Никогда в жизни - Елена Колчак

— Найдем, будем знать.

— Ритка, а помнишь ту громадину, о которую я треснулась, ну, Стас еще сказал, что это наверняка Жорино произведение. Там слона можно спрятать.

— Эй, девушки, вы о чем? — заинтересовался герр майор. Я попыталась объяснить:

— Понимаешь, Никита, все эти тайники, с позволения сказать, они какие-то… естественные, то есть специально никто ничего не делал, использовали готовое. А Стас говорил, что Жора был мастер золотые руки. Да мы и сами заметили, вся сантехника, как часы, работает.

— Ты предлагаешь поискать в сливном бачке? Так туда уже заглянули, не волнуйся.

— Фи! Я, точнее, не я, а Лелька, совсем о другом. В угольном подвале между бункером и водогрейным котлом торчит некая штуковина, про которую Стас сказал, что это автоматический дозатор, ну, чтобы уголь в котел подавать. То есть, Жора в этом подвале руки приложил. А там слона не слона, но корову точно можно спрятать: железки все громадные и непонятно, как соединяются.

Никите идея понравилась, и одного из «искателей» он отправил в угольный подвал. Часа через полтора, когда мы с Лелькой успели слегка соскучиться, в кухонном люке показалась голова:

— Зовите Ильина!

Да здравствует женская интуиция! Одна из стенок угольного бункера оказалась двойной. Она хитрым способом сдвигалась в сторону, под ней была вторая стенка, на первый взгляд вроде бы сваренная из двух кусков. На самом деле нижняя полоса представляла собой переднюю стенку плоского выдвижного ящика, пачки долларов заполняли его плотно, почти до верхнего края.

— Сколько здесь?

— На глаз миллиона полтора.

— Рисковый мужик был этот Жора! Пожара не боялся?

— А он не рисковый, он предусмотрительный, видите? — луч фонаря остановился на небольшой, чуть больше спичечного коробка штуковинке. — Автоматическая система пожаротушения. Дешево и сердито.

Долларов оказалось в общей сложности немногим меньше полутора миллионов. Нас с Лелькой пустили поприсутствовать при ликвидации и каждой подарили на память ламинированную купюру с автографом начальника городского УВД.

История закончилась, и образовалась какая-то пустота. Я еще попробовала поиграть в важную персону — а вдруг, мол, наши «пленники», которых отпустили под подписку о невыезде, начнут мстить и вообще, — но Стас с Никитой надо мной только посмеялись: какая месть, ведь когда погиб Жора, эта публика на три недели затихла, хотя могли бы двадцать раз дом обыскать. Короче говоря, детский сад.

С Лелькой мы договорились, что я поживу еще недельку-полторы, пока она за Дениской не поедет. И тут, за рюмкой чая, прозвучал наконец Тот Самый Вопрос:

— Рит, а почему никто не вспомнил про завещание? Ну, пусть Жора, пусть фальшивые доллары, а детский сад за ними охотился, но что за тетка мне дом оставила? Так не бывает.

Я согласилась и подумала, что «не бывает» — это еще мягко сказано. Собственно, некоторые сомнения грызли меня с самого начала. Но тогда еще можно было подозревать, что загадочное завещание связано с непонятными шевелениями, происходящими вокруг самого дома. Когда же Лелька безрезультатно — если не считать результатом полное отрицание — свозила фотографии к маме, тут уж подозрения превратились в почти что уверенность. Смущала лишь та свадебная лелькина фотография, что обнаружилась среди посторонних снимков. Но, в конце концов, фото могло оказаться под диваном по чистой случайности.

Теперь же стало ясно, что «детский сад» никакого отношения к завещанию не имеет. И откуда же оно, в самом-то деле, взялось? Кто такая Анна Григорьевна и с какой стати ей вздумалось оставлять свой дом неизвестно кому? Да и вообще — был ли мальчик, то есть старушка? Впрочем, это меня занесло. Старушка-то как раз была: паспортный стол — штука серьезная. Но и завещание тоже не шуточка. Не могло же оно самозародиться?

По правде говоря, мне сильно не хотелось, чтобы во все это лезла Лелька. У нее Дениска растет, а мне не давала покоя судьба Жоры — может, он сам под машину попал, может, «детский сад» постарался, а может и еще кто…

15

Стоимость жизни никак не влияет на ее популярность

— Какое тебе кладбище! — тетка в бигуди смотрела на меня, «как Ленин на буржуазию». — Кремировали ее, сама что ли не знаешь? Уж при таких деньгах могли бы и по-божески старушку схоронить.

— При каких деньгах? — я ничегошеньки не понимала.

