Азимут бегства - Стивен Котлер

Он взялся за эту работу, чтобы получить доступ к ранним комментариям к «И Цзин», которые, как и множество других сведений, хранились в бездонных хранилищах Ватикана.

Все это началось очень давно, в те времена, когда Иония очень хотел получить трактат, написанный во втором веке тибетским монахом и преподнесенный им в дар китайскому императору. То был подробный комментарий к первым десяти гексаграммам оракула и их отношение к календарному году. Истина же заключалась в том, что весь этот свиток был не больше, чем маленькой взяткой, восхвалением нового календаря, введенного Его Величеством. Подношение свидетельствовало о большом дипломатическом искусстве в поддержке интеллектуального безумия императора, в особенности если учесть тот факт, что эта поддержка выразилась в астрологическом трактате, написанном со всем доступным в то время совершенством. Иония узнал, что свиток, который он ищет, находится в Ватикане. Сначала Иония ничего не понял. Начал задавать вопросы, на которые никто не хотел отвечать, и поскольку Иония хорошо понимал, когда прекращать расспросы, и кто-то заметил, что он, кроме того, умеет держать язык за зубами, то этот кто-то позвонил еще кому-то, а тот, в свою очередь, сделал еще один звонок, и в результате Иония получил работу, которая оплачивалась американскими долларами. Истинное благословение для страны, которой с валютной наличностью повезло не больше, чем с ближайшими соседями.

Все, что Ионии довелось узнать, поразило его до глубины души. Католическая церковь — сколько людей знает ее секреты и тайны? Иония знает о потайных комнатах Ватикана, которые постоянно заперты для всех, для всех без исключения. Знает, что охрана этих комнат возложена на швейцарскую гвардию. Эти люди всю жизнь стоят перед запретными дверями и не пускают никого внутрь. Клирики, демоны и ангелы — все одинаково натыкались на острия алебард, когда пытались проникнуть в святая святых. Натыкаясь на угрожающий жест чужестранца, они понимали, что им отказывают в праве на часть их собственного мира. Это не шутка. Иония слышал истории о Папах, которых не пускали в некоторые помещения. Определенно, он мог быть духовным эмиссаром Господа, но у Господа свой план действий.

Иония принялся просматривать страницы по одной, еще один просмотр по ходу длительной операции. Отчасти он читает, чтобы почерпнуть важную для него самого информацию, но главным образом он ищет стилистические вариации, изменения по сравнению с предыдущими месяцами, любой сигнал того, что организация раскрыта. Неверное слово, плохо составленное предложение, несовпадающая ритмика текста — он знает своего иезуита. В том, что он делает, нет никакой радости и удовольствия. В три часа ночи он заканчивает чтение и помечает нижнюю часть листа значком С, сокращение от «курьер», и обводит букву аккуратным маленьким квадратиком — американизм пятидесятых — все квадратно, скучно, как всегда, — ничего необычного. Если бы он обвел литеру кружком, то это был бы знак того, что допущена утечка.

Сейф находится внизу, под кушеткой, и чтобы откинуть кушетку, надо открыть номерной замок, надетый на ножку. Он набирает комбинацию цифр, кладет письмо в сейф и достает оттуда маленький конверт. В нем пять тысяч долларов наличными и несколько других документов, которые надо распространить в городе в течение нескольких следующих дней. Обычно Иония этим не занимается, но он хочет заработать еще немного денег на путешествие в Колорадо, к тому же он уже так давно не был в отпуске.

Ему в голову приходит мысль о Кристиане, но он не желает сейчас думать о ней, у него важные дела в Колорадо, впереди долгая неделя, и чувство к Кристиане надо похоронить как можно глубже. Двадцать вторая гексаграмма «И Цзин» известна как Пи — милость. Внизу огонь, наверху — гора. Снизу поднимается сладкий жар, небо озаряется розовым, вот женщина, с которой он познакомился. Она не часть его дел, его мир состоит из прерывистых линий, и он хочет знать, сможет ли сохранить все, как было прежде.

Войдя в помещение, он снял ботинки и теперь наклоняется, чтобы их надеть. На крюке висит грязная тряпка для того, чтобы вытирать обувь в такие ночи, но сейчас Ионии придется снова ковылять по непролазной грязи назад, к машине, и пачкать ботинки. Протянув руку к двери, он другой рукой ощупал за пазухой маленький мешочек, висевший на шее. В нем оригинальный список «И Цзин», составленный на китайском языке, языке, который, как это ни странно, он понимал всегда.

