Стать Медузой - Эмма Хамм

сделали мир таким, какой он был. Они бились с титанами, дали людям шанс на жизнь.

Она пыталась говорить себе, что его внимание было хорошей новостью. Что она должна была радоваться, что он был заинтересован. Но ее кожу покалывало от отвращения, ведь он смотрел на ее груди и ноги сквозь ее пеплос.

Кашлянув, она опустилась на колени перед ступнями Афины.

— Богиня. Прошу, простите за вмешательство. Я не могла уснуть и думала помолиться у вашей статуи.

Это хотя бы было правдой. Статуя Афины, снимающей обувь, была за богами.

Афина оглянулась на красивый мрамор и фыркнула.

— Да, все любят молиться перед ней. Почему так, жрица?

Медуза могла пролепетать тысячу ответов, но прозвучало:

— Потому что так вы похожи на нас, великая Афина. Даже вы с уважением разуваетесь, чтобы войти в храм.

Хоть богиня смотрела на нее задумчиво, Посейдон был другим делом.

Он откинул голову и рассмеялся.

— Что боги похожи на вас? Этого смертные нынче хотят? Это забавно.

Она хотела пронзить его взглядом так сильно, что глаза болели. Как он смел смеяться над ее ответом? Это было правдой. Потому многие любили Афину. Она не была чистой Афродитой, которая была недосягаема для смертных. Она не была пугающей Герой, которую боялись оскорбить. Афина была как смертная в теле воительницы.

Смертные поклонялись ей, потому что она была не просто богиней.

Стиснув зубы, Медуза игнорировала Посейдона, смотрела на Афину.

— Потому я всегда поклонялась тебе. Потому заняла место тут, когда мне предложили. Чтобы понимать тебя, стать ближе к богине, на которую я хотела быть похожа на каждом шагу своей жизни.

— Благородное дело, — ответила Афина. — Но, боюсь, для тебя это невозможно, кроха.

— Почему? — Медуза не очень хотела спрашивать. Она не хотела знать, как далеко ей было до становления такой женщиной, как Афина.

Богиня опустила колено перед ней, в другое колено уперлась локтем. Она коснулась мозолистым пальцем подбородка Медузы.

Афина склонила ее голову, чтобы свет луны озарил ее лицо.

— Такая красивая женщина, как ты, должна знать, что красота — это дар и проклятие. Воины получаются из уродливых и сильных. Красота — слабость, милая моя, а ты одна из самых слабых.

Смесь похвалы и оскорбления была ужасной для ее разума. Рот Медузы открылся и закрылся.

Она хотела спорить, что станет сильной. В бою не требовалось быть жестоким или уродливым. Там нужны были люди, желающие справедливости. По крайней мере, так было в историях о героях.

Афина отпустила ее подбородок и встала. Она подошла к своему дяде, и два бога посмотрели на нее с жалостью и пылающим голодом.

— Тебе стоит вернуться в свои покои, жрица. Такой женщине, как ты, опасно ходить одной.

Медуза поднялась на ноги и побежала прочь из сада. Ее топот гремел в ее голове, словно барабаны. Боги не хотели, чтобы она была рядом с ними, но и она не хотела быть рядом с ними.

Она так долго поклонялась им, а теперь боялась богов. Не из-за их сил. Не из-за их жестокости.

Из-за того, что они могли с ней сделать.

ГЛАВА 11

Алексиос вдохнул резкий соленый воздух, впустил его в свои легкие. Было поразительно, как несколько месяцев вдали от дома могли изменить его взгляд на жизнь.

Даная, Диктис и Персей жили тихой жизнью. Они работали. Они трудились. Они спали. И они начинали все заново, пока не хватало денег на пир. Они наслаждались моментами, пока еще были вместе.

Не проходило мгновения, когда они не проявляли любовь. Объятия. Смех. Даже шутки. Все показывало, как они ценили маленькие мгновения.

Они медленно вовлекали Алексиоса в свои шутки. Они говорили, что он ел не меньше их быков, но он мог отбить атаку самых страшных морских монстров, так что они держали его дома.

В те мгновения ему нравилось быть тут. Он скучал по ощущению семьи, которое давал ему отец. А теперь он мог думать — чудом — о старике без боли в сердце. Теперь он вспоминал отца так, как всегда о нем думал.

Сильный кузнец, который научил его быть счастливым. Кузнец, который знал, как сложно было жить в этом мире, и который хорошо подготовил сына к времени, когда его уже не будет рядом.

Он вытащил из лодки Диктиса невод, разложил его на земле сохнуть. Веревки обтрепались по краям от острых плавников рыбы. Алексиос собирался починить этот невод, как и тот, над которым уже работал. У них осталось не так много неводов, а Диктису нужны были все, какие они могли найти.

Он услышал вдали крик. Вопль был таким громким, что стая ворон взлетела в воздух. Слишком много, чтобы быть хорошим знаком.

Алексиос резко вдохнул. Голос напоминал Персея, но это было странно. Парень был сыном Зевса. Ничто не могло ему навредить.

Еще крик рассек воздух, в этот раз за ним следовало его имя.

— Алексиос!

Он бросил невод и отбежал от моря. Ноги несли его быстрее, чем когда-либо, но он все еще бежал недостаточно быстро. Семья нуждалась в нем. Персей нуждался в нем, и он не собирался подводить брата своей медлительностью.

Алексиос завернул за угол и застыл перед домом, Персей сидел на коленях перед дверью. Юноша обвил себя руками, раскачивался, слезы лились по его щекам. Жуткий вопль сорвался с его губ. Не так громко, как раньше. Даная стояла на пороге, смотрела внутрь дома с безнадежностью в глазах.

Где был Диктис?

Его мутило, когда он понял, что отец не вышел из дома. И не выйдет.

Он подошел к Персею и опустил ладонь на плечо друга.

— Что случилось?

Персей посмотрел на него красными глазами от слез, пытался пролепетать ответ. Слова были невнятными, и он был расстроен, не мог дать Алексиосу понятный ответ. Юноша был сильным, но не был готов потерять того, кто был ему как отец. Алексиос знал, что никто не был готов к такому моменту.

Он похлопал Персея по плечу и шагнул к Данае.

— Госпожа? — мягко спросил он. — Что случилось?

— Он был в порядке, — прошептала она. — Немного устал от работы на солнце весь день, но не жаловался на боли. Он сказал, что поспит. И все.

Так похоже на его отца. Алексиос уже догадывался, что случилось. Диктис какое-то время ощущал себя плохо, но не сказал семье, потому что был старшим, не хотел беспокоить их.

Сердце было хрупким, если о нем не заботиться должным образом.