Из истории группы 'Облачный край' - Сергей Богаев

было не страшно. Не желая никак подводить своих товарищей, я решил на время отпустить их восвояси – учиться и налаживать собственную жизнь. Тут я и вспомнил про Ленинград и предложение Андрея Тропилло записаться в нормальной студии.

В нашей северной тусовке уже ходили слухи о том, что в Ленинграде все проще с этим делом, даже образован некий Рок-Клуб, под крышей которого объединены практически все ленинградские рок-музыканты и у них официально есть возможность выступать. Их даже не разгоняет милиция и никаких мер к музыкантам со стороны власти не применяется. Вольный город, в общем. Я нашел телефон Андрея и позвонил.

– “Давай, собирай своих парней, и приезжайте” – Тропилло нисколько не колебался. Он работал в Доме Юного Техника и преподавал в кружке Акустики и Звукозаписи, а летом все пионеры на каникулах, студия была свободна. Весьма относительно свободна, надо сказать, поскольку в Питере было много групп, а Тропилло, на тот момент, был только один. Я предупредил, что никто, кроме меня, приехать не сможет; Андрей обнадежил, что в Ленинграде много кайфовых музыкантов и раз такое дело, найдется, кому сыграть и на клавишах и на барабанах.

Я взял несколько отгулов, немного за свой счет, купил билет на самолет за 19 рублей и прилетел. Волновался: раньше мы приезжали в Ленинград с мамой, а тут я один, неизвестно куда приехал, и честно говоря, я не представлял, как смогу записаться с незнакомыми музыкантами в непривычном месте… я ступил на эту землю, и половина моих фобий рассосались сами собой. Взял такси и поехал на Охту.

Чем ближе мы подъезжали к студии, тем меньше сомнений у меня оставалось. Тропилло вышел на улицу меня встречать – тут и я подъехал. Мы поднялись на третий этаж, где находился кружок Андрея и, переступив через порог, окинув взглядом это помещение и всё, что там находилось – ахнул. Увиденное превзошло все мои фантазии. Мне казалось, что наша студия в Красной Кузнице – это некий прорыв в студиостроении – но по сравнению с этой – конечно же, детство золотое. Две больших комнаты, разделённых большим двойным окном, а в аппаратной большие студийные магнитофоны, под оконной рамой – огромный микшерский пульт.

От моего восторженного созерцания всех этих богатств меня отвлек заданный смущенным тоном вопрос Андрея – “а как у тебя, Серега, обстоят дела с финансами?”. Я спросил в чем проблема, Андрей намекнул, что времени то уже 12, и как говорится “время срать, а мы еще не ели”…

С финансами у меня было очень даже неплохо: я поехал в Ленинград сразу после зарплаты, а зарплата у меня была как у нормального советского пролетария на – 250 рублей – не то, что у простого советского преподавателя. К тому же, незадолго до отлета в Ленинград я купил билет “Спортлото”, угадал четыре номера из пяти и выиграл аж 168 рублей. Андрей провел меня по близлежащим торговым точкам, которые меня поразили обилием всяких продуктов, потому что по сравнению с Архангельском – в Питере был настоящий продуктовый и напиточный рай.

Мы наполнили два больших продуктовых пакета довольно-таки вкусными и полезными вещами, которые ранее я видал лишь по телевизору: сосиски, пару сортов колбасы, сыры мягкие и твердые, а главное!… в одном из охтинских гастрономов был отдел “Бакалея”, а в нем… там я увидел в реале то, что ранее мне было доступно лишь на киноэкране – итальянский напиток “Чинзано” из фильма “Возвращение высокого блондина” – я сразу взял целых два литровых пузыря мечты моей юности, на что Тропилло стал меня отговаривать, дескать мол “вот же есть нормальное, за рубль семьдесят, португальское вино ленинградского разлива”, на что я возразил, что такого я и в Архангельске теоретически могу отыскать, а вот Чинзано я даже во сне ни разу не видел – только в кино.

Мы принесли это все в студию, разложили на столе и приняли решение не приступать к работе в день приезда, а как следует отметить начало нового этапа наших взаимоотношений. Андрей нарыл где-то два гранёных стакана и мы их подняли за то большое и светлое, что нас ждет впереди, за то, чтоб ничто не сбило нас с дороги, которую мы сами для себя выбрали и которая для нас – самое важное в жизни.

Вермут Чинзано Бьянко алк 14.8 0.5 л ст бутылка Италия.

Уже через полчаса мне казалось, что мы знакомы триста лет, Андрей произносил много всяких непонятных технических терминов, неведомых ранее словосочетаний, я слушал и делал такой умный вид, понимающе кивал и Тропилло было тоже приятно, что он общается с подкованным в техническом плане специалистом – ведь несколько лет до того я уже занимался подобным делом, результаты которого получили высокую оценку Андрея и музыкантов группы “Аквариум” – я имею в виду наш первый альбом и первый приезд ленинградцев в Архангельск. Хотя мне приходилось пользоваться средствами куда скромнее, чем располагали здесь. Мы общались практически на равных, что мне было, несомненно, приятно. Я все больше убеждался в том, что, не зря-таки, бросил все, и приехал.

В какой-то момент нашей беседы Андрей предупредил меня, что, несмотря на кажущуюся по сравнению с Архангельском вольницу – ухо необходимо держать востро, не забывать, в какой стране мы живем, и расслабляться не стоит. Наш ансамбль уже был занесен в списки запрещенных групп и Андрей порекомендовал мне никому из случайно зашедших работников ДЮТ не говорить про Архангельск и не произносить название нашего коллектива вслух. Я поклялся держать рот на строгом ошейнике, однако прокололись мы буквально в течение часа. Один из зашедших работников дома пионеров, как раз тот преподаватель, которого Тропилло подозревал в стукачестве, кинул беглый взгляд на стоящие на столе два пакета с “Чинзано”, на которых было большими буквами написано – “Архангельску – 400 лет” и спросил с хитрым прищуром: – “Северянин?” Я стал отнекиваться, выдумывать с какой я станции метро, но тот хмыкнул, кивнув на мои пакеты, и удалился с миром.

Ближе к вечеру встал вопрос о ночлеге, Андрей уже все продумал. За год до того, я состоял в переписке с его учеником Лешей Вишней, который жил на Большеохтинском проспекте, в нескольких минутах ходьбы от студии, и жил он один в огромной квартире – родители летом уезжали на дачу.

О Лешке вообще разговор особый – я очень удивился, получив его письмо: он написал, что