Два билета в никогда - Виктория Платова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Я тебя не узнаю, Алекс, – сказала она, как только дверь за ними захлопнулась. – Какая-то пришлая баба делает из тебя дурачка, а ты молчишь.
– Ты могла бы вступиться за меня, кьярида. Что помешало?
– Незнание русского языка. – Женька желчно рассмеялась. – Я ведь испанка. Эухения из Сан-Себастьяна. Разве ты забыл?
– Ты сама выбрала эту неблагодарную роль.
– Твоя – еще хуже.
– Не начинай, пожалуйста, – взмолился Саша.
– Хорошо еще, что Хавьер действительно не знает русского. Иначе…
– Что – иначе?
– Он бы здесь не остался. Слишком гордый.
– Хочешь развить эту тему?
– Нет, – тут же сникла Женька. – Нет.
– Я пойду пройдусь.
– Составить тебе компанию?
– Я справлюсь сам, кьярида…
…Первым, с кем Саша столкнулся, спустившись на второй этаж, был мальчишка лет двенадцати. Он сидел на верхней ступеньке лестничного пролета и, казалось, кого-то поджидал. Появление Саши не удивило и не испугало его, мальчишка никак не отреагировал на его появление.
– Привет – Саша решил заговорить первым.
– Угу, – ответил мальчишка.
– Ты не видел здесь кота?
– Какого еще кота?
«Обыкновенного», – хотел было сказать Саша, но тут же сообразил, что такое определение никак не подходит дурацкому парню.
– Большие уши. Большие глаза. Тонкий хвост. И лапы… У него очень длинные лапы. И короткая шерсть.
– Не-а. Не видел.
– Если увидишь…
– Дам пенделя, – неожиданно пообещал мальчишка. – Терпеть не могу котов.
Еще один котоненавистник, ну надо же!
– Этот – хороший. Тебе понравится. Я посижу здесь, можно?
Не дожидаясь ответа, Саша устроился на ступеньке рядом с наглым подростком, и несколько минут они просидели в полном молчании.
– Не мешало бы познакомиться, как ты думаешь?
– Никак не думаю, – процедил мальчишка.
– Меня зовут Александр. Саша. Ну… или дядя Саша. Как тебе больше нравится.
– Никак не нравится.
– Понятно.
Саша приуныл. До сих пор знакомство с людьми не представляло для него особой сложности, но с этим малолетним перцем придется попотеть. Непонятно только, зачем перец сдался Саше. Он часть Сашиной потерянной семьи – вот зачем.
Ведь чужие здесь не ходят. И уж тем более не сидят на лестницах.
– Ты ведь Витин сын, так? И тебя зовут… э-э… – Саша сделал небольшую паузу, ожидая, что мальчишка представится. Но маленький упрямец вовсе не горел желанием помочь ему.
Ладно, зайдем с другого конца.
– Тебя зовут Криштиану Рональдо?
Мальчишка впервые посмотрел на Сашу с интересом.
– Не-а.
– Ладно. Вторая попытка. Барт Симпсон[14].
Псевдо-Барт раздвинул губы в беззвучной улыбке – как если бы зевнула кошка:
– Почти. Но не совсем. Я Марк.
Ну, конечно же Марк! Марик. Тот самый крохотный крутолобый шалопай, с которым не могла справиться Лора. Теперь Марик вырос, но лоб его все так же крут, а непокорные волосы топорщатся в разные стороны. У Марика красивое лицо с правильными чертами, даже слишком красивое – почти ангельское. И… он похож на Хавьера Дельгадо!
Не на своих родителей – Лору и Виктора (оба уже давно превратились в смутное воспоминание) – на Хавьера! В чем заключалось сходство, Саша так и не мог взять в толк, но оно несомненно было. Примерно таким и представлялся ему юный Хавьер Дельгадо, когда Саша думал о его детстве, проведенном в закрытом католическом колледже под Валенсией. Светлые, почти прозрачные глаза, нос с легкой, едва заметной горбинкой; подбородок – надменный и нежный, я тебя не трогаю, но и ты меня не тронь. И прямая матадорская спина – всегда прямая, в каком бы расслабленном состоянии ни находился Хавьер… Марк.
Ну да, Марк.
– Как поживают родители, Марк? Как мама?
– Никак. Она умерла.
Поначалу Саша даже не понял смысла сказанного. Мальчишка произнес «она умерла» тем же отстраненным тоном, что и свое универсальное «никак». И в ангельском лице не изменилось ровным счетом ничего, даже тень от невидимого полураспахнутого крыла не упала.
– Прости… Прости, пожалуйста. Я не знал. Мне очень жаль, поверь.
– С чего бы вам жаль?
Честный вопрос требовал такого же честного ответа. И Саша вспомнил прохладные Лорины пальцы на своей руке – береги себя. Никто – ни до, ни после – не говорил ему этих слов – простых и трогательных одновременно. Даже Хавьер, даже Женька.
– Она была хорошим человеком.
– Она была дурой.
– Что?
Наверное, Марик злится на мать. За то, что она оставила его, – вот и изрыгает из себя чудовищные вещи. Когда кто-то, очень любимый, оставляет тебя навек – можно либо плакать, либо злиться. Неизвестно, что правильнее. Для тебя самого – не для других. Марк не смирился с потерей – отсюда и злость. Ничем другим объяснить ее невозможно.
– Она была дурой.
– Я так не думаю. – Саша осторожно коснулся плеча мальчишки. – Не думаю, что она хотела уйти. Бросить вас с отцом… Если бы у нее был выбор…
– У нее был выбор.
Прозрачные светлые глаза Марика уставились на него в упор. И в этих глазах Саша не увидел ничего – ни злости, ни затаенного страдания. Так мог смотреть океан – абсолютно равнодушный к тем, кто опускается в его глубины. Если бы сейчас, за радужной оболочкой, промелькнул морской конек – Саша нисколько бы не удивился. Но, вероятнее всего, следует ждать мурену. Или – осьминога. Спрута, каким его изображали средневековые художники. Почему он вдруг подумал так?
Неизвестно.
– Мы могли бы поговорить… Если ты не против.
– Я вас первый раз вижу. – Мальчишке нельзя было отказать в логике. – О чем нам разговаривать?
– Ну… Я ведь догадался, что ты – Барт Симпсон. – Саша решил прибегнуть к уже опробованному трюку. Но, повторенная второй раз, шутка не подействовала.
– Я тоже кое о чем догадался. Вы – тот чувак, которого все кинули. Выставили вон. И сто лет не вспоминали.
– Он и есть.
– Ну, и зачем вы здесь?
– Сто лет не вспоминали, а на сто первый вспомнили.
– И вы вернулись?
– Как видишь.
– Вижу, что вы такой же дурак, как и Лора.
Марик так и сказал – «Лора». И губы его презрительно изогнулись, как будто Лора была вовсе не матерью, а девчонкой-ровесницей, отвергшей его робкие ухаживания. Или девчонкой постарше, которая застала его за мастурбацией в раздевалке и подняла на смех. Или совсем взрослой учительницей по математике, той еще стервой. Залепить кол прозрачным светлым глазам для математички – обычное дело. У таких глаз, как показывает практика, нескладушки с точными науками. У Хавьера они были – Саша знает это точно.
– Что у тебя по математике, малыш?
– У меня по математике отлично, малыш, – передразнил Сашу Марик. – Я первый ученик в классе.
– Учишься в Питере?
– В Англии. Меня тоже выставили вон.
– И как тебе Англия?
– Никак. Но я привык.
– Приехал к отцу на каникулы?
– Просто приехал.
– С ним… все хорошо?
– Лучше не бывает. Его новая жена умнее, чем Лора.
Саша все пропустил. Лорину смерть и женитьбу Виктора и… бог знает что еще.
– Умнее?
– Ага. Она свалила на хрен. Теперь выносит мозг кому-то другому. Наверное…
– Что случилось с Лорой?
– Вам и без меня все расскажут. Если захотят. А про какую кошку вы спрашивали?
– Не кошку – кота. Это мой знакомый кот. Очень забавный. Тебе бы он понравился.
– Мне он уже не нравится.
– Почему?
– Потому что нравится вам.
Дурацкое «вы» звучит в устах мальчишки издевательски, да и сами посиделки с Мариком на ступеньках – издевательство чистой воды. Будь на его месте другой мелкотравчатый негодяй, Саша давно отвесил бы ему подзатыльник: подзатыльники просветляют не хуже буддистской молитвы. Но Саша никогда не сделает этого, он и пальцем наглеца не коснется. Он будет и дальше глотать оскорбления и издевки – пока мальчишке не надоест. Не только в память о Лоре, которая действительно была хорошим человеком.
В память о юном Хавьере Дельгадо и его прозрачных светлых глазах.
С возрастом они нисколько не потемнели. Хавьер Дельгадо темноволос, но светлоглаз, что странно для испанца. И совсем не странно для яхтсмена, завоевателя и конкистадора.
– Я просто беспокоюсь о нем.
– О коте? – Марик смеется. Вернее, просто открывает рот – как рыба, выброшенная на берег.
– Мне сказали, что здесь есть собаки. Такие… серьезные псы.
– Петров и Васечкин?
– Не понимаю, о чем ты, Марк.
– Вы же про собак? Анька зовет их Петров и Васечкин.
– Почему? – удивился Саша.
– Потому что их двое. Собака Петров и собака Васечкин. Только к ним лучше не подходить. Загрызут.
– Были прецеденты?
– Не знаю.
Марик равнодушно пожал плечами, а Саша в одно мгновение воскресил в памяти старый детский фильм о приключениях Петрова и Васечкина, обыкновенных и невероятных. Петров и Васечкин – герои его собственного детства – были ужасными милягами. К псам, охраняющим периметр дома, это не относится.