Кингсблад, потомок королей - Синклер Льюис

Нет! Лунки были такие же светлые, как у Бидди.

«Зато теперь я знаю, что должен испытывать неузнанный негр, если он остановится в таком отеле: дрожать, как бы какой-нибудь чванный турист не заметил его и не велел управляющему вышвырнуть его вон. И так всегда? Всю жизнь?»

При изучении всех тонкостей сложного Искусства Быть Негром Нийлу предстояло узнать, что во многих Северных штатах, включая его родную Миннесоту, имеется Закон о гражданских правах, запрещающий удалять негров и представителей других непривилегированных народностей из гостиниц, ресторанов, театров, и что он проводится в жизнь столь же успешно, как в свое время пресловутый Сухой закон.

Белые постояльцы ворчали: «Всюду они суются, эти ниггеры. Могли бы, кажется, знать свое место». Эти умники не пытались задуматься над тем, каким образом негру, прибывшему в полночь в чужой город, узнать, где именно его место. Обнаружив, что за десять комнат от них спит негр, они чувствовали, что такое соседство таит в себе заразу, чуть ли не смертельную опасность, и набрасывались на управляющего, а тот, исходя из положения, что жить ему нужно, вырабатывал технику леденяще-вежливого обращения с неграми и уклончивых ответов относительно свободных номеров.

Уже сейчас, в первую ночь, которую он прожил негром, Нийл помнил, что в любую минуту снизу может позвонить ночной дежурный: «Я очень сожалею, сэр, но, оказывается, номер, который мы вам дали, был заказан заранее».

Помнил уже сейчас. Так мучительно и остро, как никогда не помнил сложных правил поведения «офицера и джентльмена».

За крепкими стенами своего номера он, здоровяк и атлет, прислушиваясь к телефону, ощущал себя сгорбленным и жалким. Телефон не звонил, но ему слышались десятки звонков.

А если ему не место в этом отеле, думал он, то тем более нечего соваться в пульмановский вагон «Борап». Арестовать его за это не арестуют, но никогда уже он не сможет дарить своей благосклонностью черного Мака, который оказался теперь чем-то вроде его старшего родича. Будущее темно — не пришлось бы ему самому благодарить Мака за снисходительно протянутый доллар.

Его место — с другими прокаженными, в бесплацкартном вагоне, в южном бесплацкартном вагоне для негров, ободранном и грязном, чтобы его «обезьяний запах» не оскорбил чувствительных белых ноздрей Кертиса Хавока.

Обо всем этом он думал, но он не решался думать о том, как вернется к Вестл и скажет, что подарил ей дочь-негритянку.

Вечером он собирался пойти подстричься в парикмахерскую отеля «Суонсон-Гранд».

Он сидел у стола в своем номере в глубокой задумчивости, постукивая ногтем по зубам, время от времени беспокойно взглядывая на этот ноготь. Собственно говоря, ему не так уж необходимо подстричься, но он должен пойти в парикмахерскую ради самоутверждения. Не допустит он, чтобы какой-то парикмахер оскорбил его! Он гражданин Соединенных Штатов и живет в этом отеле; он исправно платит налоги и не задолжал за номер; он имеет такое же право на услуги парикмахерской, как любой белый…

Он сердито поднялся с места, но сердился он на самого себя.

«Черт тебя дери, Кингсблад, мало тебе горя, что ты негр и должен рассказать это Вестл, ты еще сам выдумываешь себе неприятности? С чего ты взял, что какой-то швед-парикмахер обойдется с тобой, как с цветным, когда тридцать один год это никому не приходило в голову? Перестань изображать белого, который прикидывается негром. Ты и так негр, и чиппева, и вест-индский арап, так что притворяться нечего. Вот забавно, до чего разыгралось воображение. А я всегда считал, что я лишен фантазии. Все так считали.

А что если… что если и для меня и для Гранд-Рипаблик самое нужное — это струя прогретой солнцем черной крови?»

Ему даже стало смешно при мысли о мгновенном крушении всего, чем был Нийл Кингсблад; о том, что черный человек, подобный ему, никак не может служить в банке, быть членом Гольф-клуба, офицером, мужем спокойной, уверенной в себе Вестл, сыном дантиста из шотландцев, другом надменного майора Роднея Олдвика. Все, чем он был раньше, вдруг исчезло, а он все-таки существует, но что же он теперь?

Что мастер № 3 парикмахерской «Суонсор-Гранд» обойдется с мистером Кингсбладом точно так же, как всегда, было более чем очевидно, и Нийл еще раздумывал, не откажется ли № 3 подстричь его, а № 3 уже вовсю работал ножницами. Но даже прохладные влажные руки парикмахера, привычно навевающие сны, не успокоили Нийла.

Заведующий парикмахерской, кассирша, негр-чистильщик, мастер № 3 — может, они догадались, что он негр, может, они давно это знают? Может, они только ждут подходящего момента, чтобы обрушить на него угрозы, шантаж, — ждут, затаились и смеются над ним?

— Волосы у вас вьющиеся, капитан, никак не подровняешь, — сказал парикмахер.

О чем это он? Вьющиеся волосы. Курчавые волосы. Волосы негра.

Может, за его спиной мастер № 3 перемигнулся с соседом? Почему он так сильно дернул одну прядь? Или уже сгущается непостижимый мрак остракизма, черная зима черноты?

Очень медленно и осторожно Нийл высвободил руку из-под простыни, почесал нос и, опустив руку на колени, снова стал разглядывать свои ногти. Что это, ртутные лампы дают такой свет или в самом деле лунки чуть голубоватые?

Его подмывало вскочить с места, бежать, укрыться у себя в номере — нет, бежать к еще неизвестным ему друзьям-неграм, чтобы они пожалели его, спрятали, защитили.

Когда, наконец, пришло освобождение, он поднялся не с нарядного бело-зеленого парикмахерского кресла, а с электрического стула. У себя в номере он чуть не застонал.

«Вестл всегда любила теребить мои волосы. А что будет теперь, если она узнает? Волосы у меня такого же цвета, как были у отца, только у него не вьются. Что подумает Вестл? Нельзя, чтобы она узнала».

Еще и еще вспоминалось все приятное и привычное, чего он может лишиться, став негром. Обожание Бидди. Аристократический Федеральный клуб. Балы и холостые пирушки в загородном клубе «Вереск», где он однажды председательствовал на бильярдном турнире. Студенческое братство. Карьера в банке. Дружба с майором Роднеем Олдвиком.

В голове вертелся обрывок английских стишков, которые Род Олдвик цитировал с особым смаком:

Чем белый человек живет,О родине вспоминая?Привет рождественских огнейДа империи честь святая!

А как он сам, по собственным наблюдениям, представляет себе негров?

«Ну-ка, ты, белый человек, сын империи, отвечай, кто мы такие? Давай, давай, не стесняйся!»

Негры — они все угрюмые и вероломные, как Белфрида.

Врешь! Мак не такой, и я не такой, да и насчет Белфриды я не вполне уверен.

Они черные, плосконосые, толстогубые».

Он подошел к зеркалу и рассмеялся.

«Сколько же я такого знал, чего нет на свете! Каким был безмозглым попугаем! Ссылался на этого болвана-врача из Джорджии. Негры — ненастоящие люди, вот как? Кингсблад, конголезская кровь, ты заслужил все, что тебя ожидает. Наверно, бог для того обратил меня в негра, чтобы спасти мою душу, если ее еще не убили гроссбухи и футбольные матчи. Я должен сказать: „Ты слеп и невежествен, как белый“, — а это нелегко выслушать даже от себя самого.

Ну, к чему эти нападки на белых? Уверен, что многие из них охотно искупили бы свои грехи будь у них мои возможности.

Капитан, а вы не преувеличиваете ли своей радости по поводу того, что стали цветным?

Возможно, не спорю».

В ящике стола под прошлогодней газетой он отыскал лист почтовой бумаги, почти целиком занятый изображением отеля «Суонсон-Гранд» и фамилией владельца, выведенной затейливым шрифтом девяностых годов; места, где писать, почти не оставалось, — видимо, от постояльцев такого усердия и не ожидали. Он перевернул листок, достал свою банкирскую, отделанную золотом ручку и составил бухгалтерски точный реестр одной ветви своего рода.

Ксавье Пик — возможна испанская и французская примесь, но считался 100-процентным негром.

Сидони, его дочь, вышла замуж за Луи Пезо, была на 1/2 чиппева и на 1/2 негритянка.

Александр Пезо, их сын, отец бабушки Жюли, — квартерон, на 1/4 негр.

Моя бабка Жюли Саксинар — на 1/8 негритянка.

Ее дочь, моя мать, — на 1/16 негритянка.

Я — на 1/32 негр.

Бидди — на 1/64 негритянка.

«Ну вот, теперь я, наконец, могу сообщить папе кое-что интересное о наших королевских предках!»

15

Было поздно, но он не пошел обедать в ресторан «Суонсон-Гранд». Не мог он сидеть там и все время думать, смотрят на него или нет. Он уже понял, что негры держатся обособленно не потому, что не могут жить друг без друга, а потому, что не выносят, когда на них пялятся белые идиоты.

Затаив в душе ужас, он поехал в чинное бунгало дедушки Саксинара.

Старик приветствовал его голосом, скрипучим, как его качалка:

— Милости просим, молодой человек! Никак, второй раз в этом году? Не часто вы нас так балуете!