Мир-фильтр. Как алгоритмы уплощают культуру - Кайл Чейка

на тему произведение о том, что радует душу. Вкус, по мнению Монтескьё, “есть не что иное, как способность чутко и быстро определять меру удовольствия, доставляемого людям тем или иным предметом”[24].

“Но естественный вкус – это не теоретическое знание, – продолжал Монтескьё, – а быстрое и замечательное применение неизвестных нам правил”. Меня поражает последняя часть этого утверждения: вкус – это абстрактная, невыразимая, нестабильная вещь. Слушатель музыки или читатель книги не может точно сказать, понравится ли ему что-то, до того, как он это испытает; удовольствие от произведения искусства никогда не гарантировано. Поэтому, столкнувшись с произведением искусства, мы сразу же оцениваем его по какому-то набору ментальных принципов и (хотелось бы надеяться) находим в нем красоту, испытываем уверенность, даже если не можем точно описать, в чем тут красота и как именно мы ее определили. Предполагается, что вкус неоднозначен. Как сформулировал итальянский философ Джорджо Агамбен в своей монографии о вкусе 1979 года, “вкус наслаждается красотой, будучи не в состоянии ее объяснить”.

Вкус – это фундаментальная часть человеческого я; развивать его или потакать ему означает строить более прочное чувство собственного “я”. Он становится основой нашей идентичности. В 1906 году японский писатель Окакура Какудзо написал “Книгу чая”[25] – способ сохранить японские вкусы и рассказать о них на английском языке друзьям и покровителям в США, среди которых была коллекционер и меценат Изабелла Стюарт Гарднер. Обсуждая помещения для чайной церемонии, Окакура утверждал, что искусство само по себе не должно обладать универсальностью или рассчитываться на широкую аудиторию: “То, что помещение для чайной церемонии должно быть выстроено с учетом определенного индивидуального вкуса, шло вразрез с принципом жизненности в искусстве”. Окакура пересказывает историю из жизни художника XVII века Кобори Энсю. Ученики художника похвалили его коллекцию: “Каждый предмет у вас такой, что им невозможно не восхищаться. Это говорит о том, что ваш вкус превосходит вкус Рикю, потому что его коллекцию может воспринимать только один человек из тысячи”. Однако Энсю печально ответил: “Великий Рикю любил лишь то, что привлекало его лично, в то время как я невольно подстраиваюсь под вкусы большинства”. Энсю счел, что его собственный вкус слишком зауряден, чтобы оказаться по-настоящему великим. Тем не менее единственная цель алгоритмических лент – по сути именно удовлетворение “вкусов большинства” – большинства, основанного на данных.

Вкус не обязательно должен быть только положительным или рациональным. В 1930 году японский философ Куки Сюдзо написал эссе, в котором попытался дать определение японской культурной ценности под названием ики, которая представляла собой своего рода изношенность городского мира, выраженную амбивалентность во всех аспектах жизни. (Мой друг У. Дэвид Маркс, писатель, давно живущий в Токио, сравнивал ее с аспектами образа жизни васпов[26] в Новой Англии.) Любовь, деньги и красоту можно утратить так же легко, как и приобрести, а приобретение не всегда лучше, чем потеря. Отсутствие должно цениться так же, как и присутствие. “Ики понимается как высшая форма вкуса”, – писал Куки.

Монтескьё утверждал, что основополагающим элементом вкуса является неожиданность, которая может быть отталкивающей или вызывающей, как, например, особенно уродливый японский чайный сосуд в эстетике ваби-саби[27]. “Предмет может нас поразить своей необычайностью, а также новизной и неожиданностью”, – писал он; такой предмет существует вне царства вещей, про которые мы знаем, что они нам нравятся. “Нередко случается, что мы испытываем удовольствие, когда не можем разобраться в своем чувстве и видим предмет совершенно отличным от того, каким мы его себе представляли”. Чтобы понять это ощущение удивления, может потребоваться время. Вкус не обязательно возникает мгновенно, и он меняется по мере того, как вы обдумываете и перевариваете впечатления от произведения искусства: “Понятие о великой красоте появляется тогда, когда какой-нибудь предмет вызывает сначала незначительное удивление, а затем это удивление не исчезает, а, наоборот, нарастает и обращается в восхищение”.

Упоминая картины итальянского художника эпохи Возрождения Рафаэля, Монтескьё описывал медленное горение какого-нибудь мощного произведения искусства, изящество которого может неожиданно проявиться из первоначальной неуловимости. Мне это напоминает вышедший в 2016 году альбом Blonde американского певца Фрэнка Оушена, выпущенный через четыре года после его дебютного альбома Channel Orange. Сначала я не обратил на него внимания: треки, похожие не на отдельные песни, а на волну синтезированного звука, тексты, размытые до непостижимости, завуалированные настраиваемые эмоции. Но какое-то неопределимое качество музыки влекло меня, и по ходу прослушивания я пришел к выводу, что суть заключается как раз в абстрактности альбома, а его призрачность – это портрет современного отчуждения и необходимости продолжать жить, несмотря на это. Разумеется, Blonde оказался популярным шедевром начала XXI века и прекрасно продавался. Однако ни альбом, ни музыкант не играли по правилам алгоритмических лент.

Коль скоро вкус действительно необходимо глубоко прочувствовать, коль скоро он требует времени для взаимодействия и ему идет на пользу удивление, которое возникает при встрече с незнакомым, то, похоже, технологии не смогут его воспроизвести – ведь алгоритмические рекомендации противоречат этим фундаментальным качествам. Если алгоритмы рекомендаций опираются только на сведения о том, что уже нравится вам и другим пользователям платформы, то, следовательно, эти алгоритмы хуже обеспечивают тот описанный Монтескьё вид неожиданности, который может не сразу понравиться. Структура ленты также не позволяет пользователям уделять слишком много времени какому-то одному материалу. Если что-то кажется вам скучным или, возможно, слишком тонким, вы просто продолжаете прокручивать ленту, и у вас не остается времени на то, чтобы развить чувство восхищения – вас все чаще подталкивают к нетерпению и поверхностности во всем. Как утверждает корейский философ Хан Бён-Чхоль в своей книге “В рое” (Im Schwarm), вышедшей в свет в 2013 году, огромное количество людей, общающихся друг с другом онлайн без барьеров – “демедиатизация” (устранение посредничества) интернета – заставляют “язык и культуру уплощаться и становиться вульгарными”.

Формирование вашего собственного чувства вкуса – набора подсознательных принципов, по которым вы определяете, что вам нравится, – это нелегкая битва по сравнению с пассивным потреблением контента, которым вас потчуют. Однако в сложившейся ситуации нельзя винить одни лишь алгоритмы. Сегодня нам предлагается больше культурных возможностей, чем когда-либо, и они доступны по запросу. Мы вольны выбирать что угодно. Однако часто мы делаем выбор в пользу отсутствия выбора, и тогда наш кругозор формируется автоматическими каналами, которые, возможно, и основаны на совокупных действиях людей, но сами по себе не являются человеческими.

В каком-то смысле этот переход к алгоритмам удобен. Утомительное дело – постоянно сверять свои предпочтения: изучать, какие новые культурные продукты появились, читать журналы или