Магистр между двух Огней (СИ) - Валерия Дашкевич

жидкостью, сливая в одну колбу он с легкостью опустил туда камень

— Ну кто же ты- с предвкушением в голосе шепчет он вглядываясь в темную жидкость

Несколько минут ничего не происходило, поверхность жидкости оставалась спокойной, когда резкий, словно лава из жерла вулкана вырвалась наружу, колбу охватил ярко-огненный огонь, оседая темно-золотистым цветом.

— Вот это да, — с восхищением прошептал дядя, не отрывая взгляд.

— Что ты понял? — резко произнес, вырывая его из созерцания.

— Почему инкубы спешат, — последовал задумчивый ответ. — Где она?

— За ней присматривает надежный человек.

— Она приняла себя? — спросил дядя, все так же глядя на колбу с жидкостью, в которой медленно продолжала оседать золотистая пыльца.

На какой то момент я задумался, анализируя ее поведение. Днем и ночью они разные, если вторая ее «я» решительная и напористая, то Лавра нежная и нерешительная.

— Скорее нет, чем да.

— Тогда племянник, у меня для тебя плохая весть, если на сороковой день своего перерождения она не примет себя, то….

Договаривать он не стал, и так понятно

— Я понял тебя, дядя, — произнес, приподнимаясь со своего места и направляясь к выходу.

Могу ли я потерять Лавру? Нет. В моей жизни нет смысла без Лавры, она держит меня, и если оборвется ее жизнь, то и моя…

— Что ты задумал, Леонид? — послышался позади голос дяди.

— Ты и сам знаешь, — произнес полушепотом, направляясь на выход.

Глава Двадцать первая

Лавра

Дорогой дневник!

Я потеряла тебя, вот сейчас пишу прикованная к кровати наручниками пишу простым карандашом на старом пожелтевшем листке. Мне плохо, жар охватывает меня, мне тяжело дышать словно в груди все сковывает. Порой я хватаю ртом воздух словно выброшенная на берег рыба. И вновь уплываю в беспамятство. И лишь прихожу в себя меня спасает вода. Дорогой дневник!

Не могу больше бороться и сдерживать себя. Если бы ты мог помочь мне плохо, мне очень хреново. Я никому не нужна, обо мне совершенно никто не помнит. Никто не звонит. Я в целом мире одна и ненужная. Смотрю на тени играющие на обшарпанных стенах и лишь они мне мои собеседники.

Дорогой дневник!

Мне тебя не хватает, возможно бы перечитывала свои строки вероятнее нашла бы выход. А так… Меня вновь знобит, и вновь теряю сознание. Облокотившись спиной о прохладную стену нахожу в ней спасение. Но на долго ли? Мне кажется я теряю последнее надежду. С каждой минутой с меня капля за каплей уходит жизнь. Дорогой дневник!

Страшно знать, что в целом мире ты совершенно никому не нужен. Вот так пребывая в отчаянии я умру в позабытом доме. Дорогой дневник!

Что со мной твориться? Я постоянно нахожусь в беспамятстве. Если раньше она брала надо мной вверх, то в этот раз мы словно вдвоем находимся на грани. В нас словно вырвали стержень. И вновь, привет!

Что написать уже не знаю, но лишь с тобой нахожу надежду. Сделав глоток прохладной воды, смотрю на опускающуюся темноту. В комнате прохлада, но лишь она в состоянии подарить мне глоток осознания и понимания. Глянув на написание строки, я вновь пишу тебе. И вновь изливаю перед тобой душу. Внутри меня словно замирает жизнь, с каждым разом сердце медленнее стучит. Мне не хватает воздуха, меня постоянно бьет озноб. Голова раскалывается от боли. Я вновь теряю сознание для того чтобы прийти в себя через какое то время. И вновь ухожу. Дорогой Дневник!

Прости, говорят лучше всего перед смертью успеть попросить прощение. Ты один знаешь мои мысли и чувства. Ты один знаешь как я не хотела этого, и знаешь к чему я стремилась. И что теперь? Находясь на грани, я готова согласится, чтобы одна из нас жива. Но нет, она уходит вместе со мной.

Пребывая сейчас в сознании, как только я переступила дом и положила вещи принялась наводить порядок. Чтобы было где переночевать. Стала ощущать легкую усталость, списав все на прошедшие ночные приключения. Легла отдохнуть. Но мое сознание словно стало уплывать. Где находясь на грани, медленно смогла доползти до сумки чтобы сковать себя. Прежде чем сознание покинуло меня.

И если ты сейчас читаешь эти строки, тот кто нашел меня, знай в моей смерти нет виновных. В этом виновата я, не попросив помощи. Я старалась справиться самой, боровшись и еще больше усугубив свое положение.

На дворе ночь, а в моем глазу ни сна, я все еще боюсь, что расстегнув наручники она вырвется. Глядя на ночное звездное небо, думаю куда же я попаду. Постепенно чувствуя приближающийся туман, я отпускаю себя.

И вот в моей руку зажат карандаш, нам жарко и холодно, наше сознание уплывает и возвращается, оно словно играет с нами. Слышу приближающиеся шаги, но знаю нам это чудится.

Глава Двадцать вторая

Леонид

Едва я открыл дверь своей квартиры, как мне тут же прилетело в челюсть, удержался я на ногах лишь благодаря стоящему позади дяде.

— Урод, — тут же раздался со стороны голос брата.

Но в этот раз я не позволил себя ударить и вовремя пригнулся, его кулак ударился о стену.

— Убью, — вновь закричал он и набросился на меня, в этот раз я не успел отойти и повалился вместе с ним на пол в прихожую.

Едва отбиваясь от него, стараюсь до него достучаться

— Артем, — зову брата.

Но того словно подменили, с новой силой он продолжал наносить удары. Я едва уходил от ударов, не выдержав больше, одним движением скрутил его. Удерживая его рукой за горло, прижимаю к себе.

— Ты сдурел, — еле сдерживая себя, произношу сквозь зубы, продолжая его удерживать.

— Это ты сдурел, братец, — продолжая выкарабкиваться, зло выплюнул он.

— Хватит, — применив силу в голосе, произнес у двери дядя.

Это заставило нас вдвоем повиноваться.

— Ты еще и дядю привез, — выплюнул Артем, приподнимаясь.

— Да что с тобой? — не выдержал я.

Артем промолчал, лишь глянул на меня, с каким-то отвращением покачав головой, и направился в гостиную, чтобы сразу же вернуться с ежедневником в руках.

— На, читай, — практически всучил он мне его, проходя мимо меня, направляясь к двери на выход.

— Стой, — повелительным тоном произнес дядя. — А теперь сели, оба.

Послушно, словно вновь нашкодившие малые, мы присели на диван в гостиной, я продолжаю вертеть в руках ежедневник.

— Читай, — выдал Артем и отвернулся от меня.

Открыв, я моментально замер, вчитываясь в строки, напитанные болью и отчаянием. Мы, идиоты, ее делили, когда она не находила себе места. Сколько мучений и страданий, перелистывая лист за листом, в конце концов я не выдержал и закрыл тетрадь. На это Артем лишь