Подарок девушки по вызову - Михаил Серегин

Лере никогда не было так страшно. Даже выпитое в больших количествах вино не ослабляло ощущения ужаса, напротив — увеличивало его пропорционально степени опьянения. Когда Перевийченко-младший привел ее в комнату для гостей, точнее, целую квартирку с отдельным туалетом, ванной и даже кухней, оснащенной всей нужной техникой, Валерия буквально рухнула в кресло, не обращая внимания на задранный подол короткого платья.

Перевийченко-младший задержался на ней довольно-таки пристальным взглядом, а потом молча захлопнул дверь.

Он не закрыл ее на ключ — это было совершенно излишне: выбраться из дома, оснащенного самыми современными системами сигнализации, плюс два охранника в вестибюле, плюс охранник в наружной будке, во дворе, — дело, изначально обреченное на провал.

Особенно для пьяной и до смерти напуганной девушки.

Лера села на диван и задумалась. Хотя задумалась — это слишком громкое определение для беспорядочного копания в собственных обрывочных мыслях, ощущениях, густо замешанных на алкогольном хаосе и первородном, животном страхе.

— Неужели они знают, что это я убила Винни?

Мысль жгла и не давала покоя. Когда тревога отпускала хотя бы на несколько мгновений, вспоминалось лицо Церетели. Лера уже видела такие лица — месяца три назад, когда принимала самое активное участие в оргии богемной тусовки, большей частью ребят из Питера. Они были вусмерть обдолбаны метамфетамином и без особых усилий могли трахаться всю ночь напролет. При этом совсем ничего не ели.

Только иногда пили пиво.

Тусовка продлилась в подобном режиме три дня, после чего двое заезжих тусовщиков из северной столицы были госпитализированы с диагнозом «сильное нервно-психическое и физическое истощение».

За этой формулировкой скрывались анемичные плюшевые движения — словно без боли переломаны все кости — и ввалившиеся бессмысленные глаза похудевших на десять килограммов «экстремальных парней»…

По всей видимости, Церетели тоже находился под воздействием подобного синтетического психостимулятора.

Но как подобное могло произойти?

Что случилось?

Лера больше не могла думать, равно как не могла сидеть на одном месте. Всем ее существом овладела одна бредовая мысль, одно неотвязное стремление, одна навязчивая идея — бежать, бежать, бежать! Куда угодно, только подальше отсюда, от этого роскошного жестокого дома, с его равнодушным и страшным хозяином с садистскими замашками, с его холодными и невозмутимыми церберами типа элегантного негодяя Свиридова и грозного Перевийченко.

Она вскочила с кровати и, скинув туфли на высоком десятисантиметровом каблуке, чтобы не цокали и не мешали свободно идти, бесшумно открыла дверь.

В огромном коридоре было темно и пустынно.

Лера не знала, сколько она просидела на диване, собираясь с силами и мыслями. Могло быть очень поздно. Но одно она знала совершенно точно — до утра еще далеко.

Коридор казался бесконечным. Но она прошла по нему, не встретив даже тени охраны, хотя еще недавно ей казалось, что нельзя сделать и шагу, чтобы не быть замеченной «секьюрити».

Лера не успела ступить на лестницу, которая должна была привести ее в вестибюль, где (на что уж она надеялась, непонятно) наверняка сидели охранники. Быть может, они дремали. Не успела по той причине, что только она занесла ногу, чтобы ступить на первую ступеньку, внизу послышались шаги и приглушенные голоса. И они приближались.

Девушка на одном дыхании проскользнула обратно по коридору и. Очутившись перед знакомой резной дверью, дернула золоченую ручку и влетела внутрь.

Только тут она позволила себе довольно шумно перевести дыхание.

— Господи, сколько их тут… — машинально дернулись губы.

— Это кто тут мешает подыхать? — вдруг прозвучал слабый, задыхающийся, но, несомненно, живой и даже несколько ироничный голос.

Злая, горькая ирония.

Лера остолбенела.

— Кто здесь? — быстро спросила она.

— Ничего себе, — отозвался тот же голос, — врывается, понимаешь, в мою комнату, будит меня своим гиппопотамьим пыхтением.., а потом еще спрашивает.., кто здесь.

Несомненно, человеку было трудно говорить, потому что произнесение каждого слова сопровождалось коротким болезненным придыханием, а короткие фразы перемежались довольно продолжительными паузами. Но Лера все равно узнала этот голос и от неожиданности дернула за шнурок большого торшера прямо возле входа.

Лежащий на кровати человек прикрыл лицо ладонью, стараясь уберечь глаза от яркого света, и протестующе замычал. Но даже этот жест не помешал Лере разглядеть, какая зеленовато-серая бледность покрывает его лицо, шею и плечи и как неестественно синие вены жгутами обвивают худые мускулистые руки.

