Подводная уральская - Василий Сорокин

В одну из таких вынужденных пауз Хрулева хотели перевести на большую лодку. Но в штаб бригады вовремя явилась целая делегация с «Челябинского комсомольца» и упросила оставить командира.

— Твоя работа, Виктор Николаевич? — недовольно спросил на утро Колышкин.

— Сами узнали, пошли без разрешения, — ответил Хрулев.

— Ну, а как ты смотришь?

— Оставьте на «Малютке».

— Это почему же?

— Слово я дал уральцам, что буду воевать на ней до полной победы.

— Слово, говоришь?.. Аргумент веский. Они хозяева корабля. Кстати, подарки-то роздали?

— Роздали. Поблагодарили в письме.

Речь шла о подарках, присланных с Урала экипажу «Челябинского комсомольца».

И, неожиданно меняя тему разговора, Колышкин спросил:

— Слышал, сын к тебе приехал?

— Позавчера.

— Сколько ему лет?

— Четырнадцать. Просится в юнги.

— А на какую лодку хотелось бы определить? Кстати, как его звать?

— Валентином.

Хрулев на какое-то время задумался. Лучше было бы его взять к себе, но Колышкин вряд ли согласится. Семейственность, то да се. А какая тут, спрашивается, семейственность — воевать, что называется, бок о бок. Словно отгадав его мысли, командир бригады сказал:

— К себе не проси. Избалуешь.

— Так уж и избалую?

— Не ты — подчиненные. Кто по головке погладит, кто конфеткой угостит. Направим-ка его в дивизион Лунина. Лодки там большие, есть чему поучиться малому. Ну-ну, не обижайся. Есть чему поучиться и у отца. Но…

И Колышкин сделал жест, который говорил: «И рад бы, да не могу. Ты уж извини…»

На другой день Лунин получил письменный приказ командира бригады о зачислении Валентина Хрулева юнгой. Прежде чем назначить паренька в экипаж, командир дивизиона решил побеседовать с ним, попросил, если позволит время, прийти и отца. Время нашлось, и Хрулевы в назначенный час явились к комдиву. Пожимая руку Хрулеву-старшему, Лунин одобрительно взглянул на сына.

— Значит, моряком хочешь стать? В море-то раньше бывал?

— Ходил с папой. До войны еще.

Лунину понравился ответ — короткий и правильный, с точки зрения морской терминологии. Именно ходил, а не плавал. Плавают утки на озере, а военные корабли ходят.

— Расскажи-ка о себе. С какого меридиана прибыл?

— С Урала.

— Откуда именно?

— Из Свердловска.

Лунин потрепал паренька за непокорный вихор и, обращаясь к Хрулеву-старшему, весело проговорил:

— И везет же тебе, Виктор Николаевич! И корабль у тебя уральский, и сын оттуда приехал.

— В эвакуации там был, — пояснил отец.

— Понимаю, — Лунин взглянул на Валентина на этот раз почему-то строго и проговорил, как бы рассуждая сам с собой:

— Так вот и кончается детство. — С минуту помолчав, комдив тихо и тепло промолвил: — Пойдешь на подводную лодку «Ка-двадцать один». Людей там знаю хорошо. Избаловаться тебе, дружочек, не дадут.

В Полярном никого не удивишь морской формой. Но когда через неделю Валька надел тельняшку и бушлат, сшитые на заказ и точно пригнанные по его росту, все поневоле останавливали взгляд на мальчишке: уж очень ладно сидела на нем форма. Вот только ботинки не нашлись по ноге, чуток великоваты.

— Смотри, чтоб мне не пришлось краснеть! — напутствовал Вальку отец перед тем, как отправиться в очередной поход. — Служи, сынок, честно. Кривить душой моряку нельзя, море этого не любит. Ну, до свиданья!

Отец обнял сына и по сходням перешел на «Челябинский комсомолец», стоявший у причала. Заработали моторы. Валька долго смотрел вслед удаляющейся лодке, махая маленькой бескозыркой.

Через сутки «Челябинский комсомолец» пришел на хорошо знакомую боевую позицию — на Варангер-фьорд. Семь дней и ночей корабль терпеливо ожидал гитлеровского конвоя. И вот издалека донесся шум винтов. Случилось это ночью. Лодка находилась неподалеку от берега, и Хрулев пришел к выводу, что надо атаковать врага в надводном положении. Такое решение было продиктовано точным расчетом, многочисленными наблюдениями, которые командир успел накопить.

В темноте советская лодка сливалась с береговой линией и ее трудно было заметить даже вблизи. К тому же, как давно убедился Хрулев, фашистские дозорные, выставленные на палубах, смотрят обычно в сторону открытого моря, ожидая нападения в первую очередь оттуда. В сторону берега — куда меньше внимания. Ведь до него — рукой подать.

