Институт благородных убийц (СИ) - Малахова Валерия "Валерия_Малахова"

Умный был… земля ему чертополохом.

Да и в бездну его, есть дела поважней, чем вспоминать о Клинке Холодного Ручья. О чём, вы говорите, любит читать эрья Милада?

«Ей нравятся стихотворения о природе. И трагедии. Но не любовные, стихи о любви она считает ненужными для юных дев».

Природа и трагедии, значит. Четырёхстопным ката-как-то-там-лектическим ямбом…

Начнём с природы. И чтоб повысокопарней!

«Чу! Занимается рассвет!

Мне утро золотит ресницы,

И, словно в мире нету бед,

Щебечут беззаботно птицы…»

Теперь самое время для трагедии.

«Но очи мне смыкает боль —

Меня за ногу цапнул кроль».

«Нет! — Талина охнула. — Нет-нет, никакая это не трагедия!»

«Ничего себе — не трагедия! Знаешь, как больно? А если рана загноится, так человек и умереть может!»

«Всё равно не трагедия, — Таль была неумолима. — Трагедия — это о высоких чувствах… Сон там вещий, который сбывается, или измена, но о ней нельзя, или чья-нибудь смерть. А у тебя — низкий стиль. Недопустимо цапать за ногу!»

Ладно, хорошо. Значит, будет вещий сон и смерть.

«Но взгляд мой болью омрачён —

Мне ночью снился вещий сон».

Против такого развития событий Талина (а значит, и эрья Милада) ничего не имела, и я продолжала дальше развивать тему боли и страданий. В конце концов, если сон вещий, то его надо как-то описать, не так ли?

«Не в платье — в саване стою,

Гляжу на бедную семью:

Рыдает мать, отец в печали,

На сёстрах траурный наряд,

И свечи, выстроившись в ряд,

Картину скорби освещали…»

Так, нужно закругляться, у меня в запасе всего две строчки. Допустим, лирическая героиня реагирует на то, что с ней приключилось во сне.

«Ругаюсь, плачу, не пойму:

Что происходит? Почему?»

«Не подходит, — вердикт Талины был однозначен. — Девица не может ругаться, это недостойное поведение».

«Так девица померла, ей уже всё можно!»

«Нельзя», — Талина была непреклонна. Вот ведь незадача! Даже после смерти девице нельзя себя вести, как ей заблагорассудится! А потом эти люди удивляются, откуда демоны берутся. Проживите всю жизнь по правилам, не смея шагу в сторону шагнуть — ещё не так после смерти завоете!

Ладно, нужно всё-таки завершить это проклятое стихотворение. Ну а если вещий сон внезапно сбудется?

«В наш дом заносят свежий гроб,

И я в него с разбегу — хлоп!»

«Когда сон сбывается — это хорошо, но такая концовка тоже не подходит. Слишком просторечно. И как это девица разбегается и… хм… хлоп?»

Я живо представила картинку. Талина сдавленно хихикала, но всё равно забраковала и этот исход событий. Ну вот буквально всяк поэта обидеть норовит! Пришлось собрать всю силу воли и завершить всё мрачно, пафосно и достойно:

«Проснулась я и вся дрожу:

Праматерь! Я в гробу лежу!»

Говоря по правде, я не понимала, чем этот вариант отличается от двух предыдущих, и как девица вообще проснулась, если она в гробу лежит, но Талине понравилось. Эрье Миладе — тоже. Правда, она всё же посоветовала уделить некоторое внимание концовке и заменить «Праматерь» на «О, Пращур!», но в целом была довольна. Даже спросила, не желаю ли я выступить на очередном поэтическом вечере. Я категорически не желала, поэтому, скромно потупив очи (те самые, которые смыкает боль), ответила, что пока не считаю себя достойной. За это я заработала отдельную похвалу, а девицы с факультета — лекцию о скромности, приличествующей благородной эрье. Берите пример и всё такое.

После занятий пришлось задержаться — эрье Миладе хотелось обсудить внезапно открывшийся у меня поэтический талант… и внимание ко мне чистого брата Отмича, куда ж без этого. По поводу поэзии Талина помогла — назвала рекомендованные классной дамой книги по стихосложению, и я, смущаясь и краснея, объяснила, что всё-таки одолела в больнице эту литературу (откуда литература взялась в больнице, меня, к счастью, не спросили). Эрья Милада торжествовала и умилялась одновременно. Насчёт брата Отмича я повторила то же самое, что соврала Лоисе, удостоилась благосклонного кивка и двух лекций — кратких, потому что нам обеим следовало торопиться на обед. Первая касалась того, что и сама могла бы догадаться помолиться за врачей, вторая — коварства мужчин, которым нельзя доверять ни при каких обстоятельствах. Я кивала и смиренно благодарила за науку.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Зайдя в столовую, я направилась к раздаточному столу… и резко остановилась, глядя на преотвратное зрелище. Две розочки и три их обожалки из фиалок окружили Лоису и исподтишка пихали её, явно пытаясь сделать так, чтобы она уронила поднос.

Лоиса, надо признать, держалась молодцом. Те, кто вдолбил ей в голову чушь про «быть выше», сейчас могли бы гордиться воспитанницей. Вот только её глаза… такие бывают у смертельно раненой, загнанной в угол жертвы.

Такие бывали у моих жертв, чего уж там. Но Лоиса мне не жертва, а подруга! Подруг, насколько я понимаю, следует защищать.

Талина что-то предостерегающе тараторила. Ага, одна из розочек и есть та самая Смерина даар Мрауш, с которой Лоисе не повезло поругаться. Хорошенькая барышня, точнее, холёная — следит и за лицом, и за руками. Кожа очень белая, а волосы золотые — при таком типаже должны были уйти в рыжину, так что наверняка подкрашивает. И веснушки тщательно сводит. Личико трогательным сердечком — вот кому безумно идёт гладкая причёска и тугой узел волос! А голубые глаза такие невинные-невинные… Держится чуток в стороне, грязную работу выполняют обожалки. Ну, это не сюрприз, здешние патронессы часто выкручиваются именно так.

Косой взгляд по сторонам — классные дамы и служанки смотрят кто куда, только не на то, что происходит перед самым их носом. Это так здесь принято, да?

«Пока не случится ничего… нарушающего порядок, они не вмешаются».

«И что считается нарушающим порядок?»

«Ну… — Талина явно смутилась. — Если у Лоисы выпадет поднос, ей попадёт за неаккуратность. И всё такое».

Понятно. С Талиной такое явно проделывали не раз и не два.

Значит, говорите, для вмешательства классных дам требуется нечто, нарушающее порядок? Хорошо, случится вам нечто. Вот прямо сейчас и случится.

Таль вскрикнула, кажется, хотела меня остановить, но мне уже было не до того. Я увидела подходящую цель.

Один охотник на демонов говорил ученику, когда думал, что я не слышу: «Если демонов несколько — не нападай на них всех скопом, выбери одного, лучше всего — самого слабого. Остальные не обратят внимания, может, даже посмеются над неудачником. Демоны всегда заняты только собой». Да, мне противостояли люди, но… принцип от этого особо не изменился.

Со стороны казалось, что я обхожу девиц, столпившихся вокруг Лоисы, по достаточно широкой дуге. По крайней мере, они не обратили на меня внимания. Не доходя несколько шагов до раздаточного столика, я резко изменила направление и подцепила локтём одну из обожалок — курносую девицу с уныло-испуганной физиономией. Сразу видно, что девочка в такого рода проделках новенькая, ей ещё неловко, хотя и старается произвести на патронессу впечатление. Неловкость — это хорошо: она делает человека скованным, а его движения — чуть более резкими, нежели обычно. Обожалка дёрнулась, отшатнулась от меня, взмахнула рукой… и въехала локтём аккурат в суп Лоисы. Раздался истошный вопль. Сама Лоиса от испуга тоже отскочила, ударившись спиной о поднос другой мучительницы. Тарелки на подносе подпрыгнули и перевернулись. На пол закапала юшка.

Хорошо вышло, бездна всё заешь! Даже получше, чем я рассчитывала.

Лоиса, правда, запаниковала и уже открыла было рот для извинений, но тут вмешалась я: быстренько пробилась к подруге и затараторила:

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Ох, девушки, как же неловко вышло! Идём, идём отсюда скорей, а то знаешь, говорят, что чужие беды могут прилипнуть, если долго находиться рядом с неудачливым человеком. Да, ещё одно…

Я схватила тарелку Лоисы и переставила на поднос обожалки:

— Это теперь твоё, раз уж ты его пометила, — кивок в сторону облитого супом локтя. — А это — её.