Варяжские гнезда - Михаил Левицкий

– А твои люди, – спросил он Водана, – какому Богу веруют?

– Люди мои, – отвечал Водан, – племен разных и веры различной. Есть – обученные греческими и восточными мудрецами. Есть степные люди, верующие в своих духов, нам неведомых. Есть, как тебе уже известно, мудрый Коган, евреи и от Иегуды, и от Израиля. Но все веруют, что призвание наше – основать великое царство на западе на реках великих, в лесах беспроходных, где врагам доступа нет.

– В союзе сила! – изрек равви Иеред. – Придет день Господен, и Елоим просветит всех темных, и они узрят свет. Протяну руку малому, и он поддержит тебя в деле великом.

– Мудро изрек ты, равви Иеред, – сказал Водан. – В стране Босфорской и где течет Дон-река, слыхал я такое сказание, завезенное к нам издалека финикийскими мореходами. Жил был в селении бет-Таханак близ славного города Тира, бедный рыбак, именем Имилькон. Была у него жена Арис, добрая, красивая, но в первый год по свадьбе случилась с ней беда. Хотела мужу помочь щоглу[13] ставить, да дерево свалилось ей на ногу и перебило колено. Арис осталась хромой и не могла далеко отходить от хижины своей и собирать плоды земные. В доме готовила она пищу из приношений мужа, но ходила, только опираясь на костыль. А детей мужу своему Имилькону принесла Арис много. Прошли годы, и было у Имилькона и Арис девять сыновей и девять дочерей. Старшие сыны сопровождали его на рыбную ловлю, дочери, перворожденные, нянчили младших детей и собирали по скалам рыбьи остатки и травы морские для единственной козы, молоком которой вся семья питалась, когда улов был плохой. А несчастная Арис старела от тяжелой жизни. Ей не было еще сорока лет, когда и не сломанная нога стала ее плохо поддерживать, и вместо одного костыля пришлось ей взять два, подкладывая их под оба плеча. Но Имилькон верил в своих богов. Главный бог их – Молох, жестокий бог. Он любит человеческие жертвы. Однажды Имилькон отправился на рыбную ловлю один. Старшие сыновья остались при матери. На море сошел густой туман, поднялась буря. Лодку затопляло волнами. Лихой мореход был Имилькон, но волны били все сильнее и сильнее и угрожали потопить его каждое мгновение. Долго носился он, надеясь добраться до берега, но время шло, туман сгущался, буря крепчала, а все не видать было признаков земли. Понял бедняга, что его уносило бурей в открытое море. В свисте ветра послышались дикие звуки отвратительного пения.

«Это духи бурного моря поют мне погребальную песню, – подумал он. – Видно пришел мой последний час».

Имилькон вознесся душой к богам и молился им, не за себя, а за жену и детей. Мимо лодки пронеслось бревно от сломанного корабля. На нем сидело три ворона, которые неистово кричали. Имилькон задрожал при виде зловещих птиц, но их пронесло в одну сторону, его в другую. Голод и жажда мучили несчастного морехода, силы его истощились, он упал на дно лодки и потерял сознание.

Вдруг почувствовал он, что его лодка днищем царапнула по отмели и толкнулась в берег. Солнце ярко светило на ясном синем небе. Холмы и горы заросли пальмами, смоковницами, чинарами, сливовыми деревьями. Поля и нивы пестрели хлебом и травой, издававшей восхитительное благоухание.

На встречу Имилькону шел старец в белой одежде. Борода его доходила до пояса и в ширину покрывала всю грудь. Он опирался на посох из слоновой кости, выложенный золотом. Перед ним бежала великолепная, совершенно белая длинношерстная коза с золотыми рогами и весело попрыгивала по траве.

– Откуда, мореход? – спросил старец.

– Из страны Тирской, – отвечал ему Имилькон.

– Далеко! – сказал старик. – Ты на Счастливых островах[14]. Живут на них лишь духи морские. Но я тебе вреда не сделаю. Не знаю только, как сыновья мои. Любят они кровь человеческую сосать. Все же переночуй у нас. Если умилостивишь их, то вернешься домой без вреда. Не встречал ли ты их в море?

– Нет, я только видел трех воронов, – отвечал Имилькон.

– Да это они и были! – сказал старик. – Но все равно. Пойдем. Ты верно очень голоден, а у меня на столе и дичь лесная, и рыба морская, и вино, и мед стоят.

И старик ввел Имилькона в пещеру под самой высокой из гор. В пещере все сияло золотом и камнями самоцветными. На столе было более ста кушаний мясных, и рыбных, и хлебных, и молочных. Имилькон ел и пил, как никогда. Старик хозяин ел мало, а говорил еще меньше. Вдруг послышался шум и крик. Старик вышел и вскоре вернулся со своими сыновьями, обратившимися из воронов в богатырей, страшного вида. Имилькон испуганно вскочил при их виде, но те усадили его, стали с ним пить и есть и скоро совсем подружились с тирцем и даже пригласили его с собой на другой день на рыбную ловлю, чтоб ему было с чем домой вернуться.

