Родная старина Книга 3 Отечественная история с конца XVI по начало XVII - В. Сиповский

Далее в грамоте говорилось, что Дмитрий идет с большим войском, что русские города бьют ему челом. Затем напоминалось о жестокости и несправедливости Бориса и давались обещания всяких благ и льгот. В конце грамоты была и угроза: «А недобьете челом нашему царскому величеству и не пошлете просить милости, то дадите ответ в день праведного суда и не избыть вам от Божия суда и от нашей царской руки».

Когда грамота была прочтена, поднялись в толпе шумный говор, крики и споры. Одни кричали: «Будь здрав, Димитрий Иванович!», другие стояли за Годуновых, недоумевая, настоящий ли царевич тот, кто прислал к ним грамоту, или самозванец.

Из толпы раздались крики:

— Шуйского, Шуйского! Он разыскивал, когда царевича не стало. Пусть скажет теперь по правде, точно ли царевича похоронили в Угличе!..

Шуйский взошел на Лобное место. Воцарилась мертвая тишина. Народ, казалось, замер в ожидании, что скажет боярин. В его руках была теперь судьба Годуновых.

— Борис послал убить Димитрия-царевича, — раздался голос Шуйского, — но царевича спасли, а вместо него погребен попов сын!

Понял ли лукавый Шуйский, что спасти Годуновых уже нельзя, думал ли, отдавая их в жертву народной ярости, спасти себя и свои выгоды, услужить Лжедмитрию, — во всяком случае, слова его были приговором для несчастной семьи Годунова.

— Долой Годуновых! — заревела толпа. — Всех их и доброхотов их искоренить! Бейте, рубите их!.. Здрав буди, Димитрий Иванович!

Толпа хлынула в Кремль, ворвалась во дворец. Защищать Годуновых было некому. Стрельцы, стоявшие на страже у дворца, отступились при виде громадной бушующей толпы. Федор кинулся в тронную палату и сел на престол. Понадеялся, видно, он, что народ не осмелится наложить рук на своего царя, когда увидит его во всем величии на троне. Трепещущая царица и царевна Ксения стояли с иконами в руках, словно со щитами, против ярости народной.

Но Федор Борисович был уже в глазах народа не царь, а «изменник Федька», не по праву севший на престол. Несчастного Годунова стащили с престола. Царица в отчаянии, забыв о своем царском сане, рыдала и униженно молила всех не губить ее детей. Народ и не хотел их смерти. Годуновых отвезли из царского дворца в дом, где жил Борис, когда он был еще боярином. К дому приставили стражу. Расходившаяся чернь уже не знала удержу и предалась грабежу и разгулу. Царский дворец был опустошен: все в нем ломали, портили, грабили, говоря, что Борис осквернил его. Пострадали в эту пору и все люди, близкие к семье Годуновых: дома их разбивали, имущество грабили, челядь разгоняли… Бросились толпы черни и на жилища немецких лекарей, которых особенно жаловал Борис Годунов. Вмиг были расхищены пожитки и богатства, которые копили эти иноземцы в течение многих лет, пользуясь щедротами царя. Толпы кидались на дома, выламывали двери, замки, расхищали деньги, утварь, платье, уводили лошадей и скот. Особенно радовалась чернь, когда добиралась до погребов, где хранились многолетние меды и заморские вина. Выбивали в бочках дно и черпали вино или мед кто чем мог — горстями, шапками, даже сапогами. До глубокой ночи шел страшный грабеж и неистовый разгул. Хотя народ «душ не губил», то есть не убивал никого, но многих людей, считавшихся раньше богатыми, пустил по миру…

3 июня поехали в Тулу к Дмитрию выборные от Москвы — князья Воротынский и Телятевский, с повинной грамотой от всей столицы. Москвичи просили прощения у царя, приглашали его на престол, заявляли о своем верноподданстве и извещали, что Годуновых уже нет на престоле.

В Москву явились от имени царя для предварительных распоряжений князья Голицын и Мосальский. Патриарх Иов был лишен сана и сослан в Старицкий монастырь. Родичи царя Бориса и близкие люди были разосланы по разным отдаленным местам в заточение. Затем, желая угодить новому царю, совершили зверскую расправу над несчастными Годуновыми. Царицу Марию удавили веревкой. Федор Борисович, обладая большой силой, долго боролся с убийцами, но и с ним покончили так же, как с матерью его. Народу было объявлено, что Годуновы, мать и сын, со страху сами отравились. Царевна Ксения осталась в живых, чтобы испытать безотрадную участь. Ее потом постригли в монахини. Не оставили в покое даже и тела царя Бориса — вырыли из могилы в Архангельском соборе, положили в простой гроб и похоронили вместе с женой и сыном в бедном Варсонофьевском монастыре.

