Дело рыжих - Игорь Тумаш

Ладно, Георгий Иванович оформил и на него квадратик, поместил между отцом и матерью, убрал «Дзему» — уж ей–то делать здесь точно нечего! И получилось как бы два «рыжих рода», чье существование на Земле закончилось, чей генетический код теперь уже навсегда останется утерянным.

Хм, а ведь это уже кое–что. Хотя, возможно, и ничего, по–прежнему ноль. Тем не менее, продолжу–ка я эту линию, решил Георгий Иванович. Во главе этих родов — Сбруевич и Блинков. Следовательно, все внимание нужно сосредоточить на них.

Так что же связывает Сбруевича и Блинкова, зачем их смерти понадобились заказчикам этих убийств? Вероятно, начать нужно с того, что нет в мире людей по характеру более разных, чем вышеназванные граждане. «Казенного ангела» и «фурункул перестройки» невозможно даже поставить рядом. Крайне маловероятно, что они были когда–нибудь лично знакомы. Это может показаться фантастикой, но Сбруевич и Блинков могли даже не знать о существовании друг друга.

Обаятельный сухарь, буквоед, дурковатый умница, обходительный зануда и трусливый романтик, Кшиштоф Фелицианович, по всей вероятности вообще не смотрел по ящику развлекательные программы, отдавая предпочтение познавательным, вроде «Мира животных» и «Клуба кинопутешествий», а также новостям и воскресному «аналитическому» словоблудию. Так как круг интересов Кшиштофа Фелициановича был весьма узок, то его явно не должны были трогать проблемы социальной адаптации заднеприводной части мужского населения. Как ни кощунственно это прозвучит, сохранность популяции черного аиста была для него важнее «геенизации» населения. Кшиштофу Фелициановичу было наплевать, что под голубым камзолом гея бьется особо ранимое сердце, чинушу интересовало только одно: а сдал ли тот налоговую декларацию?

Гедонисту, сибариту, циничному скопидому и проходимцу Блинкову не было нужды смотреть «Клуб кинопутешествий», так как он объездил весь мир и видел тот собственными глазами. Вот уж кого было невозможно представить озабоченным по поводу сокращения популяции черного аиста, так это господина Блинкова. Он знал, что аистов — пусть не черных, так каких–нибудь зеленых — на его век определенно хватит, а детей у него не было. Блинкова также не интересовали ящичные версии политической жизни. Знал оную изнутри, так как тусовался с сильными мира сего на одних курортах, делил любовь тех же проституток и обслуживался в тех же офшорах. Как ни кощунственно это прозвучит, но его также абсолютно не трогали проблемы «братьев по заду». Да, верно, он как–то отхватил «гейский» грант ООН. Но ведь это говорит только о его пронырливости. Декларацию Гена Блинков подавал всегда вовремя, безупречно заполненную. Туфтовую, разумеется, но вопросов к нему у налоговиков не возникало. Ведь он принадлежал к элите, и трогать его можно было только с особого согласия высших лиц России.

На этом анализ характеров Прищепкин ограничил. Стало ясно, что сами по себе притянуться друг к другу эти люди никак не могли. Начал сравнивать биографии.

Оба родились во время войны. Сбруевич появился на свет в деревеньке Радичи Вороновского района Гродненской области, Блинков — в Витебске. Оба воспитывались без отцов, братьев и сестер. Сбруевич закончил Минский пединститут, Блинков — отделение народного танца Волгоградского училища культуры. У Сбруевича был сын, но умер; у Блинкова детей не было.

Ну вот они, точки соприкосновения, зоны объединения. И Прищепкин вывел на чистом листе:

1. Оба рыжие.

2. Родились во время войны.

3. Воспитывались без отцов.

4. Не имеют братьев и сестер.

5. Оказались без детей и вообще без близких родственников.

И показалось Прищепкину, будто почувствовал он, где собака–то зарыта. Надо покопаться в биографиях убитых еще. Точнее, в личной жизни их матерей. Почему во время зачатия Геннадия Блинкова его папочка Кондрат был не в армии, а подле жены, что из себя представлял Фелициан Сбруевич?.. Много вопросов.

В общем, так. Пусть Швед смотается в Витебск, а сам он съездит в Радичи. Что делать Бисквиту, Холодинцу и студентам?.. Да вроде нечего пока. Кульминация близится, пусть набираются сил.

Вообще–то Антониос Корнесиос родился в приморской курортной Ларнаке. Но не любил ее. Ларнака была слишком провинциальной в этой и без того провинциальной стране. Позаимствовав внешние атрибуты английского полиса, вроде пабов «Джон Буль», «Грин Дорз» и очень популярных в Англии японских баров, оборудованных системой караоке, внутренне городок оставался частичкой сонной Азии, где время остановилось, хронометры заменяют ишаки и солнце, а оно все такое же, каким было и при Кючюке Мехмеде, и при Исааке Комнине, и даже при Александре Македонском. То есть парализующее все движения души, времени и истории.

Вероятно, этим и объясняется тот факт, что в Ларнаке чуть ли не самая высокая в мире продолжительность жизни — 79 с половиной, то есть, считай, 80 лет среди мужчин и 84 среди женщин. Ведь верных 40 из них ларнакцы пребывают в восточно–солнечном анабиозе, по–русски говоря, в сомнамбулическом состоянии. Остальное время приходилось на ночь, утреннее открытие магазинчиков и вечернее их закрытие, а также подсчет убытков, нанесенных бродячими собаками.

Ларнака — место до того скучное, что оттуда даже убрались все чайки. Ага, приморский город без чаек и моряков — это Ларнака. Их биологическую нишу заняли осы и собаки.

Само собой разумеется, что в Ларнаке нет места искусству. Там нет ни одного служителя муз, только лавочники, ресторанщики и пляжный пролетариат. Все жившие в Ларнаке за три тысячи лет ее существования люди, наверное, прочитали меньше книг, написали меньше картин, наконец, выпили меньше вина, чем студенты никосийского колледжа искусств за те четыре года, пока Антониос причащался в нем к профессии художника.

В пестрой, бурлящей жизнью, металлургически знойной маленькой Никосии, однако умудряющейся жить многогранной столичной жизнью, он нашел и свое призвание, и кусочек кипрской земли — квартал Лаики — Йитонию, — к которому привязался всей душой, и смерть. Но сначала о том, как он встретил свою любовь — англичанку Патрицию Армстронг.

С ней Антониос познакомился в походе по Троодосу, на летних каникулах между третьим и четвертым курсом. Их компания задалась целью обойти пешком все горные монастыри и церкви — чтобы совмещать приятное с полезным: любоваться уникальной природой, дышать целительным лесным воздухом и изучать технику древней иконописи, мозаики и фресок. Кроме того, все четверо еще не совершали обязательного для каждого киприота паломничества к «Панайя Кикотиссу» — чудотворной иконе Богоматери, по преданию написанной апостолом Лукой.

Патриция вместе с родителями отдыхала в Пафосе. Она познакомилась на пляже с местным парнем, который пригласил ее в поездку по тому же Троодосу.

Едва ребята проехали деревеньку Какопетрию, что у самого подножия гор, как мотоцикл парня сломался — слишком спешил увезти юную англичанку в места, где они останутся совершенно одни. А между тем он должен был трижды объехать вокруг большого камня в центре деревни. Согласно легенде, тот был проклят, завидовал людской любви и требовал такой вот дани от проезжавших мимо парочек.

Чертыхаясь, парень потащил мотоцикл в мастерскую, а Патриция отправилась бродить по окрестностям и оказалась у древней церкви святого Николая, известной своими фресками. В это время там как раз был Антониос с друзьями, которые не могли не почтить их вниманием. Сила притягательности фресок крылась в том, что они были написаны очень талантливыми, глубоко набожными художниками–самоучками.

В отличие, например, от литературы, которую двигают вперед непрофессионалы, вроде врачей и отставных военных, успехов в живописи сможет добиться только художник, в совершенстве освоивший академическую технику рисунка. При условии, что его сознание сумело творчески переработать классику живописи и он годами набивал руку в студиях под руководством мастеров. На фресках Айос Николаос фигуры святых и Христа были непропорциональны, приземисты и большеголовы. Их авторы никогда не были в анатомическом театре, они и портреты–то, до того как приступить к работе в церкви, вряд ли рисовали — горшки, верно, раскрашивали. Как им удалось придать ликам святых духовную силу и сдержанную эмоциональную напряженность?.. Вероятно, их кистями двигало само Небо. Однако ведь для этого авторы фресок сами должны были стать частью Высшего мира: грязный сосуд не мог наполниться божественным содержанием. Вот он — результат долгого изнурительного поста!

Любили друзья потрепаться о необходимости аскезы для художника, ой любили. Однако если кто–то на Кипре и предавался излишествам, так это только богема и студенты единственного местного университета.