o 18466e8fb342a663 - Admin

журнал, и смятая в сердцах только что распечатанная пачка полетела в мусорное ведро.

- Просил же, Федя… Как человека, просил!..

Хлопнув дверью, я вылетел с электростанции. Безумно хотелось выпить, а водку достать

можно было только у Людмилы.

Оксана не писала. Я уже готов был, смирив нрав, ехать в Октябрьский и узнавать её адрес

в больнице. Но в то же время прекрасно понимал, слухи разносятся быстро, и о том, что

«ленинградец» спутался с продавщицей, наверняка уже знали в соседнем посёлке.

Смотреть на тщательно скрываемые ухмылочки врачих, подруг Оксаны, у меня не было

сил.

Время, между тем, двигалось своим чередом. Заканчивалась путина. Рыбобаза

перевыполнила годовой план по переработке рыбы. Мы, отправляя на материк последние

плашкоуты с засоленной в бочках горбушей и красной икрой, потихоньку распускали

сезонников.

После застолья, организованного директором по случаю выполнения плана, я опять

остался ночевать у Людмилы. Наутро после бурных ласк подруга со слезами на глазах

сообщила, что беременна. Я молча курил и думал о своей никчёмной жизни…

Вечером Люда повела меня знакомиться с родителями, а в субботу я под покровом

темноты перенёс к ней на квартиру свои скромные пожитки.

У Людмилы было хорошо. Всегда чисто убрано, обед - вкусный, рубашки - наглажены.

«Симпатичная заботливая женщина, ласковая… Меня любит. Что ещё надо?» - думал я,

уплетая за обе щёки домашние борщи.

Но отчего-то всё чаще стал захаживать на пристань, на самый дальний её край, где долго

жёг папиросу за папиросой в одиночестве, не чувствуя пронзительного ветра… Курил и

смотрел остановившимися глазами вдаль. Туда, где волнуется так похожая на море

ковыльная степь, которой я никогда не видал, и, похоже, никогда не увижу…

В середине октября, когда серое, набухшее влагой небо, казалось, уже навечно опустилось

на побережье, а первого снега старики ожидали со дня на день, пришла короткая

телеграмма из Запорожья:

«Похоронила маму зпт вылетаю семнадцатого Николаевск зпт рейс 1448 тчк Оксана тчк»

*

Рыболовная флотилия отбыла в Николаевск. Только один МРС – 413 ещё «болтался»

между городом и Кривой Падью. Подвозил нам недостающие для зимних ремонтных

работ запчасти, кое-что по мелочи…

Командовал сейнером Иванов Пётр Ильич. Человек примечательный, как своим славным

прошлым, так и тем, что был внешне, как две капли воды, похож на Леонида Ильича

Брежнева. И лицом, и статью, и даже манерой разговаривать. Понятно, что эта его

особенность вкупе с отчеством служили поводом для постоянного подтрунивания над

капитаном. Дружеского подтрунивания… Потому как Пётр Ильич мужик был добрый,

компанейский, и все его любили.

Гоша Харин, рулевой-моторист, так и «гулявший» за любимым кэпом, как он называл

Ильича, с судна на судно, часто рассказывал о славном прошлом Иванова:

- Идем в третий за сутки «замёт»… Команда - на палубе, все на пределе… Еле на ногах

держимся… А кэп ставит табурет у рубки, берёт аккордеон и на всю вселенную:

«В один английский порт

Ворвался теплоход в сиянии своих прожекторов.

По палубе прошли и мостик перешли

Четырнадцать французских моряков».

- А голосище-то у него! Сам знаешь… И веришь, Михаил, распрямлялись спины у

мореманов, веселее шла работа… И руки уже не так ломило…

«У них походочка, как в море лодочка,

Идут, качаются, как по волнам.

Они идут туда, где можно без труда

Достать бутылку рома и вина…»

- Таких капитанов – поискать! Последнюю рубаху отдаст, если кому понадобится… Серёге

Угрюмову в шестьдесят седьмом руку лебёдкой оторвало. Так кэп каждый месяц четверть

зарплаты ему высылает, как алименты. Сам себе присудил…

Гоша покосился на свой пустой стакан.

- Давай-давай, Георгий… - разрешил я.

Сам капитан в это время метался в алкогольном забытье на узкой койке в общем кубрике.

Три бутылки водки за световой день свалят с ног кого угодно!..

- Или, помнится, в Беринговом, - рассказывал Гоша. - Ноябрь… По четыре раза за сутки

выходили лёд с палубы убирать. В ту путину три парохода из-за обледенения киль на

просушку выставили… А много среди льдов поплаваешь? Пять-шесть минут – и готов!