— Ах, она не в курсе, при каких деньгах! Раньше надо было суетиться, пока Анна Григорьевна ногами ходила. А то жива была — никому не надобна, а помирать стала, слетелось воронье, дом им потребовался, тьфу! Проваливай, пока собаку не натравила!

На волне зычного голоса любезной соседушки я почти вылетела из подъезда и присела на ближайшую лавочку, дабы собраться с мыслями — на предмет чего бы еще такого предпринять.

Воистину, неделя прошла деятельно. Но удивительно безрезультатно.

Тетку, а, может, и не тетку, звали Анной Григорьевной Шиловой, Стас по моей просьбе выяснил, где она жила, и какая нотариальная контора оформляла завещание. Можно было узнать у Лельки, но она совсем зашилась с работой, не хотелось грузить на нее лишнего. А Стас был на удивление нелюбопытен: обратились — ответил, попросили — сделал, и никаких тебе зачем да почему.

Начальству я доложила, что хочу собрать материал о стариках, ну, там, внуки, соседи, больницы, дома престарелых, квартирные махинации, если повезет… Чтобы за душу брало. Начальство одобрило, попросив, однако, быть поосторожнее: ты, Риточка, девочка взрослая и понимаешь, что с квартирами всякое может быть, так что, пожалуйста, поаккуратнее, хорошо?

И вот соседка Анны Григорьевны едва не спустила меня с лестницы. Ничего не понимаю. Что я такого сказала? Спросила, на каком кладбище тетушку похоронили.

И что теперь делать, попытать счастья у вторых соседей?

Квартир на площадке располагалось три. Дверь Лелькиной «тетушки» опечатана, так что, если на меня вновь набросятся с непонятными обвинениями, я — в самом худшем случае — окажусь в том же тупике, что и с самого начала.

Хотя нет, пожалуй, не совсем. Почему эта мегера вопила про какие-то деньги? Просто от дурного характера? Ладно, хуже точно не будет.

Ф-ф-фу! Я собралась с духом и позвонила в квартиру справа.

Дверь приоткрылась, явив фрагмент персоны явно мужского пола:

— Что вам угодно? — ну, слава Богу, с мужиками все-таки проще разговаривать.

— Извините, что беспокою, мне только нужно кое-что узнать, а ваша соседка…

— Надька, что ли? — мужчина махнул рукой, дескать, с больных не спрашивают. — Так что вы хотели узнать?

— Понимаете, я племянница Анны Григорьевны…

— Погодите, это вам не со мной надо разговаривать, — он отвернулся от двери. — Мам! Тут к тебе девушка пришла, племянница Анны Григорьевны, ее Надька чуть с лестницы не спустила.

На пороге появилась старушка… нет, не старушка, просто пожилая женщина, но удивительно — в таком возрасте и такая осанка. Поистине королевская. Женщина окинула меня взглядом — или даже взором? — вроде бы доброжелательным, но я сразу почувствовала себя школьницей, которую вызвали к завучу.

— Племянница? — она скептически поджала губы. — Ну, заходи, племянница. А на Надьку не обижайся, она третьего мужа выгнала, теперь на всех бросается. Видно, решила, что вы на Анютину квартиру претендуете. Квартира-то райисполкомовская, записана не на Анюту, а на мужа ее покойного, инвалид войны был. Вот Надька и рассчитывает, что ее сыночку достанется, а то, пока он с матерью живет, у нее ни один муж не удерживается. Да вы раздевайтесь и проходите, что ж на пороге разговаривать. Меня зовут Полина Владимировна.

Меня усадили на маленькой уютной кухне под солнечно-желтыми занавесочками, угостили великолепным чаем… и тут мне стало ясно, что врать под таким взглядом я просто не смогу.

А, была не была!

— Вообще-то племянница не я, а моя подруга, но она сейчас работает с утра до ночи, а я посвободнее, вот и пытаюсь что-то выяснить.

— Слушаю вас, — она ободряюще улыбнулась. — Только мне казалось, что у Анюты был племянник, а не племянница.

— Дело в том, что Лелька, Элеонора, ну, которая на самом деле племянница, Анну Григорьевну в жизни ни разу не видела. А тут присылают это завещание, и она, понимаете…

— Понимаю, она удивилась.

— Не то слово! Спросила у матери, что за тетушка, та только рукой махнула, вроде была у Лелькиного отца какая-то странная сестрица, от нее, мол, всего можно ожидать.

— И что же она хочет узнать?

— Да ничего особенного. Просто… Ну, понимаете, пусть даже никогда не встречались, но дом-то она Лельке оставила, так хоть узнать, где схоронили, а то как-то не по-людски получается, правда?