Искатель, 1999 №7 - Олег Суворов

был жив!» Да не может труп быть жив и что-то прятать! У меня-то было написано: «пока был человеком!»

— Ну, ошибки у всякого бывают, и это можно исправить, — осторожно заметил главный редактор — маленький розовощекий и толстый человечек лет пятидесяти, похожий на отставного директора школы, уволенного за развращение старшеклассниц. — Кстати, у нас работают очень опытные редакторы…

— Опытный редактор — это то же самое, что старый чекист, — мгновенно отреагировал Федор, — не всякий опыт является достоинством. Меня бесит, что они лезут в соавторы! Выдуманные мной герои действуют в выдуманных мною обстоятельствах именно так, как я это описываю. Если я пишу: «Она съежилась и начала дрожать», то с какой стати исправлять на «Она затрепетала?». Ну с чего ваша редакторша взяла, что героиня именно «затрепетала»? Черт подери, но если она считает, что может писать не хуже меня, то пусть сочиняет собственные романы; а вот если не может, то… пусть катится к черту со своими бабскими пошлостями! «Всунула ноги в трусики»… да не один мужик так не напишет, чисто бабское выражение! Короче, если вздумаете меня переиздавать, то только с надписью: «Издание второе, избавленное от ляпов, пошлостей и сокращений, допущенных редакторами издания первого». И вообще, судя по тому, как вы работаете, складывается впечатление, что вы деньги не зарабатываете, а отмываете!

— Да вы тоже хороши! — не выдержал редактор. — Хотите, я назову ваш любимый литературный оборот? «Сумма прописью»!

— Глядя на ваших сотрудниц, я придумал и другой: «Умный редактор — это такое же противоречие в определении, как честный мошенник!»

— Напрасно вы так кипятились, Федор Никитич, — шепнула ему в коридоре одна из молодых секретарш, с которой он всегда кокетничал, когда заходил в издательство. — Тут все не так просто, как вы думаете. Ведь вас редактировала Мария Васильевна Сергеева?

— Да, ну и что? — хмуро поинтересовался Родионов, собиравшийся уходить.

— У нашего главного… только это между нами, разумеется, есть молодая любовница.

— Рад за него. Что дальше?

— А то, что вас редактировала ее мать.

— Не понял…

— Ну, — девушка нетерпеливо подернула плечами, — что тут непонятного — он дает ей редактировать рукописи по просьбе дочери.

— И все равно не понял. Ваш главный соблазнил дочь своей редакторши, ну и что?

— Ох, видели бы вы ту редакторшу, тогда бы вам все сразу стало ясно. Это старая алкоголичка, у которой восемь классов образования и которая не садится за работу, пока не примет стакан портвейна. Но зато она очень любит редактировать и ужасно горда собой… Ой, что это вы!

Федор, прежде чем она отстранилась, успел поцеловать ее в щеку.

— Спасибо, Катерина, утешила. Ты очень милая девушка, и как только разведешься, я тут же на тебе женюсь. А по поводу редакторов и редакторш могу сказать только одно, — и он сделал зверское лицо, — я человек кроткий и незлобивый, но варил бы их живьем в кипящей смоле, предварительно содрав кожу!

— Какой кошмар!

Накопленное нервное напряжение требовало выхода, поэтому он вышел из автобуса за три остановки до своего дома и зашел в пивной зал, располагавшийся в одноэтажном стеклянном здании. Это был известный на весь район «гадюшник» — место сбора всех «любителей выпить», как именовали себя даже самые завзятые алкоголики.

Пройдя через ряд столиков, Родионов приблизился к стойке, поздоровался с барменшей — юной, модно одетой особой, с тем непередаваемым выражением глаз, которым обладают только шлюхи и продавщицы винных отделов, — после чего заколебался. Ему хотелось взять водки, но, памятуя о своем недавнем зароке, он все же сдержался, ограничившись тремя кружками пива и парой бутербродов.

Сев за свободный столик, он жадно, в два захода, выпил первую кружку, надкусил и пожевал бутерброд, после чего потянулся за сигаретами. Со времени окончания последнего романа прошло уже почти две недели, но ничего нового и путного ему на ум так и не пришло. Все сюжеты казались заезженными и тусклыми, все темы — исчерпанными и обсосанными, все персонажи гнусными и скучными. Сейчас уже нельзя писать так, как в старину, но в чем же должны состоять характерные особенности именно современных романов? Накатав целую серию «Банд» — Андрей издевался, что не хватает еще «Банды графоманов», — Родионов вдруг стал задумываться над проблемами настоящей литературы.

Душевная пустота и депрессия явно затягивались, и он даже придумал по этому поводу такое сравнение: процесс написания романа похож на песочные часы — пересыпаешь все накопленные мысли и чувства в пустую воронку романа, а сам остаешься опустошенным и ждешь, пока рука божественного вдохновения снова не перевернет эти часы. Что делать — только пить и ждать?

— Можно?

Родионов, не отрываясь от пива, утвердительно кивнул, и к нему тут же подсел какой-то неопрятный субъект — по виду типичный бомж — в засаленной куртке с надписью «parmalat» и неопределенного цвета штанах. Лет ему могло быть и сорок, и шестьдесят, поскольку на буро-морщинистом лице с бегающими глазками прочитать возраст было невозможно. Осторожно, боясь расплескать, он поставил на стол стакан с водкой, сел на край стула, полез в карман штанов и вытянул оттуда горбушку черного хлеба. Отщипнув от нее маленький кусочек, он снова взялся за стакан и жадно запрокинул голову. Опустошив его почти наполовину, бомж оторвался, крякнул, понюхал кусочек хлеба, после чего положил его в рот и медленно стал жевать.

— О чем задумался, браток? — довольным тоном произнес он, глядя на то, как Родионов медленно пускает кольца дыма.

— Тебе не понять, — холодно ответил тот, не поворачивая головы.

— А почему? Ты скажи, может, и пойму. Баба, что ли, бросила?

— При чем тут баба. — Родионов мельком взглянул на собеседника и одним глотком допил вторую кружку. Пиво уже начало «ложиться на старые дрожжи», так что теперь его и самого тянуло поговорить. — Дело не в бабе, а в том, как надо писать современные романы. Понимаешь…

— Меня, кстати, Мишук зовут, — поспешно представился бомж, у которого хватило такта не протягивать свою грязную руку, и тут же пояснил: — Кореша, правда, Михаилом кличут, но я на это не отзываюсь.

— Понятно, а меня Федор… Так вот, Мишук, чем отличаются старинные романы от современных?

— А ты чего, писатель?

— Да, писатель, писатель, не перебивай, твою мать. В старинный роман мы входим как в хорошо обжитый и плотно обставленный дом, где нас долго и тщательно знакомят с обстановкой, а затем и с обитателями, шепча при этом на ухо такие сведения, которые не пожелали бы разглашать о себе сами персонажи. Автор рассказывает нам предания, показывает старинные портреты, короче, пытается сделать нас непосредственными