o 18466e8fb342a663 - Admin

приподнимал от натуги передок… На секунду он замирал, а затем медленно, как бы

нехотя, выбрасывая из-под гусениц щепу, подавался вперёд. Какие-то мгновения, казалось, ничего не происходит: трактор двигался, а будка стояла на месте, как ни в чём не бывало...

Потом передняя стенка вздрагивала, выгибалась в сторону берега и медленно

складывалась, как карточный домик. А из-под обломков, ведомый дымящимся от

напряжения тросом, выползал, отряхиваясь от сора, омываемый солёной волной

смонтированный на трубчатых салазках рыбонасос. Тяжелые валы таранили причал;

толстенные доски, покрывающие пристань, освобождённые от многотонной тяжести,

взлетали; сквозь проломы в настиле били в небо пенящиеся фонтаны брызг. Ветер

завывал, валил с ног, швырял пригоршнями в глаза жгучую влагу - хотелось бросить всё и

бежать!..

И ужас, и восторг, одновременно.

И всё время где-то на периферии зрения, на берегу - втянувшая голову в плечи,

спрятавшая руки в рукава, с дымящейся папироской во рту, тщедушная фигурка

боцмана…

- Ну, что?.. Съел?!- оглянулся я на Океан, сплюнул солёной водой под ноги и, сняв

залитые очки, сошёл последним на берег.

Моя спина выражала презрение к недавнему ещё исполину.

Он что-то ворчал ещё вдогонку, скрипел плахами разваливающейся пристани, но я не

слушал… Он мне был уже неинтересен.

В боцманском вагончике - не протолкнуться. В тепле на меня вдруг навалилась свинцовая

усталость, глаза закрывались сами собой.

«Главное сделано, остальное – завтра… Всё - завтра», - устало думал я.

Поблагодарив ребят, раздал премиальные, не обделив и Палыча. Чуть обогревшись и

выпив по стакану разведённого спирта, все разошлись по домам.

- Палыч, пожри, наконец, сдохнешь!

- Неэкономично, Петрович. Выпью спиртяжки - три дня на хавку не тянет.

*

Вечером хмельной Лыков играл «Маленький цветок». Над засыпающим посёлком плыла

божественная мелодия Сиднея Беше…

Сидя на крылечке своего дома, я слушал музыку, смотрел на небо, и мне казалось, будто

кровоточащая, но всё ещё живая душа уставшего от жизни боцмана, взывает к Небу,

просит прощения и молит о чём-то, только им одним известном.

«А что будет с моей душой?» – терзался я, в тоске глядя на вершину Мосинской сопки, за

которой скрывался Октябрьск...

*

Срок трёхлетнего договора у Оксаны закончился, она уволилась с работы и уехала на

родину в конце декабря. Перед самым её отъездом в контору на моё имя пришло письмо, коротенькое, с одним только её запорожским адресом.

Зиму я прожил в забытье. Работа, работа, работа…

К весне, перед началом путины, меня вызвали в Николаевск.

Ну, думаю, утвердят директором. А что? План годовой мы перевыполнили. Зиму

отработали без ЧП. Рыбобазу к путине подготовил. Скоро полгода и за директора, и за

механика один вкалываю, и справляюсь.

Прилетел: Главному механику - икорки баночку трехлитровую, как и положено; девочкам

из «кадров» – коробку конфет. Люда приготовила.

Смотрю: Валентин Иванович глаза отводит, «делового» из себя изображает.

- Чего вызвал, Валентин Иванович? – спросил я Главного механика без экивоков.

- У нас вроде бы порядок. Этот раз даже комиссию не присылали, доверяете, значит…

Бойцов, тяжко вздохнул и положил передо мной исписанный синими чернилами лист:

- Ознакомься.

- Так… Виноградова Полина Ивановна, старший засольный мастер, бывшая жена

сбежавшего Гаврилыча «информирует руководство комбината о недостойном звания

советского руководителя поведении И.О. директора рыбобазы Бурова М.А.».

Полина писала о том, что, дескать, я последнее время стал груб с подчинёнными,

заставлял работать людей сверхурочно, в выходные дни, нарушая тем самым трудовое

законодательство. Клеймила мою «бытовую распущенность». Мол, сожительствовал с

двумя женщинами. Вследствие чего доктор Мирошенко О.М., не выдержав унижения,

вынуждена была бросить любимую работу и уехать. А специалист она для района

нужный. Дескать, в настоящее время Буров М.А. живёт в гражданском браке с завмагом

Афанасьевой Л.П., отношения свои не узаконивает, тем самым унижая молодую женщину.

