Две тысячи лет до нашей эры. Эпоха Троянской войны и Исхода, Хаммурапи и Авраама, Тутанхамона и Рамзеса - Джеффри Бибб

В Египте сильный государственный министр Аменемхет, который фактически с начала тысячелетия был правителем страны, в конце концов низложил последнего фараона Одиннадцатой династии Ментухотепа V и стал первым царем Верхнего и Нижнего Египта Двенадцатой династии. Эта революция была бескровной и почти не привнесла изменений в жизнь египтян. Более важным это событие оказалось для народов Палестины и Сирии, на которых Аменемхет в последующие годы распространил свою власть, проведя ряд военных кампаний и достигнув города Угарит, который располагался на границе сегодняшней Турции.

На Крите торговая знать занята постройкой своих дворцов и ничего не знает о событиях на северо-востоке – в русских степях. Новости в основном поступают к ним морем, и только из самых дальних портов доходят смутные слухи о появлении новых людей. В далекой Скандинавии кочевники, люди боевых топоров из русских степей, случайно входят в контакт с торговцами с Эгейского моря. В процессе миграций скотоводы-кочевники несколько десятков лет назад наткнулись на земледельческие поселения дунайских фермеров в Центральной Европе. Деревни дунайцев разбросаны на болотистых равнинах Западной Украины и Польши, окруженные полями проса и ячменя. Эта земля была отвоевана у леса. Часто деревни стоят на холмах, на отрогах или уступах гор, возвышаясь над влажными равнинами и обеспечивая себе защиту с трех сторон. Жители там живут в мазанках, густо покрытых глиной, – всего в деревне около сорока домов. Каждый дом разделен на две или три комнаты с приподнятыми глиняными полами и печью, в которой женщины готовят пищу. Женщины также изготавливают удивительно сложные гончарные изделия и раскрашивают их. Мужчины пользуются орудиями из камня и кремня, хотя возле побережья Черного моря торговцы из Трои и с Эгейского моря уже ознакомили жителей с медными топорами, булавками и украшениями и даже с золотом.

Между деревнями земледельцев беспрепятственно проходят скотоводы. Весьма примечательной чертой миграций людей боевых топоров является тот факт, что они не сопровождаются сражениями и убийствами, во всяком случае, мы не находим тому свидетельств. Возможно, это объясняется небольшим числом земледельцев и тем, что скотоводы находили лучшие пастбища для своего скота и лошадей на лугах, где мало деревьев, в то время как земледельцы предпочитали плодородную почву лесов. Двум народам нечего было делить, и земли хватало для всех.

Мы, конечно, не представляем себе земледельцев, встречающих кочевников, так сказать, с распростертыми объятиями. Столкновения между ними, безусловно, должны были иметь место, так же как и подозрительное отношение, негодование и страх. Но между оседлыми жителями и пришельцами не было серьезных войн. Если бы было иначе, мы бы нашли их следы в виде сожженных деревень и раскроенных черепов. В любом случае ни у одной из сторон не было серьезного оружия. Деревни дунайцев располагались на возвышенностях, холмах или уступах гор либо на вдающихся в водоемы полуостровах. Их можно было легко укрепить крепкими заборами и рвами. Многие из них уже были так укреплены. Вокруг укрепленных деревень воины на колесницах с луками и топорами могли кружить долго, но тщетно. Их мобильность и легкое оружие были даже более бесполезными, чем оружие индейцев против фортов североамериканских колонистов в далеком будущем. С другой стороны, если земледельцы покидали свои деревни, чтобы предпринять наступление, они оказывались во власти быстрых и хорошо вооруженных кочевников.

Впрочем, кочевники, двигавшиеся на запад, вряд ли имели крупную армию на колесницах. Даже наличие лошадей у первых групп, прибывших на запад, подвергается сомнению. Но спорить здесь трудно. Как и следовало ожидать, учитывая подвижный образ жизни, остатки поселений кочевников чрезвычайно редки, а именно там можно было бы найти доказательства наличия лошадей. Захоронений людей боевых топоров очень много, но лошади считались слишком ценными, чтобы их хоронить вместе с хозяином. Мы знаем, что домашняя лошадь была неизвестна до прихода кочевников и стала обычным явлением через несколько поколений после их появления. Представляется необходимым и разумным допустить наличие лошадей, чтобы объяснить быстрое распространение скотоводов по землям оседлых земледельцев.

Собственно говоря, определенной цели у скотоводов не было. И хотя их перемещения кажутся быстрыми, когда рассматриваешь их из далекого будущего, ими вовсе не руководило сознание своего исторического предназначения или желание любой ценой добраться как можно дальше на запад. Обнаружив хорошее пастбище, они останавливались – кто лет на десять, а кто и насовсем, – предоставляя другим племенам двигаться дальше и расширяя свой регион обитания только естественным приростом населения и скота.

В I в. второго тысячелетия до н. э. одни из них вышли к Рейну, другие добрались до Швеции и Дании.

В Дании они встретили строителей каменных коридорных гробниц, мегалитические народы, чьи торговые и культурные связи протянулись до Крита. Сначала кочевники не смешивались с представителями культуры коридорных гробниц. Дело в том, что эти оседлые земледельцы селились возле берегов и на островах среди густых лесов из дубов, ясеней и вязов. Люди боевых топоров ограничились возвышенной частью Ютландии, где было вполне достаточно пастбищ для скота. Это была не безлюдная земля. С незапамятных времен здесь селились небольшие группы охотников, добывающие себе пропитание с помощью луков и стрел с кремневыми наконечниками и копий. С приходом кочевников поселения охотников исчезли, причем пришельцы скорее поглотили и растворили их в своей массе, чем уничтожили. Создается впечатление, что отношения между земледельцами и скотоводами в Ютландии были более напряженными, чем в других районах. Люди с боевыми топорами вышли к морю, и им некуда было двигаться дальше, когда пастбища истощились. Хотя и здесь нет никаких свидетельств крупных военных столкновений. Но ребенок, родившийся в начале тысячелетия среди первых говорящих на индоевропейском языке скотоводов в Ютландии, на своем веку видел, как земледельцы, люди коридорных гробниц, покидали свои деревни и перебирались на острова Датского архипелага. Он тоже подумывал последовать за ними, да и его родичи из Швеции нередко обращали свой взор на острова Датского архипелага, только с другой стороны.

А в это время на Рейне происходили другие события и возникали иные проблемы. По каким-то причинам кочевники дальше Рейна не пошли. Возможно, леса стали слишком густыми по сравнению с покидаемыми ими равнинами, лёссовыми почвами, дававшими им пастбища и мобильность, от которой они зависели. А может быть, страна была слишком густо населенной оседлыми общинами. Не исключено, что экспансия попросту утратила импульс. В конце концов, много земель уже было пройдено, пора было где-нибудь осесть.

Люди, бывшие молодыми в первые годы второго тысячелетия до н. э., достигнув зрелого возраста, начали укреплять свои позиции. Теперь их перемещения стали сезонными, от пастбища к пастбищу, в пределах ограниченной территории. Они жили в мире с земледельцами и постепенно все больше времени проводили вместе. Следующее поколение будет иметь смешанную кровь и принадлежать к смешанной культуре. Дифференциация начнется, когда контакт между далеко разбросанными племенами станет более редким, а их искусство, ремесла и образ жизни попадут под влияние других людей, среди которых они осядут.

Люди, говорящие на индоевропейском языке, теперь расселились на огромной территории. Они не только захватили пахотные земли половины Европы, но и вторглись в субарктические сосновые леса, на землю древних охотников. Скотоводы, поселившиеся в ста пятидесяти милях к северо-востоку от Москвы, в районе Фатьяново, быстро научились необходимым охотнику знаниям и вскоре могли поймать и медведя, и волка, и оленя. В то же время они сохранили особенно тесные связи с землей своих предков, оставшейся в тысяче миль южнее. Их вожди имели медные боевые топоры, носили медные и серебряные амулеты, ожерелья и серьги.

От Фатьянова до Рейна люди, родившиеся около 2000 г. до н. э., которые в юности принимали участие в великих миграциях, достигнув преклонного возраста, с тоской вспоминали кубанские степи, землю их отцов. Их родственники еще жили на Кубани, теперь уже став старейшинами племени. Их деды рассказывали им о начале миграции, и они своими глазами видели, как она происходила, возможно, даже принимали в ней участие, хотя в старости вернулись домой. Теперь они сидят у своих шатров, обсуждая прошлое и будущее.

Все чаще эти люди обращают свои взоры на юг. Там высится Кавказ, за ним – другие горы. Там нет пастбищ для скота. Однако за этими горами находится все богатство мира – медь, золото и драгоценные камни, сказочные города и плодородные поля. Оттуда приходят торговцы и приносят бронзовые топоры, чтобы обменять их на лошадей. Старые люди думают о своих не столь уж далеких предках, которые триста лет назад (примерно такой же промежуток времени отделяет нас от отцов-пилигримов[15]) мигрировали на север Малой Азии и там основали собственное царство. Они мечтают о сказочных богатствах юга. И они рассказывают молодым людям о богатейших возможностях, которые открываются за горами.