Столица - Эптон Синклер

Они вошли в вагон, обставленный с дворцовой роскошью, и были представлены другим гостям. Среди них оказался и майор Винэбл; Оливер погрузился в чтение свежего номера светского журнала с фантастической обложкой, в котором было опубликовано стихотворение эротической Изабель, а Монтэгю тем временем разговорился с майором. Тот сразу проникся симпатией к высокому красивому молодому человеку, для которого все в столице было ново и интересно.

— Как вам понравился «Снежный дворец»? — спросил майор.— Кажется, вы произвели впечатление на миссис Уинни. Берегитесь, молодой человек, она заставит вас расплачиваться за свои обеды, прежде чем вы успеете опомниться!

Когда поезд тронулся, майор окружил себя целой батареей аполлинариуса и шотландского виски и, откинувшись в кресле, приготовился наслаждаться жизнью.

— Вам не встретился на пароме «спившийся младенец»? — спросил он,— так называет наш трезвенник прокурор моего драгоценного юного и законного наследника. Вы увидите его в замке; Хэвенсы очень добры к нему. Я думаю, они знают, как должен чувствовать себя человек в его положении; когда Джон был еще мальчишкой, его дядюшка, страдающий пиратскими наклонностями, был вынужден около шести месяцев прожить в вооруженном лагере в Джерси, чтобы избегнуть карающей руки правосудия. Вы не знаете об этом? — продолжал майор, потягивая из стаканчика.— Sic transit gloria mundi[8].

— Это было в те годы, когда знаменитый капитан Кидд Хэвенс сколачивал те миллионы, которые с такой очаровательной беспечностью транжирят теперь его наследники. Он обобрал железнодорожную компанию, и когда прародитель Уоллингов пытался скупить все акции, чтобы взять управление в свои руки, Хэвенс в один вечер накануне дня ареста выпустил новые акции на десять или двадцать миллионов и затем удрал, прихватив с собой почти всю кассу.

Это похоже на фарс, но, знаете, ведь у них был разбит по ту сторону реки настоящий военный лагерь, и это продолжалось месяцев шесть. Наконец капитану Кидду удалось перебраться в Олбэни и с помощью пятисот тысяч долларов склонить судебные власти к тому, чтобы они признали его авантюру законной. Это произошло вскоре после войны, но я помню все так хорошо, будто все случилось только вчера. Даже странно подумать, что есть люди, которые об этом ничего не слыхали.

— В общем-то я кое-что знаю о Хэвенсах,— сказал Монтэгю.

— Да вы-то знаете вообще, а я — в частности, потому что у меня тоже оказалось несколько этих дутых акций, и за все эти годы я ни разу не получал по ним дивидендов. Потому-то моя признательность за щедрое гостеприимство Джона пропала.

Монтэгю напомнил изречение римского императора о том, что деньги не пахнут.

— Возможно, это и так,— сказал майор,— но если вы суеверны, то невольно задумаетесь о судьбе, постигшей некоторых членов семьи Хэвенса. Взять хотя бы эту несчастную девушку, которая вышла замуж за графа.

И майор описал печальную развязку международного брака, который в свое время был сенсацией на обоих континентах. Все высшее общество присутствовало на пышной церемонии бракосочетания, венчал сам архиепископ, и целые страницы в газетах были посвящены описанию великолепных туалетов, драгоценностей, свадебных подарков и прочего. А граф оказался ничтожным дегенератом; он бил жену, издевался над нею, хвастался перед нею своими любовницами и в течение двух лет пустил на ветер четырнадцать миллионов долларов ее состояния. Уму непостижимо то, что рассказывают об этом полупомешанном субъекте. На один из своих банкетов он истратил двести тысяч долларов, а за черепаховый гардероб, в котором Людовик XVI держал свою одежду, заплатил сто тысяч долларов. Он купил жене бриллиантовое ожерелье на ее же деньги, но, прежде чем преподнести ей этот «подарок», из четырех рядов бриллиантов два ряда украл. Он платил жокею, пользовавшемуся популярностью в Париже, тысячу долларов в год; он отдал целое состояние за дворец в Вероне и вскоре до основания разрушил его и вывез только несколько расписных плафонов. Затем майор рассказал об одном устроенном графом празднике под открытым небом: десять тысяч венецианских фонариков, десять тысяч метров ковров, три тысячи золоченых стульев и двести или триста лакеев, наряженных в маскарадные костюмы; два дворца, построенных посреди озера, с морскими коньками и дельфинами, шесть оркестров и несколько сотен хористок из Большого оперного театра в Париже. А на досуге, в промежутке между приключениями, ему взбрело в голову купить себе место в палате депутатов, он стал произносить речи, дрался на поединках в защиту святой католической церкви и строчил статьи для американской желтой прессы.

