Некуда - Николай Лесков

– Точно так-с, оне приехали, – отвечал казачок.

– Боже мой! где же она?

– На кабриолетке-с сидят.

Женни отодвинула от дверей казачка, выбежала из кухни и вспорхнула в кабриолет, на котором сидела Лиза.

– Лиза! голубчик! дуся! ты ли это?

– А! видишь, я тебе, гадкая Женька, делаю визит первая. Не говори, что я аристократка, – ну, поцелуй меня еще, еще. Ангел ты мой! Как я о тебе соскучилась – сил моих не было ждать, пока ты приедешь. У нас гостей полон дом, скука смертельная, просилась, просилась к тебе – не пускают. Папа приехал с поля, я села в его кабриолет покататься, да вот и прикатила к тебе.

– Будто так?

– Право.

Девушки рассмеялись, еще раз поцеловались и обе соскочили с кабриолета.

– Я ведь только на минуточку, Женни.

– Боже мой!

– Ну да. Какая ты чудиха! Там ведь с ума посходят.

– Ну пойдем, пойдем.

– А вы еще не спите?

– Нет, где же спать. Всего девять часов, и у нас гости.

– Кто?

– Учителя и доктор.

– Какой?

– Розанов, кажется, его фамилия.

– Говорят, очень странный.

– Кажется. А ты от кого слышала?

– Мы с папой ходили навещать этого меревского учителя больного, – он очень любит этого доктора и много о нем рассказывал.

– А что этот учитель, лучше ему?

– Да лучше, но он все ждет доктора. Впрочем, папа говорил, что у него сильный ушиб и простуда, а больше ничего.

Девушки перешли через кухню в Женину комнату.

– Ах, как у тебя здесь хорошо, Женни! – воскликнула, осматриваясь по сторонам, Лиза.

– Да, – я очень довольна.

– А я пока очень недовольна.

– У тебя хорошая комната.

– Да, хорошая, но неудобная, проходная.

– Папа! у нас новый гость, – крикнула неожиданно Гловацкая.

– Кто, мой друг?

– Отгадайте!

– Ну, как отгадаешь.

– Мой гость, собственно ко мне, а не к вам.

– Ну, теперь и поготово не отгадаю.

Женни открыла двери, и изумленным глазам старика предстала Лиза Бахарева.

– Лизанька! с кем вы, дитя мое?

– Одна.

– Нет, без шуток. Где Егор Николаевич?

– Дома с гостями, – отвечала, смеясь, Лиза.

– В самом деле вы одне?

– Ах, какой вы странный, Петр Лукич! Разумеется, одна, с казачком Гришей.

Лиза рассказала, как она приехала в город, и добавила, что она на минуточку, что ей нужно торопиться домой.

Смотритель взял Лизу за руки, ввел ее в залу и познакомил с своими гостями, причем гости ограничивались одним молчаливым, вежливым поклоном.

– Не хочешь ли чаю, покушать, Лиза? Съешь что-нибудь; ведь это я хозяйничаю.

– Ты! Ну, для тебя давай, буду есть. Девушки взяли стулья и сели к столу.

– Как у вас весело, Петр Лукич! – заметила Лиза.

– Какое ж веселье, Лизанька? Так себе сошлись, – не утерпел на старости лет похвастаться товарищам дочкою. У вас в Мереве, я думаю, гораздо веселее: своя семья большая, всегда есть гости.

– Да, это правда, а все у вас как-то, кажется, веселее выглядит.

– Это сегодня, а то мы все вдвоем с Женни сидели, и еще чаще она одна. Я, напротив, боюсь, что она у меня заскучает, журнал для нее выписал. Мои-то книги, думаю, ей не по вкусу придутся.

– У вас какие больше книги?

– Разный специальный хлам, а из русских только исторические.

– А у нас целый шкаф все какой-то допотопной французской беллетристики, читать невозможно.

– А я часто видал, что ваши сестрицы читают.

– Да, оне читают, а мне это не нравится. Мы в институте доставали разные русские журналы и все читали, а здесь ничего нет. Вы какой журнал выписали для Женни?

– «Отечественные записки» – старый журнал и все один и тот же редактор, при котором покойник Белинский писал.

– Да, знаю. Мы всё доставали в институте: и «Отечественные записки», и «Современник», и «Русский вестник», и «Библиотеку», все, все журналы. Я просила папу выписать мне хоть один теперь, – мамаша не хочет.

– Отчего?

– Бог ее знает! Говорит, читай то, что читают сестры, а я этого читать не могу, не нравится мне.

– Женни будет с вами делиться своим журналом. А я вот буду просить Николая Степановича еще снабжать Женичку книгами из его библиотечки. У него много книг, и он может руководить Женичку, если она захочет заняться одним предметом. Сам я устарел уж, за хлопотами да дрязгами поотстал от современной науки, а Николаю Степановичу за дочку покланяюсь.

– Если только Евгения Петровна пожелает и позволит, я буду очень рад служить ей чем могу, – вежливо ответил Вязмитинов.

