Библия в истории европейской культуры - Геннадий Геннадьевич Пиков

«магистральный путь развития» всего человечества и тогда все предшествующие этапы развития человечества становятся всего лишь подготовительными этапами, а Восток «сонным». Исходя из подобной методологии в прошлом своей цивилизации или в иных «мирах» ищут признаки «роста» современных явлений. Соответственно китайская или «средневековая» философия описываются как явления, не вышедшие на необходимый уровень для формирования цивилизационной парадигмы. Этим фактически занимается, скажем, дарвинизм или марксизм, да и современная наука не избегает подобного греха. Другие же авторы, напротив, считают, что каждая эпоха или культура создает свои, уникальные и неповторимые варианты философии и литературы, которые ничего общего с современностью не имеют. Вероятно, эти две позиции есть естественно возникающие при оценке какого-либо явления крайности, без коих невозможно никакое начало исследования. Со временем становится ясно, что истина, как всегда, посередине.

Применительно к нашему случаю можно говорить, что эти две позиции вполне можно совместить как две стороны одной и той же медали. Уже компаративистский подход позволяет сделать вывод о том, что во всех без исключения цивилизациях есть обязательное и сложное взаимодействие таких сфер, как «религия», «философия», «право» и «литература». В европейской культурной традиции история взаимоотношений философии и литературы демонстрирует их глубинное родство, нередко проявляющееся в сближении философии с литературой вплоть до их практической неразличимости или даже полного отождествления. Вместе с тем реализовалась и прямо противоположная возможность для философии расходиться с литературой вплоть до противостояния ей.

Графически это можно изобразить следующим образом:

Из схемы видно, что в традиционном споре философии и религии противостояние и взаимодействие их идет не только напрямую, но и в таких «пограничных», обслуживающих нужды общества в целом и индивида в отдельности сферах, как право и литература. Они являются формами осмысления тандема эмпирика-парадигма и в каком-то смысле их примирения, поскольку как религия, так и философия, естественно, стремятся к максимальной автаркизации.

Можно видеть, что в средневековый период, когда религия в форме христианства в европейском, славянском и византийском мирах, безусловно, господствует, а философия и религия как никогда ни до, ни после непримиримы, проблема их взаимодействия, иначе говоря, «встречи», особенно сложна. Средневековье, как время апогея развития «миров»–цивилизаций есть безусловный результат и одновременно переломный момент развития человеческих сообществ Евразии. Еще в «дородовой» период состоялось открытие физического мира и физического времени как самостоятельных и независимых от человека констант его собственного существования. В рамках так называемой «древности» («античности» или «Осевого времени») произошло появление первых «протомиров» и открытие исторического мира как места передвижений и деятельности племен и народов и исторического времени как системы измерения и описания смысла их существования. Появились первые историософские конструкции, среди которых, безусловно, выделяется ветхозаветная «горизонтальная» модель истории. Для указанного метарегиона особое значение имело складывание Средиземноморского «мира» (Римская империя) и открытие социального мира как места стационарного обитания и конвергенции сначала народов, а потом и отдельных людей. В «трехмерном» мире особенно важными становятся именно эти его составляющие – физическая, историческая, социальная. Переход к одновременному использованию этих констант-измерений и составляет суть произошедшей в то время важнейшей цивилизационной революции. Тем самым произошло и складывание предпосылок для появления вертикальной модели истории и культуры на материале метарегиона и мегасоциума.

В данном случае важна именно модель истории, так как она и определяет соотношение религии, философии и литературы.

Характерные для традиционного общества представления о бытии общества, как правило, пессимистичны. Общество деградирует, качество бытия постепенно ухудшается, и таким образом в истории доминирует закон энтропии. После первотолчка, приведшего к возникновению человечества, реальность только остывает. Судьба земной культуры трагична, в условиях «падшего» мира никакого «совершенства» и полного воплощения идеального быть не может. Архаическое видение истории является циклическим – мир разрушается, чтобы вновь возродиться и вновь быть разрушенным – и так до бесконечности. По словам Гераклита, «этот космос, один и тот же для всех, не создал никто из богов, никто из людей, но он всегда был, есть и будет вечно живой огонь, мерно возгорающийся, мерно угасающий». История не имеет смысла («один день равен всякому»).

Христос разворачивает вектор, а христианство в целом размыкает этот круг, распрямляя время в стрелу, и Конец Света означает прекращение времени как такового. Таким образом, история в этом своем движении становится линейной и прогрессивной в этическом плане. На линейном видении истории будут основываться впоследствии все секуляризованные учения о прогрессе в истории, в которых история приобретает целерациональный смысл.

Кроме того, христианство снимает замкнутость отдельного «богоизбранного» этноса, переосмысливая понятие «избранного народа» и включая в «исторический» процесс великое множество людей, которого никто не мог перечесть, из всех племен и колен, и народов и языков (Откр. 7 : 9). Ортодоксальный иудаизм считает к тому же деградацию необратимой, а ряд гетеродоксальных иудаистических мистических учений (меркаба-гнозис, ессеи, каббала, хасидизм) мессию понимают лишь как восстановителя среди народов центрального статуса евреев.

В этом плане христианство кардинально переосмысливает иудейскую идею деградации, которая начинается с момента изгнания праотцев из рая и заканчивается апокалиптической катастрофой – концом света. Каждое новое поколение должно было начинать все сначала и фактически заключать новый завет с Богом («многозаветная модель» как «вдох-выдох»).

Факт добровольного спасительного Воплощения придает истории радикально иной смысл: страдания и подвиги оказываются не напрасными, энтропическое время уничтожается. Все праведники, избравшие истину, как умершие ранее (их Христос вывел из ада вместе с Адамом и патриархами), так и живущие после Христа соединяются с Богом, а грешники отвергаются. Смыслом разворачивающейся истории становится подготовка этого разделения в момент Страшного Суда, который положит абсолютный конец истории. Важно и то, что идея о неизбежном конце истории, как и факт неминуемой личной смерти, может стать источником постоянной проверки «совести». Человек должен думать о стяжании того эсхатона, который внутри нас есть (Лк.17 : 21), и который является конечной целью жизни. Христианская историософия не только раскрывает духовное будущее всего человечества, но и объясняет, как достигнуть его в личном бытии: к апокатастасису (ά̟οκάταστασις) как конечному восстановлению через любовь.

«Цивилизация» сама себя «строит», и это искусственное отношение к миру и обществу надо не только развивать, но и контролировать, необходимо предвидеть все возможные последствия деяний отдельных «деятелей культуры».

Естественно, что на первый план выходит этика, но верховным судьей может быть только Бог. Закон в «мире» работает трудно, он будет достаточно эффективным только в буржуазном обществе. Поэтому на первый план и выходят совесть (как «со-Весть», «со-Истина») и традиции, которые начинают переосмысливаться с позиций религии. Однако в условиях диктата идеологии обязательно складывается амбивалентное (двойственное) отношение к миру и «обратная» сторона культуры будет богата