Полина Ивановна не забыла сообщить, что, когда из комбината приезжает начальство,

Бурова не найти – водку, мол, пьют. А работа, в это время, стоит…

Небрежно отстранив листок, я поднял возмущённое лицо:

- Ну и что? У Полины мужик сбежал осенью, и теперь она ненавидит всех, кто ходит в

штанах, – раз. Пока не приехал Гаврилыч, исполняла обязанности директора кто?

Виноградова! А тут я, как чёртик из табакерки, выскочил – два. Выговор я ей объявил не

далее, как за прошлый месяц: полторы тонны поржавевшей селёдки по отливу в море

выбросили из-за её халатности, между прочим… Да вы сами приказ согласовывали –

три…

- Очень похожую жалобу прислала твоя сожительница: Афанасьева Людмила Пантелеевна.

Бойцов заглянул в лежащий перед ним второй листок.

– Людмила Пантелеевна – это кто? «Людка-продавщица»?

Бескровные губы Главного механика тронула улыбка.

- Да всё ты знаешь, Валентин Иванович! Не тяни кота за хвост, к чему прелюдия?

- Заявление сожительницы читать будешь?

- Не буду!.. Говори, зачем вызвал.

Главный механик снял очки, помассировал покрасневшие веки. Лицо Бойцова, как только

он снял очки, мгновенно утратило сдержанно-официальное выражение, столь ему

свойственное, и к которому я привык. Передо мной сидел усталый, донельзя замотанный, немолодой уже человек.

- Есть мнение руководства комбината назначить директором рыбобазы Кривая Падь

Рагулю Александра Григорьевича, выпускника Николаевского индустриального

техникума. Специальность по нашему профилю.

- Что-то фамилия знакомая, не сынок ли это нашего Заместителя директора? - зло

усмехнулся я.

- Внук…

Валентин Иванович надел очки, и его лицо сразу же изменилось: стало непроницаемым, а

усталые человеческие глаза спрятались за блестящими стёклами и превратились в

револьверные дула, направленные мне в голову.

- Прошу, как говорится, любить и жаловать. И настоятельно рекомендую - голос Главного

механика набирал мощь - оказать помощь молодому специалисту, не имеющему

достаточного опыта руководящей работы.

- Понятно, Валентин Иванович… Значит, каждый за себя?!

- Решение, принятое руководством комбината, обсуждению не подлежит, - перешёл на

официальный тон Главный механик.

- Работайте, Михаил Андреевич, - и поаккуратнее там с женщинами. Разберитесь

наконец…

- В таком случае, Валентин Иванович, прощевайте, как говорит Рагуля.

Я встал из-за стола.

- Пойду в отдел кадров, напишу заявление по всей форме.

Я кивнул на отдельно лежащую на столе «телегу» и, не дожидаясь ответа, вышел из

кабинета начальника.

«Очень кстати пришлись конфеты», - подумалось мне.

*

Людмиле о том, что знаю про её заявление, я ничего не стал говорить: она была по-своему

права. Молча собрал пожитки, те же самые, с которыми полтора года назад прилетел в

Кривую Падь, только ружья не было.

Послушал немного про «ёлки зелёные» и пошёл восвояси. Две недели, которые было

положено отработать по закону перед увольнением, прожил в холодном бараке для

сезонников, отремонтированном к заезду рабочих. По ночам мои одинокие шаги гулко

отдавались в пустом помещении. Насыщенное спиртными парами дыхание клубами

вырывалось из сердца…

Во время ревизии материальных средств, находящихся у меня в подотчёте, Главный

бухгалтер без всякого смущения «повесил» на меня пятьдесят тонн недостающего

дизельного топлива.

- Семён Яковлевич, вам не стыдно? – скорее для порядка, чем в надежде пробудить

совесть финансиста, спросил я.

– Полтора года тому назад я по вашей, между прочим, просьбе подписал акт. Хотя

недостача солярки составляла тогда двести тридцать тонн. Не у кого было принимать дела.

Впрочем, всё понятно, - ответил я на молчаливое сопение Главбуха.

- Каждый за себя!..

В отделе кадров рыбокомбината мне предлагали работу в другом населённом пункте, но я

отказался. В конце концов, вычтя из моей зарплаты стоимость пятидесяти тонн солярки, подъёмные, выданные по приезду, и стоимость проезда из Ленинграда на Сахалин, - три

года-то я не доработал, как-никак! - выдали на руки трудовую книжку и что-то около

пятидесяти рублей, на которые невозможно даже было купить билет до дома.

«Ничего, ничего, ничего!..», - напевал я весело, садясь в автобус.

Потёртый на сгибах и пожелтевший листок с адресом любимой я аккуратно спрятал за

обложку паспорта.

Глава 12

В Семиречье меня занесло совершенно случайно, будто порывом осеннего ветра сухой,

оторвавшийся от ветки листок.