Вышли они в море в сильнейшую бурю. Один из великанов сидел у руля, другой на носу, третий у паруса. Имилькон – у черпака. Они неслись, как бешеные, не уменьшая парусов, лодка смело резала волны, и с кормы лился настоящий водопад. Наконец буря утихла, и они принялись за свой промысел. Рыбы было такое множество, что богатыри безостановочно вытаскивали добычу. Имилькон тоже чувствовал беспрестанно, как его лесу тянула рыба, но лишь только дотянет он ее до поверхности воды, как она сорвется; так ему от этой ловли ничего и не попало, а великаны наловили полную лодку. Бедняга Имилькон вернулся с пустыми руками. Стал он жаловаться старику хозяину. Тот дал ему волшебную дудочку, и на другой день Имилькон ловил так же удачно, как и стариковы сыновья, и, вернувшись, получил на свою долю полные три корзины рыбы.

Но он скоро затосковал по семье и, от души поблагодарив хозяев, собрался домой. Старик дал ему при прощании новую восьмивесельную лодку, полную муки, полотна, шерстяной ткани и других полезных вещей, и пригласил его весной вернуться на его остров для новой добычи. Имилькон с радостью согласился еще раз посетить своих друзей, но спросил, какого направления надо ему держаться, чтоб попасть на Счастливые острова.

– Держись за вороном, когда он летит в море, – сказал старик. – Счастливо до дому добраться! – добавил он на прощание.

Имилькон отошел от берега, и тотчас Счастливые острова скрылись в тумане, а кругом засверкало безбрежное море. Но лодка его росла и росла. Он не мог уже с ней справиться и должен был зайти в город и нанять корабельщиков. Лодка сделалась большим кораблем, и весь он был нагружен рыбой и разными товарами. Придя в город Тир, они стали выгружать рыбу и товары, но сколько ее ни вынимали, все корабль оставался полным. Имилькон продал и рыбу, и товары. Корабль, уходя из Тира в бет-Таханак, опять стал уменьшаться и сделался опять восьмивесельной лодкой. Имилькон купил себе корабль и нанял корабельщиков. Еще два раза ходил он на кораблях своих на Счастливые острова, но всегда брал с собой восьмивесельную лодку, выраставшую каждый раз в огромный корабль и обращавшуюся опять в прежний вид по разгрузке. Он скоро сделался самым богатым человеком в Тире, сыновьям всем выстроил корабли, а за дочерьми дал в приданое богатые дома. Ног своей дорогой жене Арис не мог возвратить, но ее носили в золоченых носилках или возили в богатой колеснице, запряженной четверкой прекрасных белых коней, и она, живя в довольстве и покое, стала крепче и здоровее и менее чувствовала свое несчастье. Человеческих жертв Молоху Имилькон не приносил, но каждый год, в день, когда он впервые прибыл на Счастливые острова, он убирал дома и корабли свои цветами и зелеными ветками.

БЕНЬ-МАТФАН

– Замысловата, царь, твоя сказка! – сказал Елисей бень-Матфан. – Конечно, смелость и доверчивость Имилькона полонили сердца волшебников или духов, хотя они и жестокие людоеды и оборотни были. И ты, царь, милостями своими и радением о всех воинах твоих завоевал сердца этой разноплеменной и разноверующей толпы и можешь надеяться, что царство твое разрастется, подобно кораблю финикийца. Но не очень льсти себя надеждами, что лютые звери, которых ты много принимаешь в свою рать, когда-нибудь сделаются людьми, и не гневись на нас, слуг твоих, что прикосновение иных из них нам кажется нечистым.

– Может ли быть человек нечистым для человека? – строго сказал Водан. – Веруй каждый по своему, это я сам требую, но приравнивать своих соратников к диким дверям, этого я не могу допустить.

– За дружбу с язычниками и избрание жен среди дочерей их, – сказал Елисей, – не был ли сам мудрый царь Соломон осужден Господом, и не за этот ли великий грех его десять колен Израиля были отторгнуты из рук сына его Ровоама? Не за общение ли с инородцами рука Господня поражала в Израиле Иеровоама, Ахава, Иоахаза и других царей до Оссии? Не за то же ли карал Господь Ровоама, Ахаза, Аммона, Иоакима, Иохаза и Седекию – царей иудейских?

– Не за то! – отвечал ему равви Иеред. – Лучшие годы дружбы царя Соломона с тирцами и сидонцами были годами построения и освящения храма и великой славы Соломона. Господь карает вероотступничество, а не общение с иноверцами.