к себе, герр майор напросился в гости.

Мы долго и вдумчиво пили чай, перебрасываясь ленивыми, ничего не значащими фразами, потом он достал знакомую серебряную фляжку, расплескал по рюмкам коньяк…

— Убийство по неосторожности. Наезд доказывается, а все остальное… — Никита беспомощно покрутил пальцами.

— Рассказывай по порядку, а?

— Знать бы еще, где тот порядок. И, главное, не хочется. Давно так тошно не было.

— Это понятно. Вор должен сидеть в тюрьме, убийца — тем более. А если никак, очень обидно. Тогда, может, я свои соображения изложу, а где моих не хватит, ты поможешь?

— Валяйте, мисс Марпл.

Вряд ли ему и впрямь хотелось меня слушать. Скорее — просто посидеть бездумно. А я… что я? бухтит чего-то, и ладно. Звуковой фон. И пожалуйста.

— Значит, как я понимаю, никакая эта Анна Григорьевна не родственница, точнее, родственница, да не Лелькина, а господина Сивкова. И приехал он сюда, видимо, рассчитывая на этот дом. Ну денег тетушке, естественно, подбрасывал. Где и как он налетел на Кулика — одному дьяволу известно. Так фишка легла. Жора уже ничего не расскажет, а бывший лелькин супруг фирменный врун…

— А чего бы ему врать? Валерий Петрович честно сообщил, что господин Сивков обратился в адвокатскую контору, где он, Валерий Петрович, имеет честь подрабатывать.

— Кстати, очень может быть. Родственников больше никаких, а племянничек, хоть и долго в нетях бегал, все ж вернулся и помогать стал. Ну так надобно ему что-то хорошее сделать, так? Например, дом завещать, пусть радуется. Вот Анна Григорьевна и попросила нотариуса привести. Контора-то искомая неподалеку от теткиной квартиры. Ох, вот они — случайности-то! Послушал тут лелькин бывший очередного клиента, и взбрела ему в голову гениальная мысль: Жора в городе чужой, а тетка скоро помрет, что, если разыграть все в свою пользу и поразить свою ненаглядную Лельку неслыханной щедростью, вдруг сработает? Валерик-то, судя по всему, так ее и не забыл. А мужики, у которых сдвиг на почве больного самолюбия, почему-то стремятся поражать наше воображение, ну, чисто купеческими жестами.

— Привет семье! А если, к примеру, я за тобой год ходить буду, значит, у меня тоже сдвиг?

— Ты — не будешь.