Не под пустым небом - Мария Романушко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он любил Восток.
А она носила Восток в себе.
* * *Они любили общаться с физиками, археологами, астрономами, актёрами…
В этом доме перебывало много самого разного народу.
Многие, многие приходили отогреться у их очага. Увидеть настоящую живопись. Услышать настоящую поэзию. Поговорить о самом главном. Зарядиться творческой энергией и светом.
* * *Он пытливо глядел в глубину.
Она – вверх…
* * *Они оба были глубоко верующими людьми.
Но ничего в их вере не было на показ. Он вообще не любил «религиозников», как он называл людей, которые всячески демонстрировали свою причастность к христианству -экзальтированной набожностью, строгостью постов и разговорами только «об этом». Если кто-то из гостей заводил на кухне сугубо религиозный разговор (на тему: как «правильно» верить и как «неправильно»), Валерий Всеволодович вставал и молча уходил в свою комнату. И он, и Людмила Фёдоровна хорошо отличали нарочитую набожность от истинной веры
Хотя по рождению, по воспитанию и по образу жизни они были христианами, но их интересовали и другие религии – мусульманство, буддизм, иудаизм. И это естественно, ведь они оба любили Восток.
Одно время (это ещё до нашего знакомства) Людмила Фёдоровна была сильно увлечена буддизмом. И всё же буддизм в её душе не смог перевесить ценностей христианства. Она горячо любила Христа. Христа не мог затмить никто.
В церковь ходили редко. Молились дома. В сердце своём. Своей жизнью.
Возлюби ближнего. Принимай жизнь без ропота, но с благодарностью. Не стяжай материальных благ, но лишь духовные. Умей радоваться малому. Это всё – о них.
Святая, блаженная нищета их обители…
* * *У Каптерева много картин, полных мистического и поэтического переживания веры. Начиная с «Вечернего звона», который так поразил меня в самый первый мой приход к ним. А каким тёплым, живым светом пронизан его «Католический поэт»!…
«Ангел», «Архангел», «Ангел смерти» – он редко показывал эти картины гостям. Только близким друзьям. Это было слишком внутреннее, слишком личное. Его чувство веры было в высшей степени целомудренно.
У него есть потрясающая «Еврейская серия», полная проникновенных мотивов древней, неизбывной печали…
А завораживающий «Танец дервишей», таинственный «Разговор восточных мудрецов», изумляющая «Святая ведьма»!
Своим острым, внимательным взглядом художника он проникал очень глубоко… Ничего не навязывал. Не выдавал никаких рецептов. Он лишь помогал видеть, чувствовать и размышлять…
* * *Весной он любил писать сирень. Сирень была для него земной ипостасью Вечности.
С начала весны он начинал ждать сирень, как ждут любимую женщину, томясь и волнуясь, в горячем нетерпении… Помню, как Людмила Фёдоровна говорила:
– Валерий ждёт сирень… У него уже наготове кисти и краски. А она в этом году что-то запаздывает…
И когда она, наконец, приходила, – все несли ему охапки сирени!… А Саша Филистеев, их старинный друг, принёс однажды целый сиреневый куст! Людмила Фёдоровна рассказывала:
– Раздаётся звонок в двери. Открываю… А за дверью – сиреневый куст, весь в цвету!… Только Саша мог до такого додуматься! Он умеет делать такие сюрпризы.
Весной семьдесят третьего года Валерий Всеволодович за неделю написал целую сиреневую серию. И все его «Сирени» абсолютно разные! Сирень реалистическая – и сирень мистическая, сирень буйная, тяжёлая, плотная, плоть сирени – и сирень лёгкая, прозрачная, воздушная, душа сирени… Вся мастерская была заставлена свежими работами – портретами его возлюбленной сирени. Здесь и сирень-витраж. И сирень-воспоминание. И сирень-намёк. И внутренний портрет сирени…
* * *И Людмила Фёдоровна обожала сирень!… И очень любила эти дни, когда он писал сирень.
Мы видим сад из твоего окна,он ветки мокрые протягивает к нам.Грохочет ливень,рухнувший со свода.А нам – смотретьна бешеную воду,сад напоившую сполна.Вздохнула на холсте твоём Сирень:в дождливый час,в счастливый час творенья,художником, влюблённымв бред сирени,воспета веток благостная лень…Сирень, сирень!Она дождя щедрей:в лиловом облакескрывая облик женский,глаза мои наполнила блаженствоми попросила тихо:– Не старей!
