Два билета в никогда - Виктория Платова

– Которую ты тоже назвал красавицей? – не удержался Саша.

– О, это всего лишь дань вежливости. Как ты думаешь, она поняла это?

– Думаю, ей все равно. Она робот. Андроид. Так утверждает Анна.

– Это хорошая шутка. И я обязательно оценю ее. После того, как мы перекусим. Ужин здесь подают в номера?

– Ужин будет позже. Но если вы хотите есть… Я могу проводить вас на кухню.

Это сказала Аня.

Поначалу Саша даже не понял, что она ответила Хавьеру на испанском. А поняв, несказанно удивился и от удивления снова перешел на русский.

– Ты говоришь по-испански?

– Поко-поко.

Чуть-чуть.

Красивая девушка красиво лжет. Или просто кокетничает. На то, чтобы говорить так, как говорит Аня – мягко интонируя, чуть сглатывая окончания слов и не ошибаясь ни в одной глагольной связке, Саше потребовалось много лет. К тому же его поддерживала языковая среда. А что поддерживает его полную сюрпризов племянницу?

– Где ты научилась так хорошо говорить?

– Аудиокурс из тридцати уроков. А еще я люблю Ману Чао[15].

…Эльви оказалась полной противоположностью Карине Габитовне. При желании они могли бы составить комический дуэт или отправиться на борьбу с ветряными мельницами в качестве новоявленных Дон Кихота и Санчо Пансы. Маленькая, похожая на шар, эстонка и вела себя сообразно шару: она с такой скоростью летала по кухне, что в какой-то момент даже Саша испугался: вдруг она оторвется от пола и зависнет под потолком?

На вид Эльви около было шестидесяти, говорила она с сильным акцентом, но больше молчала. Прежде чем поприветствовать вломившуюся на кухню делегацию (к Хавьеру, Саше и Ане в самый последний момент присоединилась Женька), она пристально рассмотрела каждого по отдельности. А потом изрекла:

– Чэ-эрти нэрусс-ские?

– Испанцы, – подтвердила Аня.

– Но не все, – уточнил Саша. – Вы не видели здесь кота?

– Про кота слы-ышала. Но не ви-идела.

Функции переговорщика взяла на себя юная любительница испанского:

– Они хотят есть. Перекусить по-быстрому до ужина.

– Не-экогда мне этим заниматься. Вон холодильник. В холодильнике колбаса. Ма-асло на столе. Хлэ-эб в корзине.

Дав указания, Эльви отвернулась к плите, все конфорки которой были заняты кастрюлями и сковородками. В них что-то шипело, скворчало и булькало, от них тянулся умопомрачительный запах трав и специй. И Эльви не просто умело дирижировала всем этим хором звуков и запахов: она священнодействовала.

В перерывах между поклонением конфорочному алтарю эстонка с крейсерской скоростью отплывала к большому, размером с бильярдный, столу и проворно нарезала овощи для салата. На столе поменьше ее ждали стейки и вырезка, а на самом маленьком – рыба. Из всего рыбного разнообразия Саша сумел идентифицировать щуку, красных морских окуней и сибас. Быстрота и ловкость эстонского воздушного шара завораживала, и он совсем выпустил из виду своих спутников. А когда обернулся к ним, то увидел, что Хавьер, позабыв о наспех сочиненном бутерброде, так же восхищенно следит за Эльви. А обе предоставленные сами себе девушки разговаривают. Их беседа выглядела необязательной и светской, но когда дело дошло до Сан-Себастьяна, родного города Эухении, Саша насторожился.

– Вы живете в Сан-Себастьяне? – кротким голосом спросила Аня у Женьки.

– Я там родилась.

Эй, осторожнее на поворотах, кьярида!

– Значит, вы басконка?

Осторожнее, осторож…

– Эм-м… Да.

– Но говорите на кастильяно?

Девчонка свободно владеет классическим испанским, об этом Саша узнал пятнадцать минут назад. А прямо сейчас откроется еще одна, вполне закономерная для юного полиглота вещь: она еще и лопочет по-баскски. Языке, который похож на кастильяно примерно так же, как сам Саша похож на кота Мандарина. Что будет делать Женька, если Аня захочет попрактиковаться еще в эускара? [16]

– Да.

– А почему? Вы же басконка.

– Из-за Алекса. – Женька непринужденно рассмеялась. – Он и испанский-то с трудом выучил. Так что мучать его другими языками я не собираюсь.

– А мне нравятся языки. Дадите мне пару уроков?

– Прямо сейчас?

– Ну… как-нибудь. – Аня пристально посмотрела на Женьку.

Женька ответила ей таким же пристальным взглядом:

– Как-нибудь – обязательно.

– Саша красивый, – без всякого перехода сообщила его неугомонная племянница.

– Мне он тоже нравится.

– А вы ему?