Мешочек стал для него талисманом, он просто удостоверяется в его присутствии и выходит на улицу в сырую ночь. Он вернется в Иерусалим до того, как все люди проснутся и займутся своими делами, но на всякий случай он ерошит волосы и расстегивает несколько верхних пуговиц рубашки. Еще один ловелас возвращается домой предрассветной порой, встретить такого человека всегда считается добрым знаком в воюющей стране.

12

Всю ночь Анхель сидит в монашеской келье, глядя на болезненный сон Пены, лежащей на железной койке. Мешочек с монетами «И Цзин» прижат к груди, сначала Анхель пытался разжать руку, но хватка оказалась слишком крепкой. В углу стоит маленький комодик, на дне которого свалены их сумки. Вещей у них мало, у Пены вообще почти ничего. Стоящая на крышке тонкая белая свеча, с которой почему-то не капает воск, излучает неяркий свет. Анхель сидит на деревянном стуле с высокой прямой спинкой — точно такие же были у них в школе. В ногах пепельница. Кроме этих вещей, в комнате нет никакого убранства. За окном начинает накрапывать дождь.

Он зевает, встает, подходит к кровати. Испытывает большое искушение прикоснуться к ее лбу.

— Хочу поискать немного кофе, вам принести?

Она молчит, да он и не ждет ответа.

Коридор темен, стены сложены из высоких камней, ни светильников, ни щелей, освещающих путь. Он едва не поворачивает назад, чтобы взять свечу, но передумывает. Вместо этого он закуривает «Лаки Страйк», одну из последних своих сигарет, и направляется к противоположному концу коридора. Коридор заканчивается огромным залом, гулкое эхо шагов обтекает Анхеля, как тягучий поток. В конце зала в глубоком алькове неподвижно стоит Дева Мария, прямые линии угла пересечены лункой арки алькова. Лицо Богородицы спрятано в тени, но рядом с альковом окна — по обе стороны, и закрытые сланцевыми панелями проемы пропускают сумрачный свет, который неясными углами ложится на пол, указывая путь к статуе. Исчезающий свет старого и давно забытого действа, но все равно, во всем этом есть нечто, и Анхель аккуратно обходит полосы света, чтобы не нарушить тайный призыв.

Он находит широкую винтовую лестницу, вырубленную в скале, — лестницу без перил и ограждений, и спускается по ней, скользя одной рукой по прохладной каменной стене. Шум дождя становится громче, но сквозь него Анхель слышит низкий звон колокола, сзывающего братию на молитву. Внизу раздается шарканье множества ног, направляющихся в капеллу. Он стоит наверху, невидимый для монахов. Ритуал не пугает его, но пугает убийственная серьезность этих людей — словно в их жизни не осталось ничего, кроме церкви.

Кухня находится слева, надо пробежать мимо капеллы, и — «раз, два, три» — считая в уме, он пролетает мимо дверей. Еще один сумрачный проход, направо, наконец налево, и он находит кухонную дверь — шершавое дерево и прохладная бронза ручки.

Должно быть, он заблудился, сделал какой-то неверный шаг. Теперь-то он знает, куда попал по воле случая. Не важно, раньше или позже он все равно пришел бы сюда, но случилось так, что произошло раньше. Какая разница? Он почти физически пожимает плечами и входит в дверь.

Личные апартаменты Исосселеса — типичные, средних размеров покои замка восемнадцатого века: массивная кровать и огромный стол, книжные полки от пола до потолка, книги на полках часто утоплены очень глубоко, перед корешками груды бумаг. На столе уже зажженная маленькая лампа. Анхель садится к столу на стул с прямой спинкой, почти такой же, как тот, в котором он провел всю прошлую ночь. На большой столешнице почти теряется маленькую раскрытую книгу Торы, над словами видны торопливые чернильные пометки. Он никогда прежде не видел оскверненную Тору, во всяком случае, Тору, напечатанную на тонкой бумаге. Анхелю вдруг приходит в голову, что Исосселес, вероятно любит играть в кости. Рядом калькулятор, листы бумаги, исчерканные какими-то уравнениями и еврейскими буквами. Тут же на столе стоит стальная пепельница, из которой торчит недокуренная сигарета, которую Анхель, не успев подумать, что делает, снова закуривает. Над столом маленькая книжная полка, еще книги, некоторые о великом русском математике Георге Канторе, собрание ранних сочинений Эйнштейна, несколько книг о Каббале и несколько туго набитых манильских конвертов. Анхель проводит пальцем по корешкам, глядя на описи содержимого. В большинстве своем это географические названия: Каир, Александрия, Испания, Франция; в самом конце ряда он видит еще два заголовка «Тамплиер» и — самый последний — «Пена и Анхель».