Женни поблагодарила.

– Как жаль, что и я не могу пользоваться вашими советами! – живо заметила Лиза.

– Отчего же?

– Я живу в деревне, а зимой, вероятно, уедем в губернский город.

– Приезжайте к нам почаще летом, Лизанька. Тут ведь рукой подать, и будете читать с Николаем Степановичем, – сказал Гловацкий.

– В самом деле, Лиза, приезжай почаще.

– Да, – хорошо, как можно будет, а не пустят, так буду сидеть. – Ах, боже мой! – сказала она, быстро вставая со стула, – я и забыла, что мне пора ехать.

– Побудь еще, Лиза, – просила Женни.

– Нет, милая, не могу, и не говори лучше. – А вы что читаете в училище? – спросила она Вязмитинова.

– Я преподаю историю и географию.

– Оба интересные предметы, а вы? – обратилась Лиза к Зарницыну.

– Я учитель математики.

– Фуй, какая ужасная наука. Я выше двойки никогда не получала.

– У вас, верно, был дурной учитель, – немножко рисуясь, сказал Зарницын.

– Нет, а впрочем, не знаю. Он кандидат, молодой, и некоторые у него хорошо учились. Вот Женни, например, она всегда высший балл брала. Она по всем предметам высшие баллы брала. Вы знаете – она ведь у нас первая из целого выпуска, – а я первая с другого конца. Я терпеть не могу некоторых наук и особенно вашей математики. А вы естественных наук не знаете? Это, говорят, очень интересно.

– Да, но занятие естественными науками тоже требует знания математики.

– Будто! Ведь это для химиков или для других, а так, для любителей, я думаю, можно и без этой скучной математики.

– Право, я не умею вам отвечать на это, но думаю, что в известной мере возможно. Впрочем, вот у нас доктор знаток естественных наук.

– Ну, как не знаток, – проговорил доктор.

– Мне то же самое говорил о вас меревский учитель, – отнеслась к нему Лиза.

– Помада! Он того мнения, что я все на свете знаю и все могу сделать. Вы ему не верьте, когда дело касается меня, – я его сердечная слабость. Позвольте мне лучше осведомиться, в каком он положении?

– Ему лучше, и он, кажется, ждет вас с нетерпением.

– Что ж делать. Я только узнал о его несчастье и не могу тронуться к нему, ожидая с минуты на минуту непременного заседателя, с которым тотчас должен выехать.

– Будто вы сегодня едете? – спросил Гловацкий.

– А как же! Он сюда за мною должен заехать: ведь искусанные волком не ждут, а завтра к обеду назад и сейчас ехать с исправником. Вот вам и жизнь, и естественные, и всякие другие науки, – добавил он, глядя на Лизу. – Что и знал-то когда-нибудь, и то все успел семь раз позабыть.

– Какая странная должность!

– У нас все должности удивят вас, если найдете интерес в них всмотреться. Это еще не самая странная, самую странную занимает Юстин Помада. Он читает чистописание.

Все засмеялись.

– Право! Вы его самого расспросите о его обязанностях: он и сам то же самое вам скажет.

– Вот, Женни, фатальный наш приезд! Не успели показаться и чуть-чуть не стоили человеку жизни, – заметила Лиза.

– И еще какому человеку-то! Единственному, может быть, целому человеку на пять тысяч верст кругом.

– А вы, доктор, говорили, что лучший человек здесь мой папа, – проговорила, немножко краснея, Женни.

– Это между нами: я говорил, Петр Лукич солнце, а Помада везде антик. Петр Лукич все-таки чего-нибудь для себя желает, а тот, не сводя глаз, взирает на птицы небесные, как не жнут, не сеют, не собирают в житницы, а сыты и одеты. Я уж его пять лет сряду стараюсь испортить, да ни на один шаг в этом не подвинулся. Вы обратите на него внимание, Лизавета Егоровна, – это дорогой экземпляр, скоро таких уж ни за какие деньги нельзя будет видеть. Он стоит внимания и изучения не менее самого допотопного монстра. Право. Если любите натуру, в изучении которой не можем вам ничем помочь ни я, ни мои просвещенные друзья, сообществом которых мы здесь имеем удовольствие наслаждаться, то вот рассмотрите-ка, что такое под черепом у Юстина Помады. Говорю вам, это будет преинтересное занятие для вашей любознательности, далеко интереснейшее, чем то, о котором возвещает мне приближение вот этого проклятого колокольчика, которого, кажется, никто даже, кроме меня, и не слышит.

Из-за угла улицы, действительно, послышался колокольчик, и, прежде чем он замолк у ворот училища, доктор встал, пожал всем руки и, взяв фуражку, молча вышел за двери. Зарницын и Вязмитинов тоже стали прощаться.

– Боже, а я-то! Что ж это я наделала, засидевшись до сих пор? – тревожно проговорила Лиза, хватаясь за свою шляпку.