Записки о Московии - Фуа де ла Невилль

class="a">[143] (Spatarus). Восемь дней спустя он проводил меня в Приказ или Совет, после чего я получил разрешение увидеть посла Польши[144], а также Швеции, Дании[145] и Бранденбурга и нескольких немецких офицеров, и был довольно рад, обнаружив цель переговоров послов Швеции и Бранденбурга, состоявшую в том, чтобы бросить тень на образ действий Польского Короля, который, как они уверяли, в интересах Вашего Величества стремился к заключению сепаратного мира с Турками, в ущерб Лиге[146], чтобы затем получить возможность произвести в Вашу пользу смятение в Герцогстве Пруссии. И посланник Голландии[147], чтобы подтвердить это, убеждал Московитов, что я француз и приехал в Московию для того, чтобы выведать их секрет. Эти сообщения заставили их принять решение запретить мне выходить /П3/ из дома в течение 8 дней. Но посланник Польши так громко жаловался на ту несправедливость, которую чинили его монарху в моем лице, что Совет разрешил мне выходить, сообщив, что они ограничили мою свободу только из боязни, чтобы народ, узнавший об этих подозрениях, не нанес мне оскорбления. Это дало мне повод сказать, что я хорошо знаю Францию и что ее король, со всеми его миллионами, не захотел бы дать и сто экю, чтобы открыть все секреты Царей, и что имея честь быть послом Польского Короля, я не боюсь народа.

Наконец, когда шведский и бранденбургский послы были отпущены безо всякого успеха, я сразу же дал знать об этом маркизу де Бетюну, попросив его отозвать меня, поскольку предвидел скорый мятеж. Для моей безопасности после первых же смятений необходимо было оставаться в моем доме, не в силах выйти, где утешением служила только беседа с моим приставом, который только два месяца тому назад вернулся из Китая, куда он был послан. Сведения, которые я получил от него, были очень любопытны и могут быть очень выгодны Вашему Величеству, благодаря легкости, с которой можно было бы установить наземную торговлю с этой страной; по этому случаю я решил коснуться их особо в этих записках.

Спустя некоторое время после моего возвращения в Польшу, маркиз де Бетюн, узнав, что Курфюст Саксонский[148] и Герцог Ганноверский[149] должны встретиться в Карлсбаде в Богемии, попросил Короля Польши послать меня принести соболезнования Герцогу Ганноверскому в связи со смертью его сына, о чем он только что ему сообщил, и в надежде узнать предмет разговора этих князей, чтобы предупредить об этом Ваше Величество. Я предпринял это путешествие и дал отчет маркизу де Бетюну обо всем, что я открыл, и что речь шла только о предложениях соглашения между ними относительно герцогства Лауэнбургского[150], о чем они не смогли договориться.

Наконец, СИР, Ваше Величество сообщило Королю Польши о смерти госпожи Дофины, и он назначил князя Радзиевского[151] (Rarstocki), находящегося сейчас в Париже[152] в Академии, высказать со своей стороны соболезнования Вашему Величеству в связи /П4/ с этой утратой. Но маркиз де Бетюн просил его передать это поручение мне, надеясь, что, благодаря этому, я смог бы надежно доставить письма, которыми он меня снабдил для Вашего Величества и для Вашего посланника в Гамбурге, что я и сделал, и, переезжая ото двора ко двору, где я хорошо известен и всегда был хорошо принят, узнать там состояние дел князей. Я нашел его достаточно расшатанным всюду, исключая герцогство Ганноверское и этот дом, и вынужденным вновь просить мира у Вашего Величества.

Я был удостоен звания посланника к Вашему Величеству, которого покорнейше прошу благосклонно принять все, что мое рвение к службе заставляет меня предпринять, и отчет, который я приношу со всеми частностями, которые могут быть достойны Вашей любознательности во время отдыха, которому Вы предаетесь посреди шума и славы Ваших войск и Вашего участия в решении судьбы Европы, которую победы и высшая справедливость предали в Ваши руки[153].

Дерзаю надеяться, СИР, на эту особую милость Вашего Величества, оставаясь с пылким и неутомимым рвением.

СИР,

ВАШЕГО ВЕЛИЧЕСТВА

нижайший, покорнейший

верноподданный и слуга

Де ла Нефвилль

РАССКАЗ О МОЕМ ПУТЕШЕСТВИИ /Г1, П5/

Оказав мне честь, Польский король назначил меня своим чрезвычайным послом в Московию 1 июля 1689 г.; 19 июля я выехал из Варшавы по Смоленской дороге, так как Киевская — самая короткая — была в это время опустошена татарами. Как только Воевода или губернатор области, более любезный, чем это свойственно московиту по рождению, получил сообщение, что я выехал из Кадина (Cazime) в Смоленск, он послал навстречу мне пристава, или дворянина[154], и переводчика, которые встретили меня за пол-лье не доезжая до города, проводили меня внутрь крепостных стен в предместье на другом берегу Днепра, и поместили меня в одном доме, пока воевода не укажет мне другого; один из них отправился известить его о моем приезде. Он тотчас прислал ко мне с поздравлениями, сопроводив их угощениями: по бочонку водки, испанского вина и меда, двумя баранами, теленком, возами с рыбой и овсом. Он предоставил мне также выбрать дом в городе в предместье. Я выбрал дом в предместье, поскольку там вообще не было ворот, городские же запирались очень рано. На следующий день я нанес ему визит в замке, где он ожидал меня вместе с митрополитом[155] и некоторыми местными дворянами.

Мне нечего сказать об этом городе, срубленном из дерева, как и все здешние города, и окруженном простой каменной стеной, чтобы избежать набегов поляков. /Г2/

Чтобы оказать мне, или, скорее, себе самому больше чести, он приказал поставить 6000 человек при оружии, выстроенных от моего дома до своего в ряды (это местные крестьяне, которых в таких случаях собирают в войска и дают им достаточно чистую одежду; они получают от Царя 4 экю платы и минот соли в год, все дети с 6 лет призываются и получают эту плату, благодаря чему эти отряды состоят из стариков и детей, так как службу оставляют лишь со смертью)*, между которыми я проехал в моей карете, сопровождаемой верхом подстаростой Могилевским или наместником короля и дюжиной офицеров гарнизона, которым Польский король приказал проводить меня вплоть до того, когда воевода введет меня во двор Кремля. /П6/

Он спустился с лестницы, чтобы подождать меня, откуда провел меня в свои покои, где мы так и не сели. После нескольких приветствий с обеих сторон, где переводчиком был генерал-майор Менезий[156], шотландец по рождению, говорящий на всех европейских