Подарок девушки по вызову - Михаил Серегин

Лера сорвалась с места и, спотыкаясь, бросилась по аллее к выходу из этого проклятого парка при клиническом городке…

Она привыкла жить одна и ясно усвоила, что на квартире никто не должен и не будет ее беспокоить.

Кроме как в экстремальных случаях. Телефон она никому не давала, не говоря уж об адресе, а те, кому нужно было найти ее, звонили на работу, а с работы, то есть из агентства «Антонелла», перезванивали самой Лере.

Но теперь, когда прошло всего несколько часов с момента гибели телохранителя Церетели.., теперь смертельная бледность покрыла ее красивое лицо, когда на дисплее определителя она увидела знакомый номер абонента, который сейчас ждал на том конце провода, когда она возьмет трубку.

Потому что это был один из двух телефонов особняка Мамуки Церетели.

Мертвое оскаленное лицо Винни возникло перед ее мысленным взором, и Лера зажмурилась, как будто веки могли скрыть назойливо, как свет июльского полуденного солнца, лезущее в глаза гибельное видение.

Нет.., если бы они вычислили, что это она стала невольной причиной нелепой гибели их человека, то не стали бы звонить, а просто вытащили бы ее хоть из-под земли.

Но так бы поступил сам Церетели, а ведь в подобных вопросах он все делал по указке Перевийченко, которого, несмотря на то что время от времени ял по физиономии, опасался и слушался почти в каждом своем существенном начинании.

А Перевийченко — хитрый и изощренный убийца, каждый шаг которого столь же выверен и неочевиден, как ход искушенного в позиционной борьбе шахматного гроссмейстера.

Лера вздохнула и взяла трубку. Так будет лучше.

С тех пор как профессор Монахов обнаружил у ее СПИД, у Мамуки Шалвовича сильно поубавилось интереса к ее особе. Впрочем, Лера ничуть не подурнела, а даже, наоборот, похорошела, потому что бессонные ночи и постоянные напряженные раздумья добавили ей интересной интригующей бледности, уход со всех диет прибавил ей в считанные дни объема именно в тех местах, каковые желает прояснить, то бишь увеличить, любая девушка. Причем талия Леры не пострадала совершенно.

Любую другую девушку вышвырнули бы из агентства сразу, как только получили бы информацию о ее ВИЧ-инфицированности. Но Лера была прописана особой строкой в бюджете «Антонеллы» и лично неофициального патрона этой конторы по оказанию невинных житейских радостей — господина Мамуки Церетели. Поэтому с ней тянули.

Быть может, это и послужило поводом для приглашения ее в дом Церетели? Все возможно… Лишь бы они не знали со смертоносной определенностью, что Винни упал с мостика спиной на железный прут, скажем так, вовсе не по собственной инициативе.

Церетели ждал ее. Перед ним стоял низенький столик, сплошь заставленный бутылками с вином, вазочками с фруктами, несколькими тарелками с различными блюдами. Очевидно, господин Церетели изволил ужинать.

Но ведь не привезли же ее, Леру, в качестве десерта. Это было бы по меньшей мере неосторожно со стороны Мамуки Шалвовича после того, что обнаружил у его любимой «ночной подруги» профессор Монахов.

А Церетели никогда не отличался взбалмошностью и опрометчивостью.

— Садысь, — сказал он, и у нее екнуло сердце: неужели знает?

Но тем не менее она храбро подошла к дивану и уселась на самый краешек — всего в полуметре от Церетели.

— Ешь, пэй, что дущя пажылает, — сказал он, и Лера с удивлением заметила, как неестественно ярко блестят его обычно тусклые черные глаза, как бодры все его движения — обычно в это время суток Мамука был похож на унылую амебу, естественно, до того момента, пока он не кидался на Леру с самыми незамысловатыми побуждениями, — и как раздуты ноздри его длинного носа. Его словно распирала неукротимая энергия.

— Зачем ты меня позвал? — тихо спросила Лера. — Ты ведь сказал, что все, что больше…

— Всо повэрнулось по-новому, — перебил ее Церетели, сияя великолепной белозубой улыбкой, которая, как ни была Лера равнодушна к президенту «Аякса», всегда настраивала ее на мажорный лад. — Все будет по-прэжнему. Профессор Монахов дал мнэ нэсколька-а ррэкомендаций, и тепэр я могу с новими сылами, так сказат, вэрнуться к нашым старим отношэниям, — он засмеялся искусно поставленным веселым смехом и притянул ее к себе. — Вот так.

Что-то неестественное сквозило во всех его движениях и словах, и Лера подумала, что он невыносимо напоминает куклу, дергающуюся на театральных подмостках с той силой и бодростью безудержного комикования, какую только может сообщить ей, этой безвольной тряпичной кукле, дергающий за ниточки кукловод.

