Девственница для Альфы - Рин Рууд

Глава 16. Остаешься?

— И зачем ты это сделал?

— Потому что могу. И смотри-ка заявился, красавец. Что, так понравилась?

— У тебя совсем тормозов нет?

— А у тебя?

— У меня в другой плоскости нет тормозов, Цез.

— И эта плоскость начинает идти трещинами…

Голоса перерастают в рык, и кто-то по мне прыгает, катается и чем-то пушистым по лицу избивает. С криком распахиваю глаза. И у моих ног замерли два белых волка со злобными оскалами.

Я причмокиваю, зеваю и протягиваю руки, пребывая в полудреме:

— А ну, идите сюда, хвостики.

Волки недоуменно переглядываются, прячут клыки и пригибают морду к одеялу.

— Давайте… — зеваю и подманиваю, перебирая пальцами.

Опять косят друг на друга злые глаза и ползут с недовольным ворчанием. Через несколько секунд лежат, прижавшись к моим бокам, и сердито сопят в шею.

— Какого черта мы делаем?

— Без понятия. Мохнатая и клыкастая плоскость решила, что будет очень приятно полежать…

— Тихо, — похлопываю возмущенных волков по пушистым лопаткам. — не ругаемся.

Хвостами бьют, а после опять рычат и спрыгивают с кровати. Секунда, и по обе стороны стоят голые Цезар и Маркус.

— Другая плоскость хочет иного, да, братец? — Цезар скалится в улыбке. — А твоя мужицкая плоскость…

— Стоит, — перебиваю я его сонным голосом и перевожу взгляд с одного эрегированного красавца в переплетении вздутых вен на другого, — и твоя плоскость тоже стоит. А моя плоскость…

Я возбуждена. Я чувствую под одеялом пульсирующий жар и как набухает лоно ноющим желанием.

— Что ты со мной сделал? — поднимаю взгляд на Цезара.

Во мне нет больше гнева, негодования и страха. Что-то во мне надломилось и из трещины просочилось что-то густое, темное и горячо желающее соития. И мой вопрос прозвучал сладким зовом, на которое Маркус отзывается утробным рыком.

— Что он со мной сделал? — обращаю на него свой взор и улыбаюсь. — Мне страшно…

И вот кокетство вылезло. Хочу казаться маленькой и слабой, чтобы у Маркуса проснулось желание меня защитить и обогреть, а после… С губ слетает тихий стон.

— Ты теперь Омега… — сдавленно отвечает Маркус.

— Что это значит? — сажусь и закусываю губу.

— Прекрати…

— Что?

Я как в тумане. Даже не так. Я будто пребываю в эротическом сне, который пронизывает тело теплой паутиной желания, против которого не может бороться сознание, потому что угнетено дремотой.

— Какой же ты мудак, Цез… — рычит Маркус.

— И ты неплохо держишься, — Цезар ухмыляется и садится на край кровати, — Соня…

Подоткнув под спину подушку, откидывается назад и раскрывает руки для объятий:

— Кто моя девочка?

Ныряю в его объятия с диким восторгом и, прильнув к его мощной и мускулистой груди, вдыхаю терпкий запах у его ключицы. Голова кругом идет от древесного мускусного аромата, который, кажется, пронизывает мозг.

Мой самец.

Я ему принадлежу.

Я его хочу.

Я желаю его поцелуев.

Вязкие мысли перетекают одна в другую. Моя рука спускается по напряженному рельефному прессу к лобку. Меня охватывает дрожь, когда касаюсь бархатных яичек и смыкаю пальцы на каменном основании.

— Цезар…

Он такой большой, сильный и горячий. Касаюсь губами набухшей венки на его бычьей шее. И мне все равно, что сейчас у кровати стоит Маркус и глухо порыкивает.

— Ты так сладко пахнешь, — шепчет Цезар. — Люди не должны пройти весь цикл обращения. Если не позволить зверю окрепнуть, то…

— Получаются Омеги, — шипит Маркус. — Рабы… Рабы Альфы, посмевшего отравить человеческую кровь своей и привязать жертву к себе…

Поскрипывает матрас, и Маркус проводит теплой ладонью по моей линии бедра:

— И Омеги лакомый кусочек…

— Поцелуй его, — выдыхает в губы Цезар. — Он заслужил награду за то, что осмелился переступить порог моего дома.

— Разве я могу?

— Можешь.

Нехотя убираю пальцы с подрагивающего естества и разворачиваюсь к Маркусу. От него тоже тянет терпким запахом, что идет от Цезара.

— Ты хочешь, чтобы я тебя поцеловала?

В их венах течет одна кровь и источает одни и те же феромоны, которые очаровывают, подчиняют и загущают мысли желанием. Поддаюсь к тихо рыкнувшему Маркусу.

— Я тебя поцелую, — обхватываю бледное лицо, — можно?

А он в ответ клокочет что-то бессвязное, и я целую его. Бесстыдно, глубоко и нежно. Цезар ныряет рукой между бедер, проскальзывает между ноющих и опухших складок. Под мой стон проникает пальцем до последней фаланги в истекающую густой смазкой дырочку. Маркус глотает мой стон, и во мне уже два пальца. Выгибаюсь в спине.

— Хочешь?

— Хочу, — прерывисто отвечаю я, и в глазах темнеет от желания.

— Ну, разве она не очаровательна? — хмыкает Цезар и под мой жалобный всхлип вытягивает пальцы. — Ну, ты остаешься?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