Столицы. Их многообразие, закономерности развития и перемещения - Вадим Россман

Роль религиозных, или культовых, столиц также часто приписывалась бывшим столицам, таким как Киото в Японии, Стамбул в Турции, Армавир в Армении, Гнезно в Польше (место, где короновался первый польский король) или Москве в эпоху Российской империи (Gottman, 1985).

Древний и средневековый исторический опыт дуализма или монизма политических и религиозных центров или столиц также оказывал заметное влияние на последующую структуру власти уже современных государств и устройство их урбанистической иерархии. В тех государствах, где произошло более четкое разделение на религиозные и светские политические столицы, как правило, более явственно обозначилась тенденция к разделению функций городов и разных типов властей, а также возникла более плюралистическая и полицентрическая система городов. В этих государствах произошло также более четкое размежевание на религиозные и светские элиты. Понтификальный элемент здесь могли представлять жрецы, священники, маги и чародеи. Политические элиты были представлены правителями, королями или императорами.

Напротив, ситуация цезарепапизма или государственной монополии на религию была наиболее ярко выражена в Египте в древности и в Византии в эпоху Средневековья.

В Византии сложилась система пентархии из пяти православных патриархатов: в Константинополе, Александрии, Антиохии, Иерусалиме и Риме. Однако они рассматривались, скорее, как проекции административной власти вселенского патриарха в Константинополе с его резиденцией в Софийском соборе и императора Византии, чем как сакральные центры сами по себе. На административный характер этого разделения указывает, например, первенство Александрии и Антиохии во вселенской церкви и позднее возникновение самого Иерусалимского патриархата, который из кафедры превратился в патриарший престол только в 451 году, хотя именно Иерусалим был колыбелью христианства. Решающее слово в избрании патриарха и пяти важнейших патриарших чиновников принадлежало императору[16].

Тенденция подобного рода проявилась и в русской истории. В России древний религиозный центр в Кремле постепенно превратился в центр политической власти. Если в императорской России «порфироносная вдова» была в какой-то степени отделена от своего мужа – государства – в качестве религиозной столицы, то в допетровскую и постсоветскую эпоху Россия гораздо теснее сближается с цезарепапистской моделью власти. В идеологии многих групп, которые участвовали в обсуждении проблемы переноса столицы России, Москва выступает одновременно как сакральный и как политический центр. При этом сакральный статус Москвы служит аргументом в пользу ее уникальных претензий на статус столицы.

Многие палестинские политические группировки и некоторые группы израильтян также апеллируют к сакральному статусу Иерусалима для обоснования своих претензий на превращение города в политическую столицу своих государств (Melman, 2009). В современном мире это достаточно редкие примеры представлений о том, что политическая столица должна непременно обладать атрибутом святости. В большинстве стран произошло ясное размежевание этих двух категорий городов.

Заметим в скобках, что выбор святых мест и сакральных городов во многих традиционных цивилизациях происходил гораздо более рационально, чем это кажется многим современным историкам и комментаторам. Исторически всегда подспудно происходила своего рода селекция из великого множества существовавших святых мест. Анализ расположения важнейших старинных религиозных центров – таких как Дельфы, Иерусалим или Мекка – показывает, что их выбор был часто продиктован вполне земными и понятными соображениями, в том числе и соображениями политической прагматики или даже конъюнктуры (Joffe, 1998). Современные фундаменталисты, кажется, действуют гораздо более непреклонно в своих попытках установления контроля или возвращения статуса столиц старинным сакральным центрам (Pipes, 2001).

Несмотря на многообразие конкретных исторических воплощений королевских столиц в европейских и неевропейских обществах, а также множественность форм монархической власти, можно говорить о некоторых типических чертах королевских столиц как особом классе городов.

В древности и Средневековье столичные функции не отделялись от тела короля или императора. Королевской или княжеской столицей обычно считался город, где находилась резиденция королевской семьи (стол), и потому они были гораздо более мобильны по сравнению с сакральными столицами. При этом сама фигура правителя обычно заслоняла собой пространственную локализацию этой резиденции. В некоторых случаях королевская резиденция могла совпадать с сакральным центром государства и король помимо государственных задач мог также выполнять различные религиозные и ритуальные функции. Религиозный символизм становился в таких случаях частью государственного ритуала. Происхождение монарха при этом часто связывалось с божественными первопредками для религиозной или космической легитимации его власти.

