Кузьма Минин на фоне Смутного времени - Валерий Перхавко

сбывали излишки продукции своих земледельческих хозяйств и натурального оброка с зависимых крестьян{204}.

В северных областях России цены на зерно были выше, чем в более южных хлебопроизводящих районах, что отмечал, описывая Вологду, наблюдательный австрийский посол Сигизмунд Герберштейн, посещавший Москву в 1517 и 1525 годах: «…Там была такая дороговизна хлеба, что одна мера, которая у них в употреблении, продавалась за 14 денег, и в другое время ее обычно можно купить в Московии за 4, 5 или 6 денег».

Диапазон хлебных цен на областных рынках России колебался в зависимости от складывавшейся конъюнктуры. Эти колебания были особенно значительны в неурожайные годы. Чтобы избежать лишних затрат при перепадах хлебных цен, составитель Домостроя настоятельно советовал: «У ково поместья и пашни, сел и вочины нет, ино купити годовой запас, хлеб и всякое жита зиме на возех…» Даже феодалам порой приходилось совершать дополнительные закупки зерна на торгу. Но на какие средства могли закупить его впрок простолюдины-горожане и бедные крестьяне, жившие от урожая к урожаю?

Для XVI в. нет никаких данных о регулировании властями ситуации на хлебном рынке России в неурожайные годы, а они не раз случались в нелегкую для народа пору опричнины и Ливонской войны. В древнерусских источниках отсутствуют свидетельства о проявлении человечности и умеренности в получении торговой прибыли в тяжелые времена. России предстояло пережить острейший голод начала XVII в., чтобы власти, наконец, осознали необходимость регулирования не только пошлин, но и хлебных цен. Голод (в отличие от неурожая, вызванного природными катаклизмами), — понятие социальное. От него страдали прежде всего народные массы.

Голоду часто сопутствовали заразные болезни. Но эпидемии, которые именовались «мором», «великими поветриями», «моровыми поветриями», «лихими поветриями» либо просто «поветриями», бывшие накануне и в период Смутного времени, не нашли широкого отражения, в отличие от «великого глада» 1601–1603 гг., в обобщающих исследованиях по истории России начала XVII в.

«Прииде ж во времена та глад велик…»

Авторы сочинений, пережившие Смутное время, считали страшный голод, обрушившийся на страну, Божьим наказанием за всевозможные грехи, в том числе за «бесовские козни, волшбу и чарование», как говорится в «Плаче о пленении и о конечном разорении Московского государства»{205}. Голодомор, начавшийся в 1601 г., по мнению Авраамия Палицына, подтолкнул страну к дальнейшим бедствиям Смутного времени. Одна из глав его «Сказания» именуется «О начале беды во всей России и о гладе велицем и о мору на людей».

Ни одного упоминания о голоде 1601–1603 гг., освещенного в той или иной форме во многих русских и иностранных источниках, не содержится почему-то лишь в важных памятниках письменности того времени: «Временнике» дьяка Ивана Тимофеева и «Летописной книге» С. И. Шаховского. Наряду с русскими летописями сведения о голоде можно почерпнуть из записок иностранцев (Конрада Буссова, Жака Маржерета и др.).

Первые зимние месяцы 1601 г. оказались достаточно теплыми, и ничто, казалось, не предвещало беды. А летом вдруг начались не прекращавшиеся неделями проливные дожди. В конце августа в средней полосе России еще стояли зеленые несозревшие хлеба, как в праздник Успения Богородицы внезапно ударили морозы. От них погибли почти все посевы яровых — ржи и ячменя. Поскольку урожай зерновых осенью так и не удалось получить, людям приходилось рассчитывать на прошлогодние запасы зерна. У городской и сельской бедноты, в отличие от зажиточных слоев населения и монастырей, их было слишком мало. А ведь хлеб и каши составляли основу пищевого рациона простолюдинов. Из-за бескормицы зимой начался падеж скота. Ослабевшие от недоедания бедные крестьяне не имели достаточно сил, дабы прокормиться при помощи промыслов — охоты и рыболовства. На следующий 1602 г. ситуация повторилась. Опять сложные погодные условия (на этот раз поздняя весна и поздние морозы, от которых пострадали посевы озимых культур), опять затяжные летние дожди, опять неурожай, нехватка семенного фонда, чудовищная дороговизна на рынках.

«И преста всяко дело земли и всяко семи сеянное, возрастши, равзседеся от безмерных вод, лиемых от воздуха… и прежде простертиа серпа поби мраз силный всяк труд дел человеческих и в полех, и в садех, и в дубравах вся плод земный, и яко отогня поядена бысть вся земля», — вспоминал через много лет современник тех трагических событий келарь Троице-Сергиева монастыря Авраамий Палицын. Самым, пожалуй, тяжелым стал, по его свидетельству, 1602 г.: «И сего ради во вторый год злейши того бысть, такожде и в третие лето; и всякому естеству, ох! и горе! восклицающу». Невозможно усомниться в приведенной им же цифре скончавшихся тогда людей в одной лишь столице России: «И за два лета и четыри месяца счисляюще по повелению цареву погребошя в трех скудельницах 127000…»{206}. Эту цифру подтверждает французский офицер-наемник Жак Маржерет, находившийся на русской службе, по сообщению которого в Москве умерли от голода более 120 тысяч человек, которых захоронили на трех братских кладбищах за городом за счет царской казны{207}.

Ситуация, как свидетельствуют письменные источники той поры, была поистине ужасающей. Особенно пострадали от неурожая центральные, северо-западные и северные уезды России. Вот перед нами скупые летописные свидетельства: «О меженине и на люди о мору з гладу. Наводящу ж Богу грех ради наших, приводящу нас х покаянию, мы ж его наказания ни во что ж вменихом, за то же наведе на нас Бог глад велий: быша дожди велии во все лето, хлебу же ростящу; и как уже хлебу наливающуся, а не зрелу стоящу, зелен аки трава, на празник же Успения Пречистыя Богородицы бысть мраз ввелий и поби весь хлеб, рожь и овес. И того году людие еще питахуся с нужею старым хлебом и новым, а рожью тою сеяху чаяху, что возрастет; а на весну сеяху овсом, того же чаяху. Тот же хлеб, рожь и овес, ничо не взошло: все погибе в земле. Бысть же в земле глад велий, яко и купити не добыть. Такая же бысть беда, что отцы детей своих метаху, а мужие жен своих метаху же, и мроша людие, яко и в прогневание Божие так не мроша, в поветрие моровое. Бысть же глад три годы…» (Новый летописец); «О морозобитии. Того же лета августа в 29 день во всем Московском государстве мороз побил весь яровой хлеб и рожь, и купили хлеб всякий — рожь, и ячмень и пшеницу — по два рубли четверть. И был голод в Московском государстве велик зело 3 годы; и многие люди от глада померли» (Бельский летописец); «В лето 7109 (1601) — го году. Грех ради наших рано в лете сташа великие морозы.

И тогда