Царствование Лжедмитрия I

Царствование Лжедмитрия I

Еще находясь в Туле, Лжедмитрий начал управлять государством. Первой его заботой было прекратить смуту и мятежи, которые тогда повсюду кипели, особенно в народе, против помещиков и властей. В грамоте своей, разосланной по всему государству, новый царь строго наказывал, «чтобы не было в людях шатости, убийства и грабежа», а кто в чем обижен, обращались бы к нему; приказано было также позаботиться о казне — собирать подати без всякой отсрочки и поблажки. Новый царь заботился и о том, чтобы поддержать торговлю с англичанами — велел вернуть английского посла, который в это время уже уехал в Архангельск с грамотой от Бориса, и обещал ему свою дружбу с Англией и новые торговые выгоды для ее купцов в России.

20 июня новый царь торжественно вступал в Москву. Ярко сияло солнце. Улицы, заборы, крыши, колокольни, башни были полны народом. Разноцветные, пестрые праздничные одежды и уборы придавали веселый вид толпе.

Прежде всего показались конные польские отряды в блестящих латах, среди них ехали трубачи и барабанщики, затем выступали рядами стрельцы по два в ряд, далее следовали раззолоченные царские кареты, в каждую было запряжено по шесть прекрасных лошадей. За каретами ехали верхом бояре и дворяне в праздничных, богатых кафтанах; их воротники, вышитые золотом и унизанные жемчугом, сверкали на солнце. За ними шла московская военная музыка; накры и бубны оглушительно гремели. За служилыми людьми несли церковные хоругви, а потом шло духовенство с образами, крестами и Евангелием, блистая своими ризами. Наконец за духовенством показался тот, кого Москва встречала как своего законного и желанного царя. Он ехал медленно на превосходном белом коне. Царская одежда его поражала своим блеском, на шее было драгоценное ожерелье. При виде царя народ падал ниц. Со всех сторон раздавались громкие крики:

— Вот он, наш батюшка-кормилец!

— Здравствуй, отец наш, государь всероссийский! Даруй тебе Боже многие лета!

— Солнышко ты наше! Взошло ты над землей Русской!

Так кричал народ, а царь, обращаясь то в ту, то в другую сторону, говорил:

— Боже, храни мой народ! Молитесь Богу за меня, мой верный и любезный народ!

Когда царь вступил на Москворецкий мост, вдруг поднялся такой страшный вихрь, что всадники едва усидели на конях; пыль взвилась столбом, и на несколько мгновений ничего не стало видно. Суеверные люди крестились и говорили, что это дурной знак…

Медленно продвигалась процессия вперед. Наконец въехали в Китай-город, и перед глазами всех открылся Кремль. Царь заплакал, снял шапку с головы, перекрестился и громко воскликнул:

— Господи Боже, благодарю Тебя! Ты сохранил меня и сподобил узреть град отцов моих и народ мой возлюбленный.

Слезы текли по щекам царя от умиления, плакал и народ. Радостно гудели колокола кремлевских церквей.

Царь подъехал к Лобному месту. Здесь духовенство ждало его с образами. Запели певчие, но в эту минуту, как на грех, польские музыканты заиграли на трубах, застучали в литавры и заглушили церковное пение. Очень это оскорбило народ. Не понравилось также некоторым, что царь прикладывался к образам и крестам как-то иначе, чем истые москвичи. Возмущался православный люд и тем, что вслед за царем входили в Успенский и Архангельский соборы «поганые католики и люторы» и стояли там неблагочинно, не знаменовались крестом, не преклонялись пред иконами. Но все умилились, когда царь припал ко гробу Грозного и проливал обильные слезы. У всех видевших это должно было, казалось бы, исчезнуть всякое сомнение в том, сын ли Грозного новый царь: так плакать, как он, мог только сын у гроба своего отца.

После посещения церквей Дмитрий вступил во дворец, и здесь его поздравляли бояре и сановники с новосельем.

Но, видно, доброхоты его чувствовали, что в Москве не совсем-то ладно; видно, понадобилось бороться со слухами, враждебными для царя. Богдан Вельский, бывший дядька царевича Дмитрия, возвращенный из ссылки еще Федором Борисовичем, вышел к народу и с Лобного места произнес речь: славил Бога за спасение государя, убеждал народ верно служить новому царю, истинному сыну Ивана Васильевича. В удостоверение своих слов Вельский снял с груди крест и поцеловал его перед всем народом.