Дорога в никуда. Часть вторая. Под чёрными знамёнами - Виктор Дьяков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
- Так точно, где-то пятьдесят ему, и ужасть какой богатый. У его и как положено все офицерские льготы, а это и земли было двести десятин и пахотной и лугов, и скотины прорва, бараны, свиньи, коровы, целый табун лошадей держит. Хлебом с купцом семипалатинским торгует, Хардиным. Вдвоем они такие деньги заворачивают, во всей округе нет второго такого богача как наш Тихон Никитич. И дом у него в станице самый большой, и прислугу в доме дёржут.
- Погоди. Что ты там насчёт земли сказал, почему было двести десятин, а сейчас, что уже нету, куда она подевалась?- сразу подметил некое несоответствие в рассказе Степана Анненков.
- Да, тут такое дело...- Степан замялся.- Брат мой младший, Иван, на дочери атаманской прошлым летом обженился... Ну, и тридцать своих десятин, он за нее в приданное отдал.
- О да ты Степан Игнатьич, значит ему родственник?- Анненков улыбался своей обычной "холодной" улыбкой.
- Выходит что так, - виновато опустил голову Степан.
- А твой-то отец, тоже наверное богатый, раз станичный атаман, первый богач, за его сына дочь свою отдал?
- Да, как сказать. У нас тама, если сравнить станицу с теми, что я по "Горькой линии" видал или возле Павлодара, так бедных дворов почтишто и нету вовсе, все больше справные хозяйства. У нас и земля лучше, хлеб отменный растет, и луга в горах летом не вянут, как в степи, скотину туда с мая по октябрь выгонять можно, она там так хорошо отъедается. И целых две реки рядом Бухтарма и Иртыш, и какой там только рыбы нету. Потому у нас там казаки против Омского и Кокчетавского отделов очень даже хорошо живут,- с гордостью повествовал Степан, в то же время уходя от ответа о достатке своего отца - ему почему-то вдруг стало стыдно, что он у него совсем не богат, во всяком случае был до женитьбы младшего сына.
- Ну что ж, это хорошо, что вы там так живете. Что ж казаки ваши и этот Фокин не понимают, что если придут большевики и как немного укрепятся, то все их богатства сразу реквизируют, а земли ваши хорошие мужикам-новоселам передадут?
- Тут, брат-атаман, такое дело, у нас тама и мужики многие очень неплохо живут, и не только старожилы, те что кержаки, и новоселы тоже. Я ж говорю, у нас много земли хорошей, по долинам, и вдоль Иртыша, и вдоль Бухтармы. У нас тама с голоду, захочешь не помрешь, все одно прокормишься, не от земли, так от реки, не от реки, так от лесу. Я ж говорю у нас же не степь как здесь голая, у нас, если чуть в горы подняться тайга начинается, а тама зверья полно, грибов да ягод прорва. Народ тама у нас в основном справный, и от домов вряд ли добровольно куда пойдет. Я это понял, ещё когда по твоему, брат-атаман, заданию первый раз в марте месяце домой приезжал и агитировал в наш отряд вступать. Помнишь, четырех человек с собой привел, а остальные и не торкнулись.
- Понятно, Степан Игнатьич, понятно, знатное там у вас житье. Нам хорошо, а остальное все гори оно огнем,- желавки на аскетичных скулах атамана заходили, что означало преддверие гнева.- Атаман ваш, значит, никого не слушает, а его, значит, казаки очень даже слушают... Ну, точно как я,- повторил свой вывод Анненков и нахмурившись задумался, глядя на карту Семипалатинской области.
Повисло молчание. Анненков встал и движением руки остановил Степана, который собирался вскочить следом. Подойдя к окну, он рассеянно смотрел на завагонный унылый пейзаж: домишки городской окраины и дальше заснеженная степь, простирающаяся до самого горизонта, мелькающие перед окном вагона папахи, конские головы, вереница возов с сеном, реквизированным где-то в окрестных селах. Анненков вернулся на свое место, вновь уперся взглядом в карту и заговорил:
- Скоро пойдем в Семиречье. Этими весной и летом мы должны уничтожить туркестанскую группировку красных. Тех сил, что там есть явно недостаточно, более того, под воздействием агитации со стороны большевиков они разлагаются и теряют боеспособность. Нам необходимо в ближайшие полтора-два месяца завершить формирование дивизии, в которой я намерен иметь три чисто казачьих полка, а у меня пока что всего два, Атаманский и Оренбургский. К сожалению, сформировать ещё один из казаков вашего третьего отдела сильно препятствует местная власть. Надо ее взнуздать немного, и штаб вашего 3-го отдела тоже, и вашего Фокина, чтобы не агитировал на печи отсиживаться, когда Родина кровью умывается. А брат-то твой, почему твоему примеру не последовал?- вдруг резко сменил направление разговора Анненков. Ведь он же у тебя кадровый офицер, на германском фронте воевал, бунт киргизов подавлял?