А сейчас, по всей видимости, кукловодом был профессор Монахов.

Продолжение было тошнотворным. Лера не знала, как она вытерпела все, что делал с ней Церетели на протяжении последующих двух часов. И если ранее секс с ним по меньшей мере не вызывал у нее отвращения, то в эту ночь все коренным образом изменилось.

Она с трудом превозмогла желание дотянуться до тяжелого фигурного подсвечника, стоявшего почему-то на полу, и опустить его на мокрую от пота лысину Церетели.

Мерзкое, похотливо сопящее, отвратительное животное.

— Это было вэликолепно, — сказал он, наконец-то откидываясь на спину и закуривая сигарету.

При этом он оттолкнул Леру так бесцеремонно, словно под ее нежной кожей, расписанной, как говорится, под орех сексуальными изысками водочного короля города, не оставалось ничего живого и чувствующего боль. Словно с тех пор, как он узнал о ее болезни, он перестал считать ее хоть и низшего сорта, но человеком.

— Нэплохо, — сказал он и швырнул ей ее вещи, — на сегодня достаточно. Это было совсэм нэплохо.

— Да и ты был великолепен, — сказала она.

Не в порядке подхалимажа, а потому что это было чистой правдой. Если бы Церетели не вызвал у нее сегодня физическое отвращение с самого начала, она и сама получила бы немало незабываемых впечатлений.

— Это вэрно, — сказал он и поморщился в досадливой ухмылке, потому что ее взгляд упал на следы уколов на его венах — и на левой, и на правой руке.

— Что это, Мамука?

— Э, — проговорил он и полез в ящик стола; оттуда его рука вынырнула уже с небольшой стеклянной ампулой без всяких надписей. — Вот что прописал мнэ профэссор Монахов.., харошщий щтук, чэстное слово!

Мамуке Шалвовичу явно хотелось похвастать своими медицинскими экзерсисами, потому что было совершенно определенно: в нормальном состоянии скрытный кавказец никогда не стал бы открывать Лере щекотливых подробностей касательно своих необыкновенных сексуальных возможностей.

Да в нормальном состоянии он никогда особо и не отличался ими.

— Вот так, — сказал Мамука и положил ампулу обратно в стол, — прэкрасно!

— Я свободна? — спросила Лера, поднимаясь и садясь на краешек стола, в котором только что исчез чудодейственный препарат Церетели.

Тот оскалил в недоброй усмешке свои острые белые зубы. Но ничего не сказал, а только взял телефонную трубку и проговорил в нее:

— Забырайтэ.

Лера медленно сползла со стула и съежилась на ковре, словно маленький ребенок, которого грозятся выпороть, и, часто моргая, уставилась в голую спину Церетели слепым, ничего не понимающим отчаянным взглядом. «Забирайте»? То есть как это? Неужели в самом деле подписан ее смертный приговор, как назойливо диктовало разбереженное какой-то выплаканной, выжатой, как лимон, безысходностью сознание?

Вошли Перевийченко и Влад Свиридов. Последний был бледен и имел отрешенно-надменное выражение лица, чему способствовали выразительно полуприкрытые глаза.

— Все? — коротко сказал он, в одном слове выразив целую гамму противоречивых эмоций.

«Гадина! — прокричали ему глаза Леры… — Если бы я только могла добраться до всех вас!»

— Забырайтэ, — повторил Церетели.

— Куда ее?

— На второй этаж.., рядом с этим самым…

— Мне можно хотя бы одеться? — холодно спросила Лера, которая с трудом сдерживалась, чтобы высказать Церетели все, что она о нем думает. Хуже уже не будет. Хотя как знать…

— Можьна, — ответил г-н Церетели. — Я думаю, щьто никто из этых рэбят нэ захочэт с тобой пообщаться, чтобы потом нэмножько захворат.

И он отрывисто захохотал в восторге от собственной тупой шутки. Потом присел на столик и продолжил сеанс смеховой терапии. Решительно, весь этот день без остатка Мамука Шалвович посвятил исключительно заботам о своем драгоценном здоровье.

Лера угрюмо посмотрела на веселящегося президента «AJAX Cereteli» и крепко сжала в кулак пальцы левой руки.

Если бы Церетели удосужился заглянуть в неоднократно упомянутый выше ящик своего стола, то он бы понял, почему с такой отчаянной силой и упорством сжимались хорошенькие пальчики хрупкой руки его очаровательной любовницы…

Лере никогда не было так страшно. Даже выпитое в больших количествах вино не ослабляло ощущения ужаса, напротив — увеличивало его пропорционально степени опьянения. Когда Перевийченко-младший привел ее в комнату для гостей, точнее, целую квартирку с отдельным туалетом, ванной и даже кухней, оснащенной всей нужной техникой, Валерия буквально рухнула в кресло, не обращая внимания на задранный подол короткого платья.