* * *Мой любимый Дом.
Здесь можно быть собой. Главное – здесь не страшно быть собой.
Здесь тебя понимают. Здесь тебя принимают такой, какая ты есть.
* * *«Главное – чтоб было написано».
Много раз слышала я от Людмилы Фёдоровны эти слова.
Каково это: писать стихи – и не публиковаться, писать картины – и не выставляться. Трудно ли это? Обидно ли? И так ли уж это необходимо творцу – общественное признание? И каждому ли творцу оно необходимо? Кто-то, не имея его, ударится в запой. Кто-то наложит на себя вето и перестанет писать – я знаю таких людей. Почему же один спивается, а другой продолжает творить? Писать потрясающие картины. Писать гениальные стихи.
– Главное, чтоб было написано, – говорила она.
Для неё, так же как и для него, это действительно было главным. Не признание, не почёт, не слава, не материальное вознаграждение – а осуществление своего призвания. Для неё, так же как и для него, это было как дышать. Как смотреть в небо. Как кормить птиц. Мы же не ждём общественного признания за то, что дышим, смотрим в небо, кормим птиц. Для этих двух удивительных людей творчество – это постоянный диалог с Богом. Молитва. Форма жизни и факт жизни. И суть жизни. Энергия каждого дня. Да, это было не то творчество, за которое требуют награды – да поскорей! Ибо само творчество и было наградой. Наградой за верность себе, своему пути. Это было величайшей наградой, перед которой меркнут все минутные бонусы…
* * *Вот, что я вынесла для себя из нашего тринадцатилетнего общения. Вот, что они оставили мне как завет. Вот, что я несу по жизни, стараясь не разменять на суетное:
Творчество – награда.
Праздник каждого дня.
Пиршество духа.
Божье благословение.
Приближение к Истине…
Именно поэтому – «Главное – чтоб было написано!»
* * *Каптеревы были бездетны. Но разве бездетны были они? Многие, переступившие порог их Дома, становились их детьми. Духовными детьми.
* * *Они учили меня главному. Учили свободе.
Умение чувствовать себя свободными в самых стеснённых обстоятельствах – это было восхитительное качество Каптеревых.
Как изумительно написала Людмила Фёдоровна:
Свободным – не нужна свобода.Свободы требуют – рабы.Душа свободна, как природа,Когда свободна от толпы…
* * *В их доме читали стихи многие поэты. Это было очень важно – прочесть в этом доме свои новые стихи. Проверка на качество. На истинность.
Какое это было счастье – читать стихи на маленькой кухоньке, с солнечным окном-афишей, с вентилятором в стене…
Он и она. Они были первые, кому я несла то, что написала. Потом можно уже было показывать другим. Потом…
Виктор Кротов читал тут свои стихи и Юра Комаров, Борис Глебович Штейн и Миша Файнерман, Арнольд Вакс и Ваня Ахметьев – такие все непохожие, такие разные. Но каждый был услышан. Любили в этом доме стихи Тани Калининой из Питера и Аллы Беридзе. Читали здесь Игорь Лавров, Таня Неструева, Владимир Сергеевич Залетаев, Зоя Масленникова, Ольга Седакова… Но далеко не всех я знала, кто бывал здесь, и кто читал здесь. Двери дома были распахнуты. Очаг притягивал многих и многих…
Опубликоваться в то время было делом почти немыслимым. Но можно было быть услышанным. В этом доме, у этого очага… Ах, как они умели слушать! И он, и она. Он слушал, немного прикрыв глаза, она – широко распахнув. Для меня – два самых главных слушателя на земле. Никто не ценил и не понимал поэзию так, как они.
* * *Приятное для меня совпадение: стихи мы начали писать с Людмилой Фёдоровной в один и тот же год. 1962.
* * *«Главное – чтоб было написано». Всю жизнь меня поддерживают эти слова моей чудесной крёстной…
* * *А ещё она говорила: «Главное – не трепыхаться».
Это когда подступала депрессия, когда наваливалась тоска, и я делала отчаянные усилия не поддаться ей, а получалось почему-то только хуже, только больнее. Она говорила:
