Адепты стужи - Александр Маркьянов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Хорошие слова, Абдалла — Карим взглянул на часы — скоро надо будет встречать гостей.
— Понял… — Карим сноровисто перевернулся, достал из кармана жестяную коробочку, в которой обычно носят насвай, перевернул ее отполированной до блеска стороной вверх и начал сигналить, посылая солнечные зайчики другим бойцам группы.
Когда выезжаешь с русского берега на афганский это чувствуется — практически во всем…
Русский Туркестан, пусть он был и не так развит, как остальные части империи, пусть в нем сохранились какие то феодальные пережитки — все равно по сравнению с Афганистаном и тем, что творилось там — это было небо и земля. На русской земле — нормальные дороги, придорожные гостиницы, кафе, заправки. То тут, то там рядом с дорогой — промышленные корпуса — то цементный завод, то плавка алюминия, то еще что. Гидроэлектростанции — энергия горных рек не пропадала зря. Техника на полях, аккуратные крестьянские домики, стада скота с пастухами.
Афганистан — в хлам разбитые дороги, нищая серость гор, красные лоскуты маковых полей, зелень зарослей конопли, следы от пуль на редких дорожных указателях. Техника — если на русской земле ездили обычные машины — легковые, грузовые, то здесь — большей частью бронированные, ощетинившиеся стволами, джипы и пикапы с крупнокалиберными пулеметами на самодельных турелях. Легковые машины были разве что в Кабуле, остальное — дикая земля, там только джип, а еще лучше бронированный джип. Базары — торгуют рабами, заложниками, женщинами, детьми для плотских утех, оружием, наркотиками — в открытую, никого не стесняясь взвешивают на весах пакеты, запакованные в несколько слоев прочной полиэтиленовой пленки, торгуются, ругаются. Даже днем на улицах нередки выстрелы — а уж на «дикой земле», на дорогах — черт знает, что творится. Каждое племя, каждая народность содержит вооруженные дружины, для видимости они правительству в Кабуле подчиняются, но это только — для видимости. Кроме торговли и выращивания наркотиков основной заработок племен — проводка караванов, за это берут деньги и передают караван на границах племенных территорий из одних рук в другие. Неудобно — но что делать. И это ни от чего не гарантирует — на дорогах полно душманов. Все как в восемнадцатом — девятнадцатом веках, только у душманов вместо сабель — РПГ и крупнокалиберные пулеметы…
Выехав на афганскую землю люди, сидящие в кабинах тяжелых грузовиков, ощутимо подобрались, передернули затворы автоматов. Все они пришли из силовых структур Российской империи — кто-то из десанта, кто-то из спецназа, кто-то и жандармерии. Все они уволились и на следующий же день их приняли в некое «общество на паях», недавно организованное и имеющее основной целью «оптовую торговлю и организацию перевозок в Восточных землях». Возглавил это общество некий Арут Ашотович Егиазарян, уводившийся недавно с дипломатической работы и подыскивающий себе занятие по душе — откуда-то дипломат хорошо знал специфику грузоперевозок. Происхождение капитала этой фирмы было темным и сомнительным, персонал фирмы был как на подбор — крепкие неразговорчивые мужики от двадцати пяти, до пятидесяти, предпочитающие ходить в камуфляже. Это был первый рейс — за ним пойдут другие.
В кабине каждой машины сидело двое — водитель и охранник. У водителя был укороченный, удобный в тесноте кабины автомат, у охранника — полноразмерный Калашников с подствольным гранатометом. И кабины и кузов были защищены съемной броней, что давало некую уверенность в том, что первая, короткая часть пути пройдет нормально. Душманы опасались нападать на караваны у самой границы — потому что там ждут клиентов проводники, а увидев душманов, не преминут с ними разобраться. Тридцать километров — всё, что им нужно было пройти на первом этапе, потом они пойдут со своей охраной, да и сами они чего то, да стоят.
— Налево! — сидевший в головной машине охранник, придерживая автомат коленями, неотрывно смотрел на небольшой прибор — спутниковый приемник системы навигации. По нему прокладывался путь — потому что надежных ориентиров в Афганистане почти не было…
Свернув с накатанной дороги, машины пошли по целине, переваливаясь на камнях и ухабах, раскачиваясь как лодки в шторм. Было лето, была сушь — и столб пыли выдавал продвижение небольшой колонны с головой — но с этим ничего нельзя было поделать…
Картинки из прошлого. 12 сентября 1992 года. Монтемаджоре Белсито, Сицилия
День сменялся ночь, а ночь днем, «падре» все не приходил — а сэр Колин с удивлением открыл для себя много новых, незнакомых для себя вещей. Жизнь в Лондоне — в политике, в высшем свете, тем более в разведке, похожа на жизнь рыб в глубине океана, под чудовищным давлением. Рыбы, которые живут на глубине, слепы, глухи, уродливы — такими становились и люди, пожившие «жизнью под давлением». Ослепшие, оглохшие, не слышащие никого и даже себя, морально уродливые… Сэр Колин знал чудовищную статистику — к сорока годам у работников его службы в «послужном списке» числится как минимум один развод, как минимум одно хроническое заболевание — чаще всего язва — а после отставки редко кто проживает больше пяти лет. Поэтому и боятся отставки многие, в том числе сэр Колин — потому что без работы жизнь просто теряет смысл. Не остается ровным счетом ничего — кроме работы…
А теперь… А теперь, сэр Колин уже седьмой день жил просто деревенской жизнью. Он просыпался рано утром от петушиного крика, он питался здоровой крестьянской пищей без консервантов и красителей. Он неуклюже выполнял простые крестьянские работы, помогал донье Стефании с курами и свиньями, он не отвечал на телефонные звонки — телефон здесь просто не принимал, в этом благословенном месте не было сотового покрытия. Удивительно — но он не боялся местных и местные, хотя и сплошь мафиози, стали понемногу признавать его. По крайней мере, когда он шел по улице — дети не прятались как раньше, а подбегали к нему, пытались заговорить, втянуть в свои игры. Удивительно — но он понимал их, а они — его. Он даже перестал курить — чтобы табачный дым не мешал ему наслаждаться чистейшим воздухом…
Сэр Колин перестал бояться отставки. Он боялся отставки, боялся быть ненужным — это чувство съедало его изнутри как кислота, особенно в последнее время. А теперь… Ну, отправят в отставку. Конечно же в почетную, на таком уровне поганой метлой не выгоняли — его примет премьер, скажет прочувствованную речь, коллеги пустят скупую слезу, в уме прикидывая как половчее забраться в опустевшее кресло. Что-нибудь подарят — часы золотые или ружье «Холланд-Холланд»…
И что? Жизнь кончилась? Да вот вам, выкусите! Он уедет куда-нибудь, купит домик — денег более чем хватало. Он не будет дышать мерзким лондонским смогом и глотать отравленную консервантами пищу. Он не будет больше отдавать приказы лгать, воровать, убивать, подрывать. Возможно, даже он заведет несколько куриц и большого красивого петуха, чтобы были яйца. И проведет остаток жизни как человек — а не под постоянным прессом.
Найджел тоже расслабился — он уже не хватался при каждом случае за оружие, а его бычья сила была очень даже впору. Томаззино был плотником, он брал подряды на ремонт и восстановление домов — и Найджел теперь ходил с ним и помогал в его нехитрой работе.
Сейчас сэр Колин сидел на большом, неизвестно как тут оказавшемся камне и смотрел на закат. В руках у него была лепешка, иногда он откусывал от нее кусок и тщательно жевал, иногда отрывал и бросал суетившимся неподалеку курам…
— Теперь ты понял, почему я послал все к чертовой матери? — раздался тихий голос за спиной.
Сэр Колин вздрогнул — он не слышал, не почувствовал, как падре подошел к нему со спины. Впрочем, сэр Джеффри был полевым агентом, работал даже в петербургской резидентуре — удивительного в том, что он сохранил навык бесшумной ходьбы не было…
— Понял… Вот только не всем это дано.
— Не всем. Но каждый сам выбирает себе судьбу — падре внезапно перешел на русский, язык вероятного противника, которым он владел в совершенстве — у русских есть такое понятие «судьба» — очень емкое и точное, в английском языке прямого аналога нет. Это одновременно и сумма всех поступков, совершенных человеком, и путь, по которому он идет в будущее, и то, что он должен сделать для этого мира, для чего он пришел в него. Как думаешь, какая у нас судьба, Колин, для чего мы родились?
— Наша судьба — нести в этот мир беду… — внезапно сказал сэр Колин, тоже по-русски.
— Вот именно. Так что пойдем, и займемся именно тем, о чем ты сказал. У меня возникла пара свежих идей.
Жилище сэра Джеффри — неважно как он здесь назывался немного отличалось от жилья местных жителей — хотя бы тем, что было одноэтажным и не пристроенным к скале, а стоящим отдельно. В остальном же она отличалась несильно. Сложенная из камня лачуга, с земляным полом, с простым деревенским очагом для приготовления пищи. Узкие, подслеповатые, похожие на бойницы окна — удивительно, но в поселке было электричество, поэтому и лампочки горели. Загон для скота, пустующий — сэр Джеффри скота не держал. Примитивная, похоже, работы местных столяров мебель.