o 18466e8fb342a663 - Admin

менее элегантно, чем в вечернем платье. Склонившись к столу и подперев ладонью щёку, она быстро заполняла бланк. Мне показалось, что со времени нашей последней встречи

девушка похудела. Под глазами как будто проступили тени. Сердце моё наполнилось

нежностью. Стараясь проглотить застрявший в горле комок, я стоял, опустив руки по

швам, и молчал. Оксана подняла глаза от бумаг и долго-долго смотрела на меня, не мигая.

- На что жалуетесь, больной? – наконец спросила она.

- Сердце, доктор… Ноет и ноет… Ни дня, ни ночи покоя нет…

- Сердце надо беречь, - глядя мне в глаза, серьёзно ответила девушка.

Мы долго гуляли в этот вечер по берегу. Море с тихим шорохом ласково трогало льдины, лежащие за чертой прибоя, пылал закат. Лёгкий влажный ветерок шевелил выбивающиеся

из-под шапочки волосы девушки. Я никак не мог наглядеться на её тонкое задумчивое

лицо, тонул в синеве грустных, чуть прикрытых ресницами глаз. Чувствовал руку, мягко

опирающуюся на мой локоть, бедро, касавшееся меня. Это было какое-то наваждение,

колдовство. Мне казалось, что я понимаю сейчас молчание гор, шелест тайги, шорох

прибоя, пронзительные крики чаек, шёпот ветра и усталую тишину заката…

И полонила моё сердце Оксанка-докторша. Забыл я и отчий дом, и друзей-товарищей, и

свою дененощную работу, еще не так давно делавшую меня счастливым. Уже не

спрашивая, нас соединяли телефонистки. Они на память знали, как мы работаем, и

прикидывали по времени, дома ли врачиха и молодой механик, или всё ещё на работе?

Петр Ильич, капитан прикомандированного к рыбобазе сейнера, стоило мне показаться

перед заходом солнца на пристани, прятал в бездонный карман штормовки принесённую

мной бутылку спирта и рявкал в переговорную трубу: «По местам стоять! С якоря

сниматься! Машина, самый малый вперёд!». До Октябрьска всего лишь восемнадцать

километров морем.

Когда Оксана выбиралась в Кривую Падь, мы, бывало, не спали по трое суток.

- Что-то, Михал Андреич, у вас глазки совсем провалились, - шутили сезонницы.

- Нельзя так много работать… Хи-хи-хи! Высохли уже совсем, почернели, на грача

похожи стали…

А я носился по цехам без устали, не чуя под собой ног. И всё у меня, как никогда,

спорилось и ладилось…

*

Когда я пытаюсь восстановить в памяти те мгновенно пролетевшие четыре месяца, то с

удивлением понимаю, что, кроме Оксаны, ничего из происходящего вокруг, не могу

вспомнить.

Какие-то вспышки счастья, обрывки, отдельные картинки… Как за рулём отцовского

мотоцикла, когда ночью превышаешь все допустимые пределы скорости: дорога

становится узкой, окружающее сливается в разноцветное пятно, а перед глазами - только

освещённая фарами серая лента асфальта, стремительно летящая тебе навстречу. И такое

же упоение…

*

- Ты же знаешь, что я никуда не уйду… Я просто не смогу прожить эту ночь без тебя… Я

искал тебя, ждал… А ты меня гонишь…

- Закрой дверь… Сними очки… Можно, я потрогаю твои губы?.. Подожди, я сама…

Прошу тебя, не торопись…

*

- Как его зовут? – закуривая вторую папиросу подряд, поинтересовался я.

- МышкО, (она меня сразу же стала так называть) ты не знаешь, куда могли подеваться

мои тапки?

- Как его зовут?..

Оксана какое-то время молчит, собирая разбросанную по всей комнате одежду, затем,

вздохнув, тихо отвечает:

- Его зовут Степаном, мы вместе учились в школе.

- Ты его любила?

- Не знаю, - укладывая волосы, Оксана держит во рту шпильки, и голос её звучит

невнятно: «ненаю».

- Тогда казалось что, да… любила, - справившись, наконец, с непослушными волосами, поясняет она.

- Я была глупой девчонкой…

- И что было потом? Ты только не подумай, что я тебя ревную к прошлому, - спички, почему-то ломались и не хотели зажигаться.

Оксана, обойдя кресло, обнимала сзади, положив подбородок на мою голову. Сидеть в

этом положении неудобно, и я с трудом удерживался от того, чтобы не сбросить с себя её

руки…

- Потом?.. – Оксана, наконец, отпустила меня.- Потом я уехала учиться в Киев. А Стёпа

поступил в военное училище в Херсоне, - она, рассказывала, надевая пальто в прихожей, а

я всё так же сидел на стуле, отвернувшись к окну.

Вернувшись в комнату уже одетая, продолжила:

- Мы после школы и не встретились ни разу. Зачем-то продолжаем писать друг другу.