Центральной идеей архитектуры королевских столиц была идея высшего характера власти монарха, которому в некоторых случаях приписывалось божественное происхождение. Таковы королевские столицы многих стран Ближнего и Дальнего Востока. Во многих случаях постепенно происходило пространственное разделение между светскими и религиозными столицами, о чем мы уже упоминали выше.

Королевские столицы нового времени, хотя часто и находились в непосредственной близости от наиболее крупных городов страны, не всегда были достаточно укоренены в самом городе. В этих государствах власть часто локализовывалась в окрестностях большого города, смутно опасаясь его и чувствуя в нем враждебную силу. Во Франции, Испании и Англии, государствах, которые до сих пор остаются чрезвычайно централизованными, королевские столицы и двор, находясь неподалеку от большого города, никогда не сливались с ним и часто находились в конфликте с городскими интересами. Пройдет немало времени прежде чем политическая власть сможет более надежно обосноваться в самом большом и главном городе страны.

История взаимоотношений королевского двора и главного города страны проникнута противостоянием короны и городских классов. По мнению Жана Готтмана, именно история этого противостояния среди прочих причин заложила основы современных систем демократии (Gottman, 1990: 69–71).

В Париже столкновение короны и городских классов начинаются уже в Средние века. Парижский университет на левом берегу Сены добивается от Рима особой хартии, которая дает ему привилегии самоуправления. На правом берегу Сены оппозицию двору составляют купцы; для их лучшего контроля дворец перемещается на правый берег. Однако уже с XVI века двор редко пребывал в столице и передвигался между королевскими крепостями Луары, Сен-Жермена и Фонтенбло. В эпоху Марии Медичи королевский двор находился в Блуа. В XVII веке двор перемещается сначала в Сен-Жермен-ан-Ле (Saint-Germain-en-Laye), а потом в Версаль. При этом приезды короля в Лувр были связаны почти исключительно с формальными аудиенциями (Gottman, 1990: 69–71).

Подобное противостояние короны и главного города было характерно и для Англии. Попытки английских королей «приручить» город и превратить Лондон в королевскую столицу не увенчались успехом. Только в XIII веке казначейство переместилось из Уинчестера в Вестминстер, который постепенно стал столицей, где разместилась королевская администрация. Вестминстер был тогда небольшим городом недалеко от Лондона, коммерческого центра страны. Только в начале XVII века Вестминстер и Лондон сливаются в единое целое, но английским королям, несмотря на настойчивые попытки первых Стюартов, так и не удалось создать здесь полноценную королевскую столицу континентального образца. Серия конфликтов и гражданская война окончательно разрушила их королевские амбиции и планы на город (Robertson, 2001: 44–48).

В чем-то сходная ситуация взаимоотношений власти и города сложилась в Испании. Перемещения испанского двора из Толедо в Мадрид (1561), из Мадрида в Вальядолид (1601) и обратно в Мадрид (1606) были во многом связаны с противостоянием двору и, по крайней мере в первом случае, с конкретным социальным конфликтом – восстанием «коммунерос» в Толедо. Королевская столица Испании располагалась в Эскориале, в 50 километрах от Мадрида. При этом, как пишет историк Испании Дэвид Рингроуз, столица страны воспринималась лишь как своего рода «необязательное дополнение к двору» и сцена для демонстрации могущества. По сути дела, столичная функция Мадрида сводилась к процессиям и церемониям легитимации власти. Рингроуз подчеркивает, что до 1561 года у испанских королей вообще не было фиксированного двора. Монументальные королевские здания в Мадриде появляются только в эпоху Бурбонов в XVIII веке. Не случайно Габсбурги (Филипп II, III и IV) всегда последовательно и умышленно избегали этот город (Ringrose, 1983: 232–233).