- Да вот, женился,- вновь виновато развел руками Степан
- И тоже под влияние тестя попал? - высказал предположение Анненков.
- Может и так... Только я думаю все это из-за бабы, то есть жены его. Любовь промеж ними.
- Какая может быть любовь, если он офицер... нашел время! Нет, я это отказываюсь понимать,- Анненков презрительно-негодующе сузил глаза.- По моему мнению, от женщин проку мало, разве что пищу готовить, или раненых в лазарете выхаживать. А вот когда из-за них головы теряют, влюбляются, стреляются... Блажь все это, слабость недостойная мужчины.
- Да и я тоже... согласен... брат-атаман, Борис Владимирыч,- набравшись смелости, Степан назвал атамана по имени отчеству, как бы подчеркивая свою особую к нему близость. Анненков, однако, на это никак не отреагировал и Степан, осмелев ещё больше, решил продолжить высказывать свои предположения. - Хотя, тут брата можно и понять, Полинка... ну дочь атаманская, она на всю нашу станицу, на всю волость первая красавица, и приданного за ней отвалили немеряно.
- Это не повод, чтобы офицер в такое время за бабью юбку цеплялся, это блажь брат-хорунжий,- вновь заговорил поучительным тоном Анненков.- Я вот тебя и других вахмистров, урядников и подхорунжих в офицеры произвожу, потому что не хватает командного состава. А тут? Зачем его в кадетском корпусе, в юнкерском учили, чтобы бабьи прихоти исполнять?!- всё более раздражался Анненков...
Одна из многочисленных странностей характера Бориса Владимировича Анненкова, основанная на непонятных для окружающих уникальных физиологических качествах этого незаурядного человека - ему были чужды плотские чувства и наслаждения, влечение к противоположному полу, естественные для большинства людей.
ГЛАВА 10
В вагоне, где помещалась контрразведка дивизии тоже работали, что называется, "засучив рукава". Всякую мелкую сошку стреляли, как правило, после первого же допроса, ну а "рыбу" покрупнее допрашивали многократно. После прибытия из совместной с атаманом "командировки" в Усть-Каменогорск, Веселов весь ноябрь и декабрь занимался в основном павлодарскими и устькаменогорскими совдеповцами, а в январе настала очередь и, давно уже маящихся в заключении, местных семипалатинских большевиков. Допрашивали бывшего заместителя председателя областного Совдепа, одновременно являвшегося главным редактором советской губернской газеты "Трудовое знамя", выпускавшейся в недолгий период существования советской власти в Семипалатинске. Голый по пояс, с разбитым лицом и следами многочисленных плеточных "ожогов" на спине и плечах, человек стоял на коленях. Веселов сидел за столом с папироской, словно приклеенной в углу рта, рядом с коленопреклоненным заплечных дел мастер старший урядник Зубрилов, с ногайкой особого плетения в руках.
-... Еще спрашиваешь, подлец, за что бьем! А прошлый допрос вспомни, все ли ты нам как на духу, а может, что и утаил, о том, что вы тут творили, когда верховодили, а!? Вот газетенка твоя, из нее больше узнали, чем от тебя. Чего в апрельском номере печатал, помнишь?- Веселов потряс газетным листом.
Редактор лишь отрицательно замотал головой, и с трудом открыв рот почти без зубов, с запекшимися от крови губами, зашепелявил:
- Не помню.. Лучше убейте вы меня, но не мучьте больше...
- Ишь ты, не мучьте. Пришла пора ответ держать. Нет, ты у меня еще помучаешься, прежде чем сдохнешь. Ладно, не отвлекай меня сволочь, давай к делу. Это что тут за статейка такая насчет Общества землеробов коммунистов, прибывших из Петрограда. Кто это писал, почему без подписи, сам что ли?
Редактор то ли не хотел говорить, то ли от побоев стал плохо соображать. Он молчал, его голова, словно в дреме свесилась вперед.
- Ну-ка, Зубрилов, разбуди его... шестидюймовкой.
Урядник взмахнул плетью и рассчитанным движением с потягом опустил ее на плечо арестанта. Тот дернулся, охнул, а на синем плече мгновенно вздулся красный, сочящейся кровью след.
Редактор встрепенулся:
- Что... какая статья... я ничего не помню... не знаю... меня же по голове...
- Тут черным по белому в газетенке твоей варначей прописано, читаю: "Если мы, товарищи, сидящие у власти, не дадим поддержки посланцам товарища Ленина, то нет нам на сей земле места". Это ж ты тогда тут у власти сидел, а!?- есаул зловеще усмехнулся и подмигнул уряднику. Тот в ответ негромко заржал.- А вот что верно написано, так то, что нет, таким как ты и твоим друзьям-большевикам на этой земле места... - Есаул вновь стал вглядываться в текст статьи.- Потом здесь пишется, что тем самым питерцам было преподнесено несколько караваев хлеба. Так что ли? Говори сволочь, а то мы тебя сейчас не шестидюймовкой, а восьмидюймовкой потчевать начнем!