На этой психологической тонкости и решил сыграть Хрулев. Не всегда же рвется там, где тонко. Он тихо перебросился с помощником двумя-тремя фразами, и, нагоняя одна-другую, понеслись по отсекам негромкие, но четкие команды. Выпустив торпеды, «Малютка» быстро развернулась к берегу. Она находилась по-прежнему в надводном положении. Хрулев не спускал глаз с транспорта, по которому выпустил торпеды. Темнота скрыла белый след от торпед. Наконец взметнулось пламя огня и дыма, похожее на верблюжий горб, и раздался мощный взрыв. Торпеды, видимо, одновременно ударили в борт. Григорий Демьяненко, присвистнув, даже снял телефоны и помотал головой, на секунду оглушенный взрывом.

В свете огня было видно, как немецкие сторожевики, похожие на стаю гончих, кинулись в сторону открытого моря. Демьяненко вновь натянул головные телефоны.

— Бомбят! — доложил он.

— Вижу! — отозвался Хрулев.

Но вот сторожевики вернулись к тонущему судну и стали спешно спасать людей, мечущихся по накренившейся палубе и плавающих неподалеку от транспорта, который, высоко задрав нос, проваливался кормой вниз.

Когда судно скрылось под водой, сторожевики ушли.

— Це гарно у тибя получилось! — радостно потирал руки Петренко, обращаясь к врагу. — Впридь з нами не шуткуй.

— Видно, подумали, что нарвались на мину, — рассмеялся Хрулев. — А может быть, спешили за транспортом?

— Та ни! Якой там транспирт. Нарвались на мину, и, возможно, свою, як неразумная дытына. А бомбы бросали швидко, шоб успокоить совесть. Здорово провели нимцив!

Помощник командира лодки Ф. Петренко.

Вот и родная гавань. На пирсе: Головко, Колышкин, Морозов и чуть в сторонке Валька Хрулев. «Челябинский комсомолец» произвел орудийный выстрел. Валька гордо посмотрел вокруг.

Головко поманил его. Юнга подбежал, козырнул.

— Встань рядом с нами, — ласково предложил адмирал.

Головко внимательно выслушал доклад командира лодки, поздравил с потоплением большого транспорта и попросил представить всех, кто достойно вел себя в походе.

— Отличились все матросы, старшины, офицеры, — твердо заявил Хрулев.

— Значит, всех и представьте.

— А теперь, — сказал Головко, — пусть сын тебе расскажет о своих успехах.

Только поздно вечером Хрулевы остались вдвоем. После того, как экипаж помылся в бане, поужинал, Виктор Николаевич привел сына в свою комнату.

— Ну вот, — сказал отец, смахивая пот со лба, — наконец-то я освободился и готов тебя выслушать. Рассказывай.

— А чего рассказывать… В поход не пустили.

— Правильно сделали. Прежде чем отправиться в поход, надо стать специалистом.

— А я учусь…

— Ну и как? Довольны тобой?

— Мной-то довольны. Я недоволен.

— Чем же это?

— Хочу стать торпедистом, а учат на электрика, — пожаловался Валька, — затирают.

Виктор Николаевич внимательно, с укоризной посмотрел на сына.

— Садовая твоя голова! На подводном корабле нет второстепенных специальностей, запомни раз и навсегда. Без электричества, брат, и под водой не поплывешь.

— Мне уже объясняли.

— А ты мимо ушей пропустил. Кто тебя обучает?

— Дядя Саша.

— На флоте нет дядей. Звание, должность, фамилия?

— Командир отделения старшина первой статьи Матюшин.

— Придется попросить его, чтобы построже был с тобой.

— Он и так слишком строг. Физику заставляет зубрить, раздел об электричестве.

— Ну что ж, ученье — свет, — сказал отец, улыбнувшись.

Вошел Фисанович.

— С благополучным тебя возвращением! — весело воскликнул он с порога. — А это кто? Сын? Давай тогда знакомиться. — И Фисанович, как взрослому, протянул Вальке руку. На груди у него горела Золотая Звезда, и юнга с удовольствием обменялся рукопожатием с Героем Советского Союза.

— Откуда ты, такой орел?

— С «Ка-двадцать один», с большой крейсерской, — уточнил Валька и со вздохом признался: — В походе я еще не был. Но обещали в следующий раз взять.

— Обещали — значит возьмут… Ну, и как твои успехи? — обратился Фисанович к Хрулеву-старшему.

— Потопили транспорт… А у тебя?

— Тоже пустили на дно. Солидная такая посудина. На семь тысяч тонн.

Когда Фисанович возвращался на базу, они подолгу беседовали с Хрулевым. Вот и на этот раз поговорили, посмеялись, пожелали мальчишке побыстрее «оморячиться».