– Надеюсь. Иначе… он не предложил бы мне стать его женой.

Напрасно он вытащил Женьку в Россию. Лучше было бы приехать сюда только с безмятежным, со всех сторон защищенным собственной исключительностью Хавьером Дельгадо… Нет. Это тоже не вариант. Лучше было приехать сюда одному.

Нет.

Лучше было вообще не приезжать. Встретить новый год в Аликанте, как он делал это все последние годы, за исключением трехдневной вылазки на Ибицу в позапрошлом. Пальмы, украшенные гирляндами, толпы народа на улицах, вино в пластиковых стаканчиках, двенадцать виноградин… Их необходимо съесть, пока часы отбивают двенадцать ударов, – и тогда твое желание исполнится. Так уж получилось, что желание у Саши было только одно – вернуться домой. Пусть ненадолго, но вернуться. Теперь, когда он вернулся, оказалось, что его дом не здесь. Там – в Аликанте. А здесь – только русская, давно забытая метель, за которой невозможно разглядеть лица тех, кого он любил когда-то, к кому был привязан. Любит ли он их по-прежнему?

Саша ни в чем не уверен.

– …А как вы с ним познакомились?

– Это долгая история.

Это – короткая история. Ее главное действующее лицо – бар «Blue and Green», где Женька работала официанткой. Собственно, она и сейчас там работает. Саша оказался в «Blue and Green» в не самый лучший момент жизни, ознаменованный крушением своей первой испанской любви. В тот вечер он напился и вдобавок забыл в баре сумку с телефоном, деньгами и документами. Дальше последовала ночь с дешевой и плохо организованной попыткой самоубийства: он набрал полную ванную воды и даже сумел забраться в нее, вот только ни лезвий, ни бритвы под рукой не оказалось. Саша так и заснул в ванной, а утром на пороге его маленькой квартирки на Крус де Пьедра появилась Женька с сумкой в руках.

И – осталась на трое суток.

Тогда она вытащила Сашу, спасла. Молча выслушивала его горячечный бред, вытирала сопли, крепко прижимала к себе по ночам. Вместе они справились с происшедшим, и, к чести Женьки, она никогда не напоминала ему о тех часах и днях, когда он был отвратителен: слаб, эгоистичен, несправедлив и жесток – к ней, прежде всего. Бессчетное количество раз он пытался выгнать Женьку, но хрупкое на вид растеньице, как оказалось, обладает мощным корневищем – такое не выкорчуешь. Впрочем, Саше и не хотелось. И никогда не захочется. Если уж жизнь так переменчива и насылает шторм за штормом – лучше заранее запастись якорем, чтобы удержаться на плаву.

Эгоизм чистой воды.

И Женькина любовь так же чиста, как Сашин эгоизм.

– …Расскажете ее, да? – не унималась Аня.

– Как-нибудь.

– А чем вы занимаетесь? Кроме того, что любите Сашу?

– Я работаю. Официанткой в баре.

– Да ладно. – Непонятно, чего в Анином голосе было больше – удивления или восхищения.

– Ты что-то имеешь против официантов, чикýля?

Ох, уж это знаменитое Женькино «чикуля», русское производное от вполне нейтрального испанского chica[17]. Оно не предвещает ничего хорошего для случайно попавшей под раздачу оппонентки. Будь-то торговка на рынке, обвесившая Женьку при покупке сельдерея, или цыганка с гипнотическими глазами, на дурик попытавшаяся спереть у нее кошелек. По-русски этот неологизм звучит довольно забавно. По-испански, как оказалось, тоже.

– Ничего. Это даже здорово, по-моему. Обязательно скажите об этом Ба. Ей не понравится.

– Почему? – удивилась Женька.

– Она плохо относится к обслуге… Э-э… так она называет, не я. Посмотрите потом на ее лицо, будет весело.

– По-моему, это глупо. А вовсе не весело.

– Ничего не поделаешь. Здесь полно глупых людей. И уроды найдутся, если хорошенько поискать.

Неизвестно, что бы еще наговорила Женьке Сашина, оказавшаяся такой общительной, племянница, если бы дверь на кухню не распахнулась и на пороге не появился Михалыч. От него валил пар, как бывает с человеком, попавшим из холода в тепло, а снег, плотно облепивший его шапку, тулуп и бороду, придавал сходство с Дедом Морозом из-под ёлки.

– Где Габитовна? – коротко рявкнул он.

– Кто-о ее знает. – Эльви пожала толстыми плечами и отвернулась к плите, продолжая что-то помешивать сразу в двух сковородках.

– Да что ж такое!.. Когда она нужна – век не сыщешь.

– А что случилось? – поинтересовался Саша.

– Случилось. Собак потравили. Я к вольеру подошел… Ну, значится, чтобы их выпустить… А они лежат. Дохлые.