Двуллер-2: Коля-Николай - Сергей Тепляков

– Это ты в Америке получил бы девяносто лет… – сказал он. – А у нас больший срок поглощает меньшие, так что отделаешься легко!

Грядкин и сам знал про это – все же в прокуратуре работал. Но и шесть лет, «корячившиеся» ему, пугали его, казались громадным сроком. При этом он совершенно не думал о том, о чем, казалось, должен бы думать целыми днями: об Ирине, о том, как все у них сложилось и почему, о том, дождется ли она его. Мысли эти были заперты где-то в железном ящике сознания на большой замок. Иногда у него были лихорадочные приступы: ему казалось, что надо только подумать, и он сумеет обмануть всех – судью, прокурора, государство. Он придумывал какие-то уловки, готовил речи на последних клочках бумаги, составлял вопросы, разыгрывал в голове целые спектакли, на которых умело ставил в тупик и судью, и прокурора. Однако в жизни из этих спектаклей не получалось ничего: судьи говорил, что вопросы не существенны и к делу не относятся, прокуроры откровенно зевали, смотрели на часы. Грядкин понял, что участь его предопределена. Именно так и думал – участь предопределена (всплыло из какой-то читанной давным-давно книжки). Он говорил себе, что раз так, надо успокоиться и впасть в спячку, в анабиоз, переждать эти месяцы, годы. Иногда это удавалось. Но иногда на Грядкина накатывало: он снова начинал придумывать каверзные вопросы судье, просил встречи с адвокатом.

Весной его привезли в тот город, где они встречали с Ириной свой первый Новый год, где жили его родители. Грядкин думал, что надо им как-нибудь дать о себе знать. «А то думают поди, что помер… Или для них лучше, если бы я и правда помер?» – думал Грядкин: хоть и звенели до сих пор в ушах отцовские слова, но все же не верил он в них до конца. Когда его вызвали на первый в этом городе допрос, Грядкин вдруг понял, что лицо адвоката ему знакомо. Мало того – и адвокат смотрел на него круглыми глазами. Потом, правда, отвел взгляд, и делал вид, что видит Грядкина в первый раз, но Грядкин-то уже вспомнил: Прокопьев!

Когда допрос кончился, Прокопьев спросил у следователя, можно ли ему пообщаться с подзащитным. Следователь разрешил. Они остались одни.

– Дааа… – понизив голос, протянул Прокопьев, – вот уж кого не ожидал здесь увидеть, так это тебя, Николай Викторыч…

– А уж как я не ожидал себя здесь увидеть… – усмехнулся Грядкин.

– За что же тебя?

– Так в деле все написано…

– Ну да, ну да… Мошенничество. Покупали и не платили. Использование подложных бланков и печатей. Ишь ты… Бланков и печатей…

Тут Прокопьев поднял на Грядкина глаза. Грядкин слегка улыбнулся и кивнул. Они поняли друг друга. «Не утерпел, не утерпел…» – подумал Прокопьев.

– Я тебе могу чем-нибудь помочь? – спросил он.

– Съездите к родителям… – попросил Грядкин. – Скажите, что я здесь. Пусть хоть не теряют…

– Хорошо… – сказал Прокопьев. – Скажу.

Грядкин тут же написал родителям коротенькое письмо. Признавался, что в тюрьме, но уверял, что ни в чем не виноват.

Через два дня Грядкина вызвали из камеры для встречи с адвокатом. Уже по сочувственному его взгляду Грядкин понял, что хороших новостей нет.

– Ходил я к твоим родителям… – сказал Прокопьев.

– И что? – спросил Грядкин.

– Отец дал тебе 500 рублей и велел передать, что это – все… – значительно проговорил Прокопьев. – Знать он тебя не знает, видеть не хочет. Я попросил было собрать характеристики на тебя от соседей, но они сказали, что ничего такого делать не будут – не хотят позора. И велели больше мне к ним не приходить.

Грядкин молчал. Глаза его тускло мерцали на дне черных колодцев. Прокопьев посмотрел в эти глаза и вздохнул – ему было все же жаль этого парня.

– Вот возьми… – достал он из портфеля какой-то пакет. – Жена тебе собрала домашнего.

Он еще помолчал, а потом сказал:

– Не ту грядку ты выбрал, Коля, не ту…

– Ничего… – проговорил Грядкин. – Пробьюсь…

Глава 7

– Что это? Что это, а? Это ты кому, сука, пишешь такие слова – «Любимый, вся твоя»?! Что-то мне ты такого уж сколько лет не говорила! Что, проститутка, хахаля завела?!

Радостев бушевал. На столе лежал сотовый телефон, тот самый, который Грядкин как-то раз купил Ирине. Тут же лежало и его тюремное письмо. Ирина с тоской подумала, что незачем было приносить это все домой. Но прятать было негде – работа у Ирины была теперь такая, что ничего своего она там не оставляла, боялась – пропадет.

У стены, злорадно ухмыляясь, стояла Ольга. Ирина поняла, что сноха и отыскала телефон и письмо. Не велик, впрочем, был тайник – в ванной на полке, в дальнем углу, за старыми банками и емкостями с разной бытовой химией она положила этот пакетик. Чего Ольгу понесло туда? «Шарится, везде шарится, сволочь…» – с ненавистью подумала Ирина.