После того сезона СРТ запретили ходить в Бристоль… Да… Ильич тогда первый за лом

брался… А увидит, что мочи у ребят нет, что «терпелка» закончилась, скинет капюшон и

затянет всем чертям назло:

«А у неё такая мале-е-нькая грудь,

А у неё следы проказы на рука-а-х,

Татуированные зна-а-ки.

А губы алые, как ма-а-ки…»

И мужики сквозь сопли улыбались… Все - бывшие, из «загранки» списанные…

Вспоминали Бомбей, Рио, Нагасаки… И теплее становилось. И выжили же, Михаил…

Эх, какой мужик пропадает!.. – сокрушался Гоша. - А всё из-за этого.

Матрос щёлкнул себя по горлу.

- Правда, Светка ему поганку устроила… Крутанула хвостом… Дело бабское, не нам с

тобой судить её за то, Михаил. Мужик в море по шесть месяцев, а она молоденькая была, весёлая, танцевать любила. А тут - полковник ВВС: фуражечка с голубым кантом, петлицы

с крылышками… сам понимаешь. Короче, застукал их кэп… Ушёл сам, всё жене оставил.

И бухает с тех пор – любит он её сильно…

Гоша вздохнул и потянулся к бутылке.

Естественно, что за глаза все звали капитана Брежневым.

В своё время фамилия капитана Иванова была на слуху. О капитане СРТ- 003 писали даже

в передовице областной газеты «Советский Сахалин».

Петр Ильич командовал средним рыболовным траулером, приписанным к Управлению

тралового флота (УТФ) Сахалинрыбпрома; ходил в передовиках, и в честь экипажа СРТ-

003 по итогам года на главной площади Невельска дважды поднимали флаг города. И быть

бы Иванову Героем Соцтруда, кабы не его любовь к горячительным напиткам…

Повреждение ведомого нетрезвым капитаном траулера о волнолом при заходе в

Невельский «ковш» удалось замять… Но в скором времени «ноль ноль третий» заблудился

в тумане и был задержан в территориальных водах Японии. Судно пришлось выкупать за

валюту, а легендарного капитана списали на берег…

Третий год подряд Пётр Ильич командовал малым рыболовным сейнером (МРС) и в

составе рыболовной флотилии Николаевского Рыбокомбината тралил селёдку. Команда

сейнера состояла из шести человек, включая самого капитана.

Через три года после описываемых событий, мне рассказывали, что видели Петра Ильича

в «пивной» посёлка Белых, что под Поронайском. Совсем опустившийся капитан

«собирал рюмки», используя своё внешнее сходство с Генеральным секретарём. Молодые

офицеры, входя в «шалман», отдавали честь Ильичу, намекая на то, что генсек являлся

главнокомандующем вооружёнными силами страны. И… наливали ему от щедрот своих…

Ходили слухи, что причиной окончательного списания капитана с «волчьим билетом» на

берег, явилась, конечно же, пьянство.

Он «потерял» «деда», старшего механика сейнера. Стармех выходил на пенсию, пили всем

экипажем. Оказалось – мало. Пошли в Октябрьск, а пьяного «деда» бросили на корму, на

«кошелёк» .

Море штормило, сейнер болтало… Когда пришли в Октябрьск, «деда» недосчитались,

выпал тот во сне за борт… Капитан отвечает за всё, на то он и капитан...

*

Но это я отвлёкся. А пока что шел октябрь 197.. года, заканчивалась путина, Оксана

продолжала работать в Октябрьской больнице, а мы с Людой жили одним домом.

А у нас, как специально, загулял директор. Супруги Виноградовы и так-то жили, как на

вулкане: то ссорились-мирились, то сходились-расходились. Причина семейных неурядиц

была стара как мир. Анатолий Гаврилович, вообще-то, человек сдержанный, имел одну, на

мой мужской взгляд вполне извинительную, но в то же время несовместимую с семейной

жизнью слабость. Гаврилыч, как мы его про себя звали, не мог пропустить мимо себя ни

одной юбки. Стоило в пределах досягаемости появиться незнакомой ему ранее женщине, Гаврилыч забывал обо всём на свете. Ноздри его тонкого хрящеватого носа, осёдланного

массивными очками в чёрной оправе, хищно раздувались. Морщины на чисто выбритом

интеллигентном лице разглаживались. Дремавший в обычное время в директоре самец

просыпался и брал след, тропил его фанатично, не жалея ни времени, ни сил. И, как

правило, своего добивался.

Женщины, исключая жену Полину и её маму, тёщу Виноградова, относились к недостатку

Гаврилыча, если это, конечно, можно назвать недостатком, с пониманием.

Так вот, на две недели отпросившись на материк в счёт очередного отпуска по делам

бытовым (Виноградовы, работая на Сахалине, сдавали квартиру внаём), Гаврилыч увлёкся

очередной феминой и прислал Полине покаянное письмо, а в Николаевск - телеграмму с