Фридрих Вильгельм I - Вольфганг Фенор

В этих строках мать отводит душу. И это жалоба женщины, боготворившей своего сына! Но каждое слово Софьи Шарлотты бьет без промаха. Говоря о Фридрихе Вильгельме, она упоминает «дух экономии», но и сама не может представить, насколько верно очерчивает личность подрастающего сына, ставшего впоследствии величайшим в истории хозяйственником государственного масштаба. А может быть, Софья Шарлотта смутно чувствовала, что сын похож не на нее, а на свекровь, Луизу Генриетту Оранскую?

Во время полового созревания, четырнадцати лет от роду, кронпринц обращается с женщинами по-хамски, но объяснить это одной лишь защитной реакцией подростка нельзя. Конечно, Фридрих Вильгельм чувствовал за кокетливым или любезным поведением фрейлин, приседавших перед ним в книксенах, скрытые издевки, понимал, что неотесанность делает его посмешищем в их глазах. Его грубости маскировали неуверенность и страх перед женщинами. На откровенные декольте смущенный кронпринц реагировал агрессивно: «глупая корова», «глупая гусыня». Мать это видела и очень хотела избавить сына от стеснительности. Она писала фрейлине Пёльниц: «Передайте графу Доне, пусть не препятствует воспитанию в кронпринце галантности! Любовь оттачивает дух и смягчает нравы. Граф обязан придавать его вкусам верное направление, не давая опошляться».

Итак, Софья Шарлотта сознательно предлагала кронпринцу мир «галантных приключений»: чувственная любовь помогла бы ему преодолеть собственную неуклюжесть. Совершенно очевидно, под «любовью» она подразумевала не глубокую симпатию и сердечную привязанность, а эстетскую эротико-сексуальную игру, те чувственные, мало стесненные условностями отношения между полами, способность к которым она считала составной частью хорошего вкуса и утонченных манер. Речь идет о том самом типе рыцарского поведения XVII века, знакомом нам по «Трем мушкетерам» и позже усвоенном внуком Софьи Шарлотты — будучи кронпринцем, он пожимал плечами и оправдывался перед графом Шуленбургом, разбиравшим его многочисленные «галантные» приключения: «que le Roi même a aimé le sexe pendant sa jeunesse» («король в молодости тоже любил секс»). Но удача ей не сопутствовала — в этом пункте Фридрих Вильгельм не разделял взгляды матери. Когда очаровательная Пёльниц — вероятно, с ведома Софьи Шарлотты — зашла так далеко, что сделала четырнадцатилетнему кронпринцу однозначное предложение, она получила решительный отпор. Нет, этот мальчик, во всем противоречивший своему окружению и даже не пытавшийся приспособиться к нему, поступавший очень «по-мужски», интересуясь не искусством, наукой и прочими «бабскими штучками», а сельским хозяйством и солдатами, то есть «штучками» мужскими, был последователен и в своем отношении к женщинам, обращаясь с ними отнюдь не изысканно и совсем не аристократично. Как это было свойственно нижним общественным классам его времени, он отдал свое сердце одной-единственной девушке — принцессе Каролине Ансбахской, с которой познакомился в Ганновере. Она должна была стать его женой и матерью его детей. Но по иронии судьбы эта принцесса была на пять лет старше Фридриха Вильгельма и не обращала на него никакого внимания. А когда она к тому же и вышла замуж за Георга, того самого слюнтяя, получавшего от Фридриха Вильгельма оплеухи, а позже ставшего королем Англии Георгом II, женщины перестали для него существовать. Он не обращал на них внимания или захлопывал перед ними двери.

В конце 1702 г. кронпринц получил нового обер-гофмейстера и воспитателя. Им стал полковник граф Альберт Конрад фон Финкенштейн. В течение еще двух лет он предпринимал отчаянные попытки сделать из Фридриха Вильгельма придворного рыцаря. О драматических сценах и инцидентах не известно ничего. Похоже, на время сын внял просьбам и увещеваниям матери. Возможно также, подействовала та самая головомойка. И все же натура молодого человека не изменилась совершенно.

В августе 1704 г., к 16-летию кронпринца, Софья Шарлотта сумела вырвать у короля обещание отпустить наследника трона в первое большое путешествие. Он должен был поехать в Нидерланды и в Англию. Мать, с трудом сумевшая проститься с обожаемым сыном, надеялась, что визит к чужому двору окажет благотворное действие на манеры кронпринца. В сентябре 1704 г. она долго обнимала сына, прежде чем он отправился к ближайшему пункту своего путешествия — в Гаагу. Когда он вышел из комнаты, заплаканная Софья Шарлотта села к письменному столу, нарисовала на листе бумаги сердце и подписала: «Il est parti».[9] Его путь она сопровождала нежными мыслями и множеством писем. Фридрих Вильгельм оказался весьма любвеобильным сыном. Он посылал матери подарки, тщательно выбранные у голландских ремесленников. Софья Шарлотта уговаривала мужа съездить в начале следующего года через Ганновер в Гаагу — ей очень хотелось еще раз обнять сына, прежде чем он отправится в Англию. 10 января 1705 г. она радостно сообщала ему из Берлина: «Дорогой сынок, напишу тебе лишь пару слов, потому что очень занята сборами. В понедельник я отправляюсь из Литценбурга в Ганновер. Там будет ясно, поедет ли король дальше, в Голландию. Если да, то я поеду с ним, чтобы получить возможность обнять тебя». Полная мрачных предчувствий, она добавляла: «Правда, я все еще сомневаюсь в том, что столько событий может произойти сразу». Письмо она заканчивала словами: «Милый сынок, ты не должен делать мне подарки. Мне хватает твоей дружбы».