— Вот какова участь моих потерянных дивидендов!— мрачно заключил майор.

У вокзала компанию ожидало несколько автомобилей. Гости расселись, и машины вихрем помчали их по широкой дороге, которая вела через долину мимо небольшого озера прямо к воротам замка Хэвенсов.

Замок представлял собою громадное здание около двухсот футов длиной. От входных дверей шел центральный холл шириной футов в пятьдесят, с громадным камином и широкой лестницей из мрамора и бронзы, с золоченой мебелью, обитой ярко-красным плюшем, и росписью на трех стенах, изображающей завоевание Перу. Каждая из комнат дворца была строго выдержана в определенном стиле: одна — в стиле Людовика XIV, другая— в стиле Людовика XV, третья —в стиле Марии-Антуанетты и т. д. Там имелась гостиная, великолепный концертный зал, столовая в стиле короля Георга, бильярдная — также в староанглийском стиле, с высокими панелями и балками на потолке. Были там и библиотека, и комната для отдыха, и зимний сад.

В одной из парадных комнат верхнего этажа стояла королевская кровать, которая, по слухам, стоила двадцать пять тысяч долларов. О богатстве всей обстановки можно судить хотя бы по тому факту, что стильную мебель из редчайшего драгоценного ореха покрывала еще позолота.

Все это было прекрасно, но больше всего, заметил майор, гостей привлекало казино. В сущности это был скорее частный спортивный клуб со своим ипподромом, круг которого занимал пространство, равное площади Мэдисон Гарден-сквера. Над ипподромом была возведена стеклянная крыша, а по вечерам он освещался тремя или четырьмя десятками дуговых фонарей. Здесь были кегельбаны, бильярдные с салонами для отдыха, теннисные и волейбольные корты и залы для игры в пинг-понг; великолепно оборудованный гимнастический зал, тир, бассейны для плавания с турецкими и русскими банями. В одном только казино было сорок комнат для гостей.

Вот что представлял собой замок Хэвенсов. Он стоил около четырех миллионов долларов. За высокой оградой, окружающей территорию замка, жили двое утомленных жизнью людей, больше всего на свете боявшихся одиночества. Здесь постоянно кто-нибудь гостил, а в особых случаях собиралось около шестидесяти—восьмидесяти человек. Они носились в автомобилях по окрестностям, скакали верхом и разъезжали в экипажах; они играли в спортивные и азартные игры, отдыхали, сплетничали или слонялись просто так, без всякой цели. Их пребывание здесь отличалось от жизни в большом отеле разве только тем, что здесь было «избранное общество» и что, вместо того чтобы платить по счетам, они, уезжая, оставляли двадцать—тридцать долларов прислуге.

Это был великолепный увеселительный дворец, куда собирались изящные, красивые мужчины и женщины, чтобы развлекаться красивыми и полезными играми и забавами. По вечерам здесь ярко пылали целые бревна в камине большого холла, и в любой момент можно было потанцевать, благо оркестры были всегда под рукой. Время от времени владельцы замка устраивали парадные балы, где гости щеголяли друг перед другом роскошными нарядами и драгоценностями. И тогда весь парк сиял огнями, гремели оркестры, а из города прибывали специальные поезда с гостями. Иногда сюда привозили целиком какую-нибудь театральную труппу, которая давала спектакли в замковом театре, иногда заходили бродячие музыканты, или цирковые акробатические труппы, или прибывал зверинец с дрессированными животными. Случалось, что приезжал какой-нибудь знаменитый пианист, хиромант или спиритический медиум. В сущности здесь ценили всякого, кто мог возбудить новые острые ощущения у пресыщенных людей; а то, что подобные развлечения обходились иногда по несколько сот долларов в минуту, для хозяев ничего не значило.

Монтэгю поздоровался за руку с хозяином, хозяйкой и еще кое с кем; среди гостей оказалась и Билли Прайс, которая тут же вызвала его на состязание по стрельбе и потащила в тир. Взяв ружье, он стал демонстрировать свое искусство. На него обратил внимание находившийся в тире Зигфрид Харвей — прославленный наездник и отличный игрок в поло. Его отец, владелец медных рудников, назвал так сына в честь любимой скаковой лошади. Зигфрид — широкоплечий высокий молодой человек — был всеобщим любимцем; на следующее утро, увидев, как ловко Монтэгю сидит в седле, он пригласил его к себе в имение на Лонг-Айленд принять участие в охоте на лисиц.