Бурная в первое время переписка со временем перешла в вялотекущую стадию, - она

горько усмехнулась.

- Степан пока что один. Пишет, что ждёт…

- Ну, я побежала, - чмокнув меня в макушку, она кричит с порога:

- Покушай обязательно. Я тебя люблю!

- Ксана, подожди, - с трудом отрываюсь я от стула.

- Что, коханый?

- Я без тебя жить не смогу…

*

- Ты когда-нибудь видел, МышкО, как по ковыльной степи бегут волны? - Оксана

обнажённой ногой рисует в воздухе на фоне белёного известью потолка зигзаг, который, по её мнению, должен изображать из себя волну.

Я любуюсь её загорелой голенью, длинной тонкой ступнёй, ухоженными пальчиками и

начинаю мелко дрожать…

- Ты слышишь, о чём я говорю? – переспрашивает она.

- Да… То есть, нет, я никогда не видел степь.

- Когда я сюда приехала, - нога юркнула под одеяло, и взлетела вверх рука, тонкая и

изящная как крыло ангела, - меня поразило то, как похоже море на степь.

Одеяло съехало, обнажив плечо и часть белой, как молоко, груди.

- Я сама с Запорожья. Ты что, и на Украине никогда не бывал?

- Не довелось, - сипло отвечал я и начинал нежно целовать глаза девушки, стараясь

справиться с ознобом. Волосы Оксаны пахли аптекой, - но украинок очень люблю…

- Что ты со мной делаешь… О, господи!.. Коханый!..

*

- Ксана, уже середина лета. Мы встречаемся почти четыре месяца, - я разворачиваю

девушку лицом к себе.

- Выходи за меня! – вглядываясь в ставшие родными глаза любимой, я почти кричу, тряся

её как былинку:

- Хочу, чтобы ты была рядом со мной, понимаешь? Всегда со мной: каждый день, каждый

час, каждый миг… Я ревную тебя ко всему: к твоей школьной влюблённости, к врачам

твоей больницы, к твоей работе, наконец. Во сне мы с тобой всегда вместе, и когда я

просыпаюсь один, реву диким зверем, сжимая зубами подушку!.. Я не могу делить тебя ни

с кем, даже с твоим прошлым…

Девушка чуть отстраняется. Глаза её опущены, руки вытянуты по швам:

- Коханый, умоляю тебя: подожди немножко, дай мне время!..

*

- МышкО, пойми, я должна поехать. Во-первых, я три года не видела маму. А потом, я

должна всё же объясниться со Стёпой – всё ему рассказать, попросить прощения, в конце

концов. Так будет по-честному. Ты только не волнуйся, коханый. Я обязательно вернусь, и

мы уже не расстанемся с тобой никогда…

Я целую Оксану в глаза, крепко прижимаю её к себе, с трудом сдерживаясь, чтобы не

разрыдаться. Хочется заслонить её от этого жестокого мира, где каждую секунду

приходится принимать решения, выбирать, нести ответственность за поступки… И, в то

же время, физически ощущаю, что её теряю…

Катер пронзительно гудит третий, последний раз. Старенький капитан подносит жестяной

рупор ко рту…

- Беги, родная, я буду тебя ждать, - отпуская руки любимой, слегка подталкиваю её к

дебаркадеру…

Глава 8

В тот же день провожали на пенсию Василия Петровича Петухова. Чествовали ветерана в

клубе, собрались все жители посёлка. Несмотря на тоску, не пойти я не мог. Василий

Петрович работал под моим началом, к тому же я давно присматривался к этой

удивительной семье.

Василия Петухова и его жену Матрёну знало всё побережье. Сам Петухов работал на

тракторе, а тракторист на селе - человек уважаемый! Кто дров из тайги привезёт? Кто

весной огород вспашет и дорогу зимой к дому в снегу пробьёт?

То-то же!

Плюгавенький, и в самом деле похожий на задиристого петуха, Василий Петрович никому

не отказывался помочь и цену не заламывал, сколько дадут. Спирт Петухов не пил и за

труды брал деньгами. Домой спешил, к своей Матрёне…

Матрёна Ильинична работала пекарем. Когда подходил на пекарне хлебушек, по посёлку

плыл такой сытный дух, что поневоле во рту накапливалась слюна; хотелось скорее домой, за стол.

Зачастившие перед путиной к нам городские начальники обязательно брали в Николаевск

три-четыре буханки местного хлеба.

Сыновей у Василия и Матрёны было двое: оба давно уже выросли, отслужили и

разлетелись по свету. Слали родителям к праздникам открытки, а проведать – так не

дождёшься.

Дом у Петуховых, самый большой в посёлке, он стоял в самом центре и гордо смотрел

шестью окнами на магазин, почту и сберкассу.

В воскресенье в клуб на кинокартину супруги шли не торопясь, под ручку, нарядные, на

лицах – довольство. Дородная краснощёкая Матрена приветливо раскланивалась с