Она не могла не узнать этого человека, несмотря на то, что не видела его глаз. Острых серых глаз с короткими выцветшими ресницами, которые — совершенно независимо от ее сознания — так часто возникали из мрака перед ее собственным мысленным взором.

Это был Кропотин.

— Дима? — нерешительно спросила она.

— Пока еще Дима, — ответил он, — а в перспективе, если дело пойдет по тому же замечательному сценарию профессора Монахова — безвременно почивший Дмитрий Владимирович Кропотин. Невеселый получился некролог, правда?

Если бы Диму мог видеть его ближайший друг Илья Свиридов, он не поверил бы, что Кропотин может так замечательно и с достоинством справляться со словами и интонацией, с которой он их выговаривал. Это вместо беспомощного школьного мычания и квакания, которое преобладало в речи Кропотина еще два года назад.

Разве учат тому в армии?

— Откуда.., ты здесь? — спросила она.

— Да так… Перевийченко со Свиридовым и Дамиром сняли меня с балаковского поезда. И.., вот я здесь.

— Свиридов? Значит.., он тоже? А я еще надеялась.., но ведь он твой.., твой друг?

— Он брат моего одноклассника, — ответил Кропотин. — А Илья.., он сам не знает, кто его брат… чем занимается.

Лера окинула Диму еще одним, на этот раз более пристальным взглядом:

— Слушай, что они, эти церетелиевские ублюдки, с тобой делают? Ты просто на себя не похож.

— А я не знаю, — отозвался тот, — что-то да и делают. Берут мою кровь и вводят взамен какую-то гадость. Или не взамен, так.., чтобы быстрее восстанавливался и дольше протянул.

— Но зачем?

— Да так.., лечат Церетели.

— Кто? Профессор Монахов?

— Да.

— Так вот почему сегодня был закрыт его центр, а в парке торчал этот дегенерат Винни! Так вот…

Лера умолкла с видом человека, который и так сказал слишком много.

— Я предполагал, что они закроют клинику на время всех процедур.

— Но как это так.., лечат Церетели, берут кровь у тебя? Я сегодня видела Церетели, вид у него, мягко говоря, неестественный.

— М-м-м., нет смысла спрашивать, зачем тебя сюда.., привезли, — принужденно усмехнулся Кропотин. — Я слышал, как Монахов советовал Церетели.., типа чтобы разогнать кровь по жилам и еще для чего-то там, заняться ударным сексом. Вот он и последовал рекомендации лечащего врача.

— А от чего лечат Церетели? Что это за болезнь, если нужна донорская кровь?

— Нужна вовсе не донорская кровь, — Кропотин сделал паузу, во время которой переводил дыхание, — нужна моя кровь. Я — феномен. Так говорит мне профессор, и на этом знаменательном основании он, чувствуется, меня угробит. Моя кровь.., моя кровь вырабатывает какие-то там.., хер знает.., антитела, которые, значит, убивают вирус СПИДа.

Лера облизнула пересохшие губы и медленно, словно не могла и не хотела расставаться с этими словами, спросила:

— Как.., убивают?

— Начисто, — саркастически процедил Кропотин. — А ты что, не знала? Твой Церетели болен СПИДом в тяжелой стадии, и Монахов разработал гениальную, как он сам утверждает, методику лечения на основе моей крови. Вот так.

И он обессиленно откинулся на подушку.

— Господи, — сказала Лера, — господи.., так вот зачем ты целый месяц ходил к Монахову.., он работал с твоей фено.., феноменальной кровью!

— Совершенно верно, — прошептал Кропотин.

— Значит, сам ты не болен СПИДом?

— Я же сказал…

Лера легла на подушку рядом с ним и уставилась в потолок. Потом подложила под затылок ладонь и проговорила:

— И сколько ты лечишь Мамуку Шалвовича?

— Один день. Только сегодня начали.

Она покосилась на бледные руки Кропотина с проступившими синими жилами и тихо спросила:

— И сколько продлится это.., этот курс лечения?

— Неделю.

— Они убьют тебя…

Кропотин вспомнил ее мерцающие глаза и глухие, скупые, взволнованные слова тогда, в клинике, когда она не смотрела на него, а только быстро бормотала: «Я ничего не знаю. Но только немедленно уезжай отсюда, слышишь? Я не могу сказать большего, потому что.., ну вот так».

— Теперь уже не секрет, — неожиданно сильным и звучным голосом вымолвил он, — что ты имела в виду тогда, когда предупреждала, что меня хотят убить?