Неделей позже Софья Шарлотта отправилась в Ганновер, несмотря на плохое самочувствие и боль в горле. Через десять дней, 28 января, у королевы обнаружили сильное нагноение миндалин. Софья Шарлотта поняла: ее жизнь подходит к концу. Она стойко отвергала все обезболивающие средства и только время от времени велела подавать себе стакан с ледяным шампанским. Она утешала своего заплаканного юного брата: «Нет ничего естественнее смерти. Она неизбежна, и я не нахожу печали в том, что должна умереть». Фрейлине Пёльниц, не разделявшей ее мнения, она сказала: «Как много ненужных церемоний будет при доставке этого тела в Берлин». Когда ее подруга не могла сдержать слез, Софья Шарлотта улыбнулась: «Почему вы плачете? Вы думали, я бессмертна?» В ночь с 31 января на 1 февраля священник реформатской общины де ла Бержери вошел в комнату королевы, опустился перед ложем больной на колени и стал осаждать ее наставлениями: «Просите убежища в крови Христовой и молите Бога об отпущении грехов». Софья Шарлотта дала ему выговориться, а затем ответила: «Уже двадцать лет я изучаю вопросы религии. Я прочла все книги, где говорится о ней. Я не испытываю никаких сомнений. Вы не можете сказать мне ничего такого, что не было бы мне известно. Могу уверить вас, я умру спокойно». Священник стал настаивать на своем и уговаривать ее отрешиться от мирской гордыни. Но статс-дама фон Бюлов прервала его: «От этого греха королева вполне свободна».

Утром 1 февраля врачи принялись упрашивать пациентку поберечь свои силы. Она возразила: «Я умру счастливой и легкой смертью». Придворные дамы, слуги, мать, братья и сестры больной собрались у ее постели. Софья Шарлотта попрощалась с ними и попросила передать ее благословение сыну. Услышав тихий плач, она улыбнулась: «Не надо плакать. Сейчас я смогу утолить свое любопытство. Я узнаю первопричину вещей, которую мне не смог объяснить Лейбниц: пространство, бесконечность, бытие и небытие…» Силы покинули Софью Шарлотту. Прозвучали ее последние слова: «Прощайте… Я задыхаюсь…»

1 февраля 1705 г. Софья Шарлотта, мать Фридриха Вильгельма и первая королева Пруссии, умерла в возрасте тридцати шести лет, на двадцатом году замужества.

Сын, уже ступивший на корабль, зафрахтованный герцогом Мальборо для его доставки в Англию, помчался домой, как только получил известие о смерти. В шестнадцать лет он потерял мать, все ему прощавшую и любившую его бесконечно. Слава Богу, тогда он даже не заподозрил, что в течение всей жизни больше никогда не встретит любовь. До самой смерти он говорил о матери с величайшим уважением, добавляя, правда: «Она была умной женщиной, но плохой христианкой». Он сознавал: мать была слишком добра и снисходительна к нему. И когда у него самого появятся дети, он не станет следовать этому примеру.

Через три месяца после смерти Софьи Шарлотты в берлинском дворце произошло знаменательное событие. Когда Фридрих Вильгельм явился туда для разговора с отцом, он увидел при входе группу тайных советников и камергеров. Сиятельные особы собрались у камина. Они протягивали озябшие руки к огню и делились придворными сплетнями. При виде кронпринца они подобострастно расступились и совершенно «случайно» завели разговор о том, что государство нуждается в строжайшей экономии, что в Берлине роскоши становится все больше: каждый месяц в Париж из-за бесполезных модных причуд уплывают несметные суммы добрых прусских денег. (Разумеется, эти господа знали о причудах бережливого наследника и о его презрении ко всему французскому.) Некоторое время Фридрих Вильгельм слушал, с интересом разглядывая роскошные французские парики высоких особ. Кронпринц встал и сказал: «Очень рад, что господа согласны со мной. И конечно, вы охотно докажете мне это на деле». Затем он сорвал со своей головы скромный куцый парик, бросил его в огонь и крикнул: «Ловлю господ на слове! Буду считать подлецом всякого, кто не последует моему примеру!» Тайные советники озадаченно переглянулись. Наконец, преодолевая невыносимые мучения, один за другим они начали стягивать с голов умопомрачительно дорогие парики и бросать их в огонь.