Ослепительный цвет будущего - Эмили С.Р. Пэн

Она оглядывается.

На фоне угасающего неба темнеет мамин силуэт. Руками она обвивает папу за талию, а щеку положила ему на плечо. Они покачиваются под мелодию, которая слышна только им двоим.

Вспышка. Цвета затухают.

Появляется комната, и я снова сижу на кровати в квартире бабушки и дедушки в Тайване. Воспоминание закончилось.

Я до боли сжимаю большой и указательный пальцы. Смотрю вниз: палочка с благовониями исчезла. Включаю лампу, чтобы убедиться: никаких следов, никакого пепла. Она просто исчезла.

Раскрыть ладони, взглянуть на дрожащие руки.

Так я сижу, дрожа, до самого рассвета.

19

Чья же это вина? Все ведь задаются этим вопросом. Никто никогда не произнесет его вслух. Такие вопросы люди называют некорректными. Ответ на них один: «В этом никто не виноват». Но правда ли это? Ведь искать, на кого бы возложить вину, – в самóй человеческой природе. Мы всегда держим пальцы наготове, чтобы указать на козла отпущения, но часто делаем это так, будто крутимся вокруг своей оси с завязанными глазами.

Что может заставить человека захотеть умереть?

У нее была я. У нее был папа. У нее была лучшая по-друга, Тина. Треть всех детей нашего района брали у нее уроки игры на фортепьяно.

Все, кто знал ее, сказали бы, что она выглядела самой счастливой, самой живой. Когда она смеялась, ее лицо расцветало, и у каждого, кто находился рядом с ней, становилось тепло внутри.

В те последние несколько месяцев ее смех звучал редко. Я это заметила, правда заметила, но свалила все на ее плохое настроение – у нее всегда была привычка резко перескакивать из одной крайности в другую. Слишком быстро, слишком легко я нашла этому оправдание.

Моя ли это вина? Если бы я…

Если бы папа…

Если бы мама…

Но – что?

20

Даже ярким утром воздух тяжелый и давящий; он прилипает к коже, выжимая из нее пот.

Я поворачиваюсь к бабушке.

– Niao.

Птица. Не знаю, что еще сказать. Как объяснить ей, что нам нужно найти мою мать?

Уайпо кивает, но я не уверена, что она меня поняла.

Мы выходим из лабиринта переулков и оказываемся в лавке с продуктами для завтрака; там женщина готовит блюдо, которое я никогда раньше не видела. Это dan bing. Она ловко распределяет жидкое тесто в форме идеального плоского круга, сверху разбивает яйцо и посыпает все это зеленым луком. Я не особенно голодна – отчасти, наверное, потому, что не спала ночью и теперь чувствую вялость во всем теле, но все же, едва ощутив аромат, я начинаю буквально пускать слюнки.

В магазине также продают fantuan – это блюдо я знаю: рисовые пирожки с начинкой из сладкой сушеной свинины song, красновато-коричневые и пушистые, как хлопок. В начальной школе я как-то принесла fantuan на обед. Когда мои одноклассники увидели начинку rou-song, то принялись дразнить меня, приговаривая, что я ем пряжу и потом буду кашлять волосяными шариками, как кошка.

Женщина вытирает пальцы о фартук и заворачивает наш заказ. Ее взгляд скользит по мне, на миг задерживаясь на лице, – решительный, как прикосновение.

– Hunxie, – говорит она бабушке, которая отсчитывает на своей нежно-морщинистой ладони монеты, раскладывая их по кругу. Уайпо выдает вереницу слов – но так быстро, что я не могу понять ни одного. Продавщица улыбается мне, говорит что-то о том, что я американка, что я красивая. Несколько посетителей за соседними столиками поворачиваются и принимаются глазеть на меня. Под их взглядами кожу начинает покалывать.

Мы с Уайпо едим на ходу. Стаканы с охлажденным соевым молоком потеют у нас в руках, конденсат собирается в капли, капли – в струйки, и вода стекает по моим пальцам от одного сустава к суставу.

– Shenme shi… hunxie? – спрашиваю я. Ее глаза блестят. Ей нравится, когда я пытаюсь говорить на мандарине.

– Hunxie, – повторяет она и принимается объяснять этот термин.

Наконец я понимаю – это значит межрасовый. А затем узнаю и отдельные части слова, будто внезапно начинаю различать очертания облаков: hun – смешанный, xie – кровь.

Дома, в Америке, люди иногда говорят, что у меня экзотическая внешность и что я похожа на иностранку. Иногда они даже пытаются выдать это за комплимент. Но вряд ли они понимают, как это звучит на самом деле: будто я какое-то диковинное животное в зоопарке.

Однажды двое ребят в школе спросили меня:

– Ты кто?

Я лишь успела моргнуть, когда один из них добавил:

– Ну, в смысле ты наполовину латиноамериканка или типа того?

Я сказала, что моя мать из Тайваня, и второй парень толкнул первого в плечо.

– Это где-то в Азии. Так что ты должен мне пятерку.

Мне они больше ничего не сказали – лишь развернулись и пошли прочь, продолжив перекидываться смешками.

Конечно, такое случается не каждый день, но достаточно, чтобы не давать мне забыть: для людей я другая.

Вот и сейчас: меня так прямо и назвали – hunxie, полукровка, – будто прикрепили на лоб распечатанный ярлык… С этим ощущением внутри живота что-то закручивается – что-то темное и сине-лиловое.

Мы вернулись в квартиру: Уайгон расположился на диване, уложив подушки себе под спину и локти. Он, словно завороженный, смотрит по телевизору музыкальный клип с выключенным звуком. Дюжина азиатских мужчин танцуют в шестиугольном туннеле с мигающими огнями. Экран взрывается дождем из перьев.

Уайпо вручает ему dan bing с соевым молоком и подходит к домашнему алтарю. Ее пальцы, обычно слегка трясущиеся, теперь держат спичку неожиданно уверенно. Пламя следует за ее рукой, как хвост кометы, и, прикоснувшись к ароматической палочке, зажигается яркой точкой. По комнате разносится древесный запах. Я наблюдаю за ленивым завитком дыма и думаю о коробочке с черными палочками в моей комнате. Но ведь сейчас никаких шепчущих голосов не слышно. Неужели мне все показалось?

Рядом с чашей для благовоний стоит широкая керамическая ваза, расписанная синими драконами, – в ее глянцевой отделке отражаются то свет, то тень. Серый дым выписывает перед драконами пируэты. В какой-то момент кажется, будто один из них повернул голову и смот-рит на меня сквозь дымку: зубы оголены, когти наружу. Мгновение – и дым улетучивается. Дракон снова становится двухмерным и неподвижным и лишь посверкивает в направлении фотографии без рамки, прислоненной к чаше с фруктами.

Я не замечала раньше эту фотографию. Она не больше моей ладони, черно-белая, потертая и вся в отпечатках пальцев. Две маленькие девочки,