– Что это за «Коля-Николай» такой, а?! – свирипел Радостев.

– Тебе-то какое дело? – пока спокойно ответила она. – Ты чего вдруг всполошился? Я же жена, не бутылка, бутылку-то у тебя никто не отнимает, бутылка-то от тебя никуда не уйдет… А жена тебе уже лет десять не нужна.

– Да какая ты жена! – завопила гнусавым голосом Ольга.

– Ты-то вообще заткнись! – тут же ответила Ирина. – Иди к себе домой и горлопань на пару с мамочкой.

– Ах ты ж… – ахнула Ольга. – И что это он тебе пишет? – Радостев взял письмо. – «Любимая», «Целую все твои родинки!» Ты, блядь подзаборная, забыла все добро, которое я тебе сделал? Из какого говна я тебя достал?!

Ирина вспыхнула.

– Какое добро, какое? – закричала она, уже не сдерживаясь. – Ты пить начал чуть не сразу после свадьбы и не просыхаешь до сих пор. Ты на чьи деньги жрешь, скотина? На мои, на мои! Тебе котлетки-то чего-то поперек горла не встают, проскальзывают!

– Ах ты… – задохнулся Радостев и кинулся к ней. Ирина тут же метнулась прочь, на кухню. Уже оказавшись здесь, она поняла, что надо было бежать в коридор. Тут вломился Радостев и сразу ударил ее кулаком по голове. В голове Ирины зазвенело. Что-то кричала из комнаты Ольга. Ирина схватила что-то со стола и ударила Радостева в ответ. Это не произвело на него никакого впечатления: он двинул ей кулаком под дых, она согнулась и закашлялась.

– Что, блядища, не сладко?! – вопил Радостев. – Не сладко?!

Она толкнула его и он с грохотом повалился на стол. Она выскочила из кухни.

– Убью! – ревел ей вслед Радостев. – Убью!

– Это я тебя убью! – кричала Ирина сквозь слезы и боль. – Я тебя убью! Прирежу во сне! А ты меня уже убил давным-давно. Я уже не живу, я уже давно покойница, только еще тебе готовить надо и тебя, козла вонючего, обстирывать!

– Ох уж исстиралась! – опять влезла Ольга. – Дожилась – уже из тюрьмы ей пишут.

– А ну выметайся отсюда! – тихо сказала Ирина. – Быстро, быстро. Прихожая вон там. Шуруй! А то в окно выброшу, уж на тебя-то мне силы хватит!

Ольга струхнула. Что-то бормоча, она и впрямь рванула в прихожую, там схватила одежду и быстро ссыпалась по лестнице вниз.

– И чтобы ни твоей, ни твоей ебаной маманьки и ноги здесь не было! – вслед ей на весь подъезд кричала Ирина.

Она вернулась в квартиру. У Радостева, видать, прихватило сердце. Он стоял на кухне опираясь на стол.

– Как же ты могла, как же ты могла… – говорил он, пытаясь разозлиться, но не находя для этого в себе сил.

– Выпей… Полегчает… – зло сказала Ирина.

Она достала из холодильника бутылку водки и налила Радостеву целый стакан. Подумав, она взяла еще один стакан и налила его до половины. Радостев смотрел на нее с недоумением.

– А чего ж, будем теперь вдвоем пить, муженек! – подначила его Ирина. – Муж и жена – одна сатана, так ведь?

Она чокнулась стаканом о его стакан, который Радостев все не мог ухватить, и выпила свою водку залпом – тысячу раз видела, как Радостев это делает, и когда-то этот лихой жест нравился ей. Водка пролилась через горло неожиданно легко и быстро, горячо стало уже там, в желудке. От удара еще звенело в голове, но Ирине становилось уже все равно.

– Еще тронешь – в милицию сдам… – сказала она Радостеву.

– Слушай… – почти шепотом проговорил он. – Сердце болит. Сердце. Корвалол есть у нас?

– Допился! – сплюнула она и полезла в шкаф, где у них стояли лекарства.

Глава 8

«Не буду скрывать, да и не могу скрывать – дела у меня, Коля, хреновые. Ольга нашла телефон и твое письмо. Показала Радостеву. Он разбил телефон об стенку. А меня избил. Сейчас уже, правда, все зажило. Я вообще-то не думала, что он так бурно будет реагировать, а поди ж ты… Теперь не жизнь, а не понять что. Мишка вроде и начал оттаивать, а теперь снова нос воротит. Как же – мамка-то изменщица, мамка блядь! Хорошо хоть Ольга с Нэллой Макаровной к нам не ходят – они меня теперь боятся. Зато всем соседкам рассказали, что я на Радостева с ножом бросалась. Хотя я-то била его по башке разделочной доской. Представь – сломалась доска об его чугунную голову. Начинаю спиваться. Знаешь, а это оказывается прикольно. Выпил – и никаких проблем. Понимаю теперь Радостева: со мной-то ему одни огорчения, а с бутылкой – одна непрерывная радость. Ты бы меня теперь и не узнал, и если бы мы встретились сегодня, с дежуркой бы ради меня такой договариваться не стал»…