Кингсблад, потомок королей - Синклер Льюис

Он вспомнил календарь бакалейной лавки с картинкой, изображавшей юную индианку, в которую он мальчиком был влюблен: стройная девица со всеми северными атрибутами — ленты, оленья доха, расшитая бисером, челн, водопад, сосновый лес и лунный свет, — и ему подумалось, что как символическая фигура она не менее убедительна, чем прекрасная, но глупенькая Элейн, жеманно тоскующая под ивами Камелота.

Наконец он заговорил с деланной веселостью:

— Хорошо, бабушка, считаем, что я — индеец. А выпить индейцу можно?

Дедушка Эдгар ответил:

— Нельзя. Они после огненной воды на людей бросаются, им дают только жареные бобровые хвосты. А вот внуку Эда Саксинара выпить можно. Это — сколько угодно.

12

Дома он ничего не сказал об индейцах чиппева. То, что у бабушки Жюли казалось интересной темой разговора, никак не отвечало духу Лиги Образованных Молодых Женщин. Он попробовал выведать что-нибудь у родителей, но убедился, что они ничего не знают о родословной его матери. Все, что сама Фэйт когда-нибудь и могла услышать, она, мирно разойдясь с бабушкой Жюли, сочла за благо забыть.

А Жюли, собственно, ничем не доказала, что Ксавье Пик или его жена были индейцами, убеждал себя Нийл, убеждал слишком часто и слишком прилежно.

Он все старался представить себе свою драгоценную Бидди как существо, в чьих тоненьких жилах течет индейская кровь. По-новому, тревожно смотрел он на это англосаксонское дитя и сравнивал ее с подругами. Он решил, что Бидди более энергична и самостоятельна, чем другие дети, а в сумерках, при свете настольной лампы, ему мерещилось, что ее бело-розовые щечки отливают медью.

Бидди, как никто, умела превращать диван в лодку и грести теннисной ракеткой — отчего ракетка не становилась новее; она любила бесшумно красться на цыпочках и вдруг испускать воинственные крики; когда же они в конце апреля разводили костер в честь первой оттепели, он заметил, что оба они отлично управляются с топориком и растопкой.

«Может быть, это не просто игра. Я, право же, начинаю подмечать и в себе и в ней индейские черточки».

А однажды, когда Вестл нашивала бисер на крошечные мокасины для Бидди, он сказал, не подумав:

— Только индианке мог бы прийти в голову такой узор.

И тут же сообразил, что ведь это не в Вестл Бихаус ему нужно выискивать сходство с индианкой, и сразу понял, как надуманны и глупы были все его умозаключения. И назло всякой логике возликовал, — значит, ни в нем, ни в Бидди нет «индейской крови»!

Но даже если есть… да, да, теперь он вспомнил, кто-то говорил, что среди предков всеми уважаемого судьи Кэсса Тимберлейна были сиу и что расовые признаки передаются не с кровью, а с какими-то «генами».

Научные выводы Нийла свелись к тому, что 1) по всей вероятности, в нем нет ни индейской крови, ни индейских генов, или как оно там называется, а 2) если и есть, это не важно, но 3) Вестл об этом говорить не стоит, и 4) когда вспомнишь смуглую грацию бабушки Жюли, то ясно, как день, что и он и Бидди — прямые потомки Соколиного Глаза, а 5) в общем, все это совершенно перестало его интересовать и 6) он при первой же возможности окончательно выяснит, есть ли в нем индейская кровь и (или) эти самые гены.

Его вторая командировка в Миннеаполис пришлась на понедельник 7 мая, когда всю страну облетело преждевременное, но подтвердившееся через день известие о капитуляции Германии. Во всех деревнях вдоль железной дороги орали клаксоны и гудели церковные колокола, и в вагоне «Борап» громко торжествовали победу. Незнакомые люди жали друг другу руки, вместе пили из карманных фляжек, хлопали по плечу проводника Мака и стоя пели нестройным хором «За счастье прежних дней».

Теперь вернутся домой и Джад, и Элиот, и Род Олдвик, радостно думал Нийл. Будет с кем поговорить, посоветоваться. Он уже уверил себя, что только потому и принял всерьез «эту индейскую чепуху», что заскучал без друзей.

А Джейми Уоргейт не вернется домой. Он навсегда остался где-то в Германии, погребенный под мотором своего самолета, красивые его руки раздроблены и перемешались с обломками стали.

И не вернется домой капитан Эллертон, с которым Нийл подружился на пути в Италию. Капитан Эллертон, самый нестандартный из людей, лежит в стандартной позе под стандартным крестом на кладбище, скучном, как городской палисадник.

Закончив переговоры с миннеаполисскими банкирами и политиками, Нийл в среду утром отправился в Сент-Пол к доктору Вервейсу, научному сотруднику Исторического общества Миннесоты, здание которого высилось рядом с круглой шапкой Капитолия штата.

Доктор Вервейс оказался у себя в кабинете; это был любезный, профессорского вида человек; и Нийл заговорил с ним легко и естественно, не вполне сознавая, что приготовился лгать:

— Я командовал ротой в Италии, а сейчас вернулся с фронта один мой солдат, раненый, и просит меня разузнать здесь что-нибудь о его предке-пионере Ксавье Пике; жил в этих краях лет сто назад, торговал с индейцами.

— Что-то не припоминаю. Как пишется, с двумя «к»?

— Нет, кажется, просто П-И-К. Может, это имеет отношение к Пикардии? — спросил Нийл с надеждой.

— Д-да, возможно.

— Так вот, этот мой солдат очень интересуется, нет ли в ваших архивах достоверных записей об этом самом Ксавье. Родился он, по-видимому, около тысяча семьсот девяностого года, может быть, во Франции. Насколько я понимаю, моему солдату особенно интересно узнать, был ли Ксавье чистокровным французом или с примесью индейской крови, иначе говоря — кем ему считать себя.

— А как вам показалось, мистер Кингсблад, ваш солдат был бы доволен, если бы выяснилось, что в нем есть индейская кровь, или он принадлежит к числу узколобых расистов типа «Огненных крестов»?

— К числу кого? Ах да, он… Что? Право, не знаю. Мы с ним, сколько помнится, этого не обсуждали, во всяком случае, не вдавались в подробности.

— Можете вы немного подождать, мистер Кингсблад?

Доктор Вервейс вернулся, неся в руках старинную рукописную книгу:

— Кажется, я напал на след мсье Пика.

— Да? — Так подсудимый ждет приговора.

Доктор Вервейс не торопился.

— Я разыскал его в дневниках Талиаферро. Да. Ксавье Пик. Возможно, что этот самый, вот видите — помог арестовать непокорного индейца. Но майор Талиаферро не упоминает о том, был ли сам Пик метисом. Конечно, если он родился во Франции, это маловероятно, разве что его отец вывез из Канады жену-индианку. Такие случаи бывали, но редко.

Нийл почувствовал облегчение, и устыдился этого, и снова вздохнул свободно при мысли, что Бидди и отец Бидди — чистокровные арийцы.

— Впрочем, — продолжал доктор Вервейс, — кем бы ни был этот Пик, женился он на индианке чиппева.

«О черт! Я и позабыл о краснокожей прапрапрабабушке, будь она неладна. Ну что бы этому Ксавье сидеть дома, во Франции или в Новом Орлеане, так нет же, понадобилось ему странствовать! Что я ему сделал сто двадцать лет назад, что он вздумал мне так отомстить?»

И тут благожелательный доктор Вервейс, сам того не подозревая, ударил его обухом по голове.

— Нет, едва ли в жилах Ксавье Пика текла индейская кровь, потому что… вот не знаю, сочтете ли вы нужным говорить это вашему любознательному ветерану; в расовых вопросах столько еще всякой косности и предрассудков; но так или иначе, майор Талиаферро пишет, что предок вашего знакомого, Ксавье Пик, был чистокровный негр.

Очевидно, Нийл не изменился в лице, потому что доктор Вервейс продолжал бодрым тоном:

— Вы, конечно, знаете, что в большинстве Южных штатов и в некоторых Северных негром по закону считается всякий, в ком есть хоть «одна капля негритянской крови», и по этой варварской логике выходит, что ваш приятель-ветеран и его дети, если они у него есть, как бы они ни были белокожи, являются в глазах закона стопроцентными неграми.

Нийл думал не столько о себе, сколько о своей золотистой Бидди.

13

Каким-то образом он очутился в закусочной — он сидел и внимательно разглядывал плохо вытертый столик, банку кетчупа, узорный металлический стаканчик с бумажными салфетками. В голове у него стоял туман, но все же он помнил, что доктор Вервейс обещал поискать для него еще материалов, что нужно зайти к нему в два часа и что он ничем себя не выдал.

Ничто уже не могло его удивить: он был во власти безмолвного ужаса, как лунатик, узнавший, что накануне вечером он во сне убил человека и что его ищет полиция.

В руке у него был надкусанный сандвич. Он с удивлением посмотрел на него. Зачем он заказал эту гадость — кусок лежалой ветчины между двумя грязными ломтями хлеба? И закусочная премерзкая — какая-то насмешка над богом и ясным майским днем.

«Как я сюда попал? А впрочем, надо привыкать. Теперь это для меня самое подходящее место. Да нет, наверно, здесь считают, что и это заведение слишком хорошо для нас — ниггеров».