Столицы. Их многообразие, закономерности развития и перемещения - Вадим Россман
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Какова роль национальных столиц во всех этих процессах?
К сожалению, эта роль в формировании европейского национализма и идеи нации недостаточно хорошо осознана и артикулирована историками и социологами национализма. Бенедикт Андерсон пишет о роли газет, картографии и европейских романов в деле конструирования новой виртуальной идентичности, но практически не упоминает о столицах (Anderson, 1991). Но роль европейских столиц в этих процессах конструирования новой идентичности в деле эмансипации народа от интересов религии, аристократии, королевской власти была не менее важной, если не ключевой. Столица становится подлинным центром национальной консолидации и своего рода визуальной лабораторией национального воображения.
Нации для своего появления нужен центр, который сплачивает разрозненные группы и создает символы, которые легитимизируют существующую власть, создавая для нее более широкую социальную базу, и таким образом позволяют более эффективно вести государственное строительство. Такой центр, как мы видели, уже начал создаваться при режиме абсолютизма, но он был еще не совершенен, так как городское начало в столицах не позволяло им стать прочной и надежной базой власти монархов. Подъем нации позволил изменить эту ситуацию.
Национальная столица возникает как новая модель локализации власти – как альянс города и власти, экономики и системы насилия. Если пользоваться категориями Чарльза Тилли, можно сказать, что столица становится своего рода компромиссом между городами как центрами мобилизации капитала и государством как центром мобилизации насилия. Такой альянс становится возможным за счет создания новой, национальной, идентичности.
Один из городов, будучи агентом государства в урбанистической сети, встает на сторону государства в мобилизации политической власти, распространении ее на всю территорию страны. Столица реорганизует рынки, экономику и военное дело. Она становится посредником между государством и нацией: нация впадает в государство и образует с ним единый водный бассейн через свою столицу. До возникновения национальных столиц государство было бездомным. С появлением национальных столиц государство более плотно локализуется в урбанистической сети, прежде чуждой или даже враждебной ему.
Концентрация населения в столице служит тому, что последняя может с гораздо большими основаниями представлять себя в качестве легитимного центра представления интересов всей нации. Смещение демографического центра государства в сторону главных городов и резкий рост их населения давал столицам больше оснований для того, чтобы они могли представлять себя в качестве репрезентативных носителей интересов всего народа.
Кроме того, столицы становились «плавильным котлом нации» (Toynbee, 1970: 67). Стягивая людей из различных регионов и провинций страны, они, таким образом, символически замещали взаимодействие лицом к лицу, которое лежало в основе социальной солидарности в физических сообществах, на новый тип социальных уз и взаимодействия, подпитывая тем самым идею виртуального воображенного сообщества. Концентрация богатства в столице создавала условия для формирования консолидированного национального рынка и агломерации спроса.
Однако альянс насилия и города происходит за счет уступок и компромисса с обеих сторон.
Укрепление централизованных государств и бурное разрастание столиц породили проблемы, масштаб которых превосходил собственные ресурсы городов, что привело к активному вмешательству государственной машины в городскую жизнь. Столица становится не совсем городом, так как урезаются ее собственно городские функции. В результате компромисса город становится воплощением не собственно городских интересов, а интересов всей территории. Кардинальные перемены происходят в системе лояльности. Первичной в идентичности жителей становится верность нации или государству, а уже потом – городу.
Изменяется социальный облик города. Подъем столицы закрепил подъем социальных классов отличных от духовенства и аристократии. В традиционном обществе у каждого сословия было свое пространство. У короля – дворец, у аристократии – замок, у крестьянина – деревня, у духовенства-церкви и монастыри, у буржуазии и ремесленников – город. Подъем абсолютистского государства и последующее рождение национальной столицы ведет к появлению нового класса – государственной бюрократии, административных и гражданских служащих, с которыми старые городские сословия вынуждены делить свое жизненное пространство. Слуги короля и бога уступают свое место не только бюрократии, но и другим растущим городским классам и профессиональным сообществам. При этом столица еще с эпохи абсолютизма нередко затмевает даже сам двор.
Но в результате этого компромисса преобразуется и сама власть; она перестает быть абсолютной, постепенно уступая часть прерогатив парламенту и всему народу в лице его различных классов, который ищет представительства в парламенте и в столице.
Идея города и привилегии горожан – во всяком случае многие из них – распространяются на все население территориального государства. Столбовая дорога развития всей Европы – перенесение городских форм самоуправления и самоидентификации и отчасти даже быта на всю территорию страны и на все население. В результате все жители становятся в какой-то мере горожанами, то есть гражданами[19].
Все эти процессы, подготовленные режимом абсолютизма, создавали лучшую базу для легитимации политической власти, способствовали созданию интегрированных вокруг центра национальных рынков, более эффективной армии и более широкой базы лояльности власти.
Таким образом, столица оказывается в центре процессов образования нации не только в смысле результата этого процесса[20], но и в качестве одного из важнейших катализаторов и инструментов формирования нации. Королевские столицы уже подготавливают саму национальную революцию и трансформацию государства. Кроме того, они становятся теми органами, через которые нации создают или изобретают себя. Визуально они позволяли нациям представить себя через свою архитектуру и становились своего рода экранами, на которые нации могут проектировать образы своей идентичности. Именно в столицах как лабораториях национального воображения происходит также изобретение самой провинции и в какой-то степени и деревни в качестве одной из манифестаций национальной идентичности. Парижи были местом рождения идиллических бар-бизонов и прочих буколических местностей. В недемократических странах, где все ресурсы стянуты в столицу, эти экраны национального воображения превращаются в ширму, своего рода потемкинскую деревню.
Итак, в столице соединяются три прежде разрозненных элемента – благоговение, власть и собственно городская среда и формы самосознания, которые теперь распространяются на всю территорию страны. Именно соединением этих прежде разрозненных элементов определяется сила нации, ее жизнеспособность и устойчивость, а также кардинальные особенности столицы как особой категории городов.
Крупные государства быстрее достигают фазы национального самосознания. Столицы служат катализаторами этих процессов, так как здесь формируется гражданская идентичность и наиболее интенсивно идут процессы формирования нации в одном отдельно взятом городе. Столица становится микрокосмом всей нации и ее ретортой самопознания.
История процессов модернизации, реконструкции и перепланировки национальных столиц отражает логику развития и созревания национализма. Известный шведский социальный теоретик Горан Терборн выделяет три момента в развитии и эволюции национальной столицы. Первый момент он называет собственно национальным. В этот период нация созревает и объявляет о своем существовании. Второй момент связан с народной поддержкой идеи нации. В Европе кульминация этих популярных процессов, по его оценке, приходится на период после Первой мировой войны. В это время идеи национализма демократизируются, попадают в рабочие кварталы, адаптируются социал-демократией. Наконец, третья фаза развития национализма связана с его включенностью в глобальные процессы. Национальные столицы приобретают глобальное измерение, и символы глобализма и модернизации полноправно входят в иконографию национальных столиц, причастных международным глобальным процессам. Все эти три фазы отражаются в эволюции морфологий города и в констелляции символов и смыслов в его схеме, планировке и архитектуре. Таким образом, Горан Терборн представляет достаточно нюансированный подход к вопросу, интегрируя глобальность и национальность как две фазы одного и того же процесса (Therborn, 2008: 64–65).
Один отдельно взятый город оказывается гораздо более податливым и благодатным материалом для утопического творчества и архитектурного эксперимента. Подражая великим утопистам Кампанелле и Томасу Мору, нации пытаются построить свою социальную утопию в отдельно взятом городе, масштаб которого гораздо лучше соответствует ее целям. Нация первоначально представляет себя в урбанистических формах столицы – воображенного города, где отчуждение городской жизни снимается метафорой «воображенного сообщества». Столица становится лабораторией национального творчества, где обкатываются различные видения нации, ее ценностей, видения ее прошлого и будущего. Воображение нации как бы воспитывается самими городскими формами – столицы становятся ее педагогами.