1 марта 1881 года. Казнь императора Александра II - Виктор Кельнер

— Пошел в Аничков дворец, нужно доложить Цесаревичу, — но, сильно застонав, проговорил: — Нет, не могу, рука ломит, везите меня скорее домой.

После этого с ним сделалось дурно, но под влиянием свежего встречного ветра он скоро пришел в себя, и они приехали в его квартиру, в Казанскую часть, где, как на смех, не оказалось дома ни одного из поблизости живущих врачей. Со смотрителем части Салановым Степанов успел промыть большие раны и наложить на них холодные компрессы.

<…> Прошло несколько времени в нерешимости: нести ли Государя на руках или везти в экипаже? Заметив, что силы Его Величества слабеют, великий князь Михаил Николаевич приказал поместить своего Августейшего Брата в карету, о чем умолял и лейб-кучер Фрол Сергеев; видя, однако, невозможность устроить там Государя с удобством, Его Высочество послал юнкера Окушко привести сани. Последний, вместе со своими товарищами, Пахомовым и Эммаусским, бросился к извозчику, стоявшему впереди кареты; лошадь его была до такой степени испугана, что, несмотря на все усилия, не тронулась с места. Тогда штабс-капитан Франк, юнкер Кабанов и другие лица побежали к саням полковника Дворжицкого, находившимся близ Театрального моста, и привели их. Государя несли к саням и положили на них вышеупомянутые бывшие около Него лица и присоединившиеся к ним флигель-адъютант полковник Короченцев, подполковник Радзишевский, штабс-капитан Кюстер и мичман Ержикович, а также боцманмат Раздобурдин и матросы Маков, Афанасьев, Васильев, Колобов, Ушаков и Наместников. На санях спереди стал ротмистр Кулебякин, рядом с кучером и спиною к лошадям, поддерживая ноги и нижнюю часть туловища умирающего; кроме того, в санях поместились казаки Кузьменко и Луценко и рядовой лейб-гвардии конного полка Василий Прокудин, а на правом полозе саней — штабс-капитан Кюстер, который между Театральным и Конюшенным мостами, при движении саней сильною рысью, упал с них. Когда несли Государя к саням, квартирмейстер Курышев покрыл голову Его Величества платком; при усаживании в сани кто-то, вместо упавшего или брошенного платка, надел каску с султаном; поручик граф Гендриков, опасаясь, что она может беспокоить, заменил ее своею фуражкою; тогда же штабс-капитан Кюстер, сняв свою шинель, укрыл ею Государя при помощи других лиц.

Полковник Дворжицкий, раненный с Государем Императором, приподнявшись на земле, услышал едва внятно произнесенное слово Государя «помоги» и, вскочив, подбежал к нему вместе со многими другими лицами. Из числа 24-х юнкеров Павловского военного училища, прибывших, как выше сказано, на место тотчас после второго взрыва, при первом опросе пять человек показали, что Государь спросил:

— Жив ли Наследник? — Затем произнес: — Холодно.

Поручик Кинареев и семь юнкеров слышали только слово «холодно». Остальные ничего не слышали, хотя часть их удостоверяет, что Его Величество шевелил губами. При вторичном спросе те же юнкера показали, что лицо Государя, когда Он еще лежал на земле, было спокойно, губы что-то шептали, но слов не было слышно, глаза как будто кого-то искали… И действительно, через несколько секунд Государь тихо, но ясно сказал:

— Жив ли Наследник?

И когда наклонившиеся над Его Величеством юнкера Пузанов, Пахомов и Эммаусский ответили: «Жив», то сделал движение рукою, желая, по-видимому, сотворить крестное знамение. В это же время юнкера увидали глубоко расстроенного великого князя Михаила Николаевича, спросившего взволнованным голосом:

— Жив ли Государь?

Его Величество, обратив взоры на великого князя, слабым голосом проговорил:

— Холодно, холодно.

Вполне достоверно известно, что великий князь, подойдя к правому плечу своего Августейшего Брата, уже несомого на руках, спросил:

— Слышит ли Его Величество?

На что Государь тихо ответил:

— Слышу.

На дальнейший вопрос Его Высочества о том, как Государь себя чувствует, Его Величество сказал:

— Скорее домой… Скорее домой.

А затем, как бы отвечая на услышанное Им предложение штабс-капитана Новикова — внести Его в ближайший дом для подания первоначальной помощи, — Его Величество произнес:

— Несите меня во дворец… там… умереть…

3-го флотского экипажа квартирмейстер Курышев передает, что когда Его Величество после второго взрыва понесли к экипажу, то Государь сказал:

— Накройте меня платком, — и на замечание Курышева, что его платок грязен, вторично произнес: — Накройте.

Казак Кузьменко говорит, что Государь уже в санях спросил ротмистра Кулебякина:

— Ты тоже ранен?

Но он, оглушенный взрывом, не слышал этих слов. Рядовой Прокудин, находившийся в санях, показал, что он сказал Государю:

— Ваше Императорское Величество, Отец Православных, чувствуете ли Вы себя?

На что получил будто бы ответ:

— Немножко…

<…> Сани полковника Дворжицкого тронулись наконец в путь, увозя во дворец раненого Государя в полубесчувственном состоянии. Великий князь Михаил Николаевич приказал юнкерам и матросам окружить их, а четырем конным казакам ехать впереди; юнкера и матросы следовали через Театральный мост, по набережной Мойки, до Конюшенного моста; но здесь сани поехали по Мошкову переулку полною рысью, почему им пришлось отстать. За Государем ехали: великий князь Михаил Николаевич вместе с унтер-шталмейстером Кобелевым, в санях последнего — флигель-адъютант полковник Короченцев и подполковник Радзишевский, взявший у Конюшенного моста в свои сани штабс-капитана Кюстера. Генерал-адъютант граф Баранов 2-й шел сначала пешком, а потом сел в сани вместе с директором телеграфного департамента тайