Шпионы и все остальные - Данил Корецкий

А банкетный зал, как оказалось, еще не открывали! И пирамиду из бокалов никто не спешил наполнять! Охренеть просто. Раньше Бруно и предположить не мог, что на мероприятиях такого масштаба почтенной публике приходится томиться в ожидании. И, главное, никто не возбухнет даже. Странно. На зоне за такой беспредел виновных давно бы офаршмачили и посадили в ШИЗО…

Как оказалось, все ждали главную гостью вечера — какую-то известную американскую актрису, она сейчас пиарит «Моэт и Шандо», ездит по разным тусовкам и пиарит, а еще в роликах разных снимается. Бруно не запомнил ее фамилию, у него плохая память на американские фамилии. Блондинка такая с припухлыми губами. Ну, в фильме этом еще играла, где все в белых трениках, типа на зоне или там под землей где-то… Неважно. Так вот, она застряла в пробке на Можайском шоссе, эта бледная курица, и весь банкет по этому случаю встал раком. Обосраться и не жить!

Бруно от нечего делать стал прохаживаться по фойе.

Вот вице-премьер, или, как его называет Романыч, «Витек!» — производное от приставки «вице». Надо сказать, что среди представителей российской политической элиты это прозвище употребляется давно и не носит никакого панибратского или уничижительного оттенка. «Витек» — это переходящий титул, причем весьма высокий. Нынешний «Витек» — кудрявый фраер с нахальными глазами и негаснущей кривой улыбочкой. Говорят, он что-то вроде политрука, заведует всякими идеологическими делами, ну и по ходу разруливает ситуации между чинарями и олигархами… Хитрюга, по роже видно. Он что-то рассказывал ослепительной красавице в открытом сиреневом платье, и та просто заливалась от смеха. Бруно как бы невзначай прошелся рядом с ними, чтобы она увидела, как выглядят настоящие мужчины, и перестала ржать, как дура. Даже подумал, не сделать ли ему двойное сальто с прихлопом. Потом передумал. Он на работе как-никак.

Кинорежиссеры и артисты тусуются отдельной шоблой. Их можно узнать по трубкам и облаку табачного дыма, потому что никто больше здесь не курит. Тем более трубки. Здесь вообще нельзя курить, вон, и таблички висят. Но режиссерам всегда на всех насрать. Вот этот толстый, похожий на седую гориллу, когда-то предлагал Бруно сняться в одном сериале. Сыграть главного героя, у которого после крутой разборки отняли обе ноги и посадили на такую инвалидскую таратайку, типа тележки, и ему пришлось просить милостыню на Казанском вокзале, а потом он плюнул на все и поехал в буддийский монастырь, где научился рубиться без ног и без всего прочего, и потом ездил на своей таратайке по Москве и рубил всех подряд, как дурной… В общем, хня какая-то. И ладно, если бы предлагали сыграть дылду — через это унижение Бруно бы как-нибудь прошел ради хорошего гонорара. Так нет, ему предложили сыграть полдылды! Ну, натурально, хотели замотать в какое-то тряпье, будто он и в самом деле дылдарь, только без ног! Бруно всех послал. Ага. Еще чего не хватало…

— Бро, дорогой! Ну как, еще не надумал? — окликнул его толстый режиссер. Он всегда почему-то называл его «Бро» и при этом скалился, как будто сказал что-то очень остроумное.

— Я тебе такую партнершу подыскал — пальчики оближешь!

— У меня с Голливудом контракт, ага! — невпопад ответил Бруно и отвалил от них подальше.

Тусовка Романыча выглядела куда приятнее. Люди дела, бизнесмены, конкретные мужики. Никто не ржет, порожняк не гонят, пепел на паркет не стряхивают. Перетирают себе по-тихому, не мешают никому. А дела у них серьезные, не чета этим вашим сраным сериалам! Слияние компаний, акционерские соглашения, откаты всякие, наезды, разборки и тэдэ. Мужская работа. Как у Филина или Магомеда, только классом повыше. Они если не договорятся, то тогда наступает время Филина и ему подобных… Это Бруно понимал. Уважал. Да и Трепетов к нему нормально относится, если уж на то пошло. Точно нормально, без балды. Ведь для бизнесмена главное что? Главное — человека чувствовать, видеть его как облупленного. Понимать, говно безмозглое перед тобой стоит или цельная личность, превосходящая среднего дылду по всем параметрам раз в четырнадцать, а то и больше. Трепетов видел, потому и отношение соответствующее. Вон, на банкет с собой взял, опять-таки в «пристяжные» определил. Начальник охраны сейчас где-то в машине сопровождения сидит, как пес на привязи, чай из термоса дует, радио слушает — а Бруно в смокинге с иголочки среди гламурной публики по Екатерининскому дворцу рассекает, «Моэт и Шандо» квасит… Впрочем, нет, еще не квасит. Б…дь, заколебали уже, сколько можно ждать?!

Бруно подошел к пирамиде из бокалов. Там в окружении любопытствующих орудовали двое официантов на стремянках, разливали шампанское. А еще двое стояли снизу, откупоривали и подавали бутылки. Ловко у них получалось, ничего не скажешь. Просто Ниагарский водопад какой-то! Пенные пузырящиеся каскады спускались вниз, постепенно заполняя воронкообразные шампанницы.

— Бруно! Прихвати и нам парочку, будь добр! — крикнул ему Трепетов.

Он покинул свою тусовку и присоединился к вице-премьеру с той красавицей в сиреневом платье.

Бруно подождал, когда пирамида наполнится, дернул за штанину официанта на стремянке:

— Эй, шеф! Мне четыре бокала, самых полных!

Шампанницы были широкие и низкие, и — да, полные до самых краев. Удержать четыре в маленьких короткопалых ручках невозможно. Тогда находчивый Бруно поставил их на стол, залпом осушил одну, а потом продолжил путь.

— Спасибо, Бруно! — поблагодарил Трепетов и повернулся к вице-премьеру.

— Это мой личный охранник, легендарный Бруно Аллегро, прошу любить и жаловать! Человек-ядро, между прочим!

— Наслышаны, как же! — проговорил вице-премьер, вонзая в карлика свои нахальные очи.

— Харизму не спрячешь! — добавил он и рассмеялся.

Бруно насупился, молча вручил по бокалу ему и сиреневой даме. Точнее сказать, не даме, а — девушке, девчонке, поскольку при ближайшем рассмотрении она оказалась еще моложе, чем думал Бруно. И еще красивее. Какая-то невозможная, жгучая красота, как ядерный реактор. Даже стоять рядом жарко. А она еще, как нарочно, посмотрела ему в глаза, широко улыбнулась и присела в легком реверансе. И сказала:

— Очень приятно!

А потом отпила из бокала и еще сказала:

— Очень вкусно!

Бруно вспотел. И покраснел. Ноги его приросли к полу, время как бы остановилось. Романыч и вице-премьер уже не обращали на него внимания, вполголоса перетирали про упрямого Цыбина и все чаще хмурились… Видно, доиграется, х…о, со своими двадцатью пятью процентами: вышибут мозги — и все дела! Или, в лучшем случае, посадят лет на десять. Хотя можно ли десять лет тюрьмы считать «лучшим случаем», Бруно не знал.

Пока он размышлял над столь непростой диллемой, девушка куда-то смылась, а Бруно стоял как вкопанный, и в голове у него шумело. Он повидал за последнее время немало красивых женщин, причем в разных позах, этим его как бы не удивишь. Но здесь было что-то совершенно особенное. Он сам не понимал, что именно. Может, волосы — светлые, будто выгоревшие, какие бывают у подростков после лета. Или стройные ноги. Или грудь. Или, наоборот — лицо и глаза, из которых как будто искорки вылетают и прожигают насквозь. Короче, непонятно…

И даже когда появилась наконец эта американская актриса и все вокруг сперва зашептались, а потом стали восторженно аплодировать, и какой-то замминистра приволок ей огромную корзину с розами, и подкатили журналисты, и кто-то стал совать ей то ли книжку, то ли диск для автографа… даже тогда Бруно как-то не врубился, а в чем тут, собственно, дело и что тут такого особенного.

Актриса шла по ковровой дорожке к банкетному залу (уже открытому), улыбалась во весь рот, что-то успевала говорить в микрофоны, которые ей подсовывали со всех сторон, и махала ручкой. Официанты катили за ней тележку с огромной бутылкой шампанского… Ну, нормальная тёлка, не страшная, как какая-нибудь Леди Гага. На твердую троечку. Без обид…

— А я бы и троечку не поставила, — услышал он знакомый голос.

Это была Печерская. Стояла рядом, презрительно щурила глаза и покачивалась, как тростинка на ветру.

— А где твой председатель? — спросил Бруно.

— Там! — она махнула рукой в сторону толпы, окружившей актрису. — Там все наше парламентское большинство!

— Ясно. А ты почему не с ними?

Печерская посмотрела на Бруно. Судя по виду, она успела осушить где-то половину из той пирамиды.

— Мой эфир завтра. Эта коза придет на мое ток-шоу, представляешь? — хихикнула Печерская. — Ну, вот скажи, чем я хуже? Почему, блин, она будет дрыхнуть этой ночью в люксе какого-нибудь «Ритц-Карлтона», а я как проклятая буду дописывать сценарий, сушить мозги и все такое? Посмотри — разве я чем-то хуже?

Бруно посмотрел.

— Если по чесноку, ты тоже ничего, — сказал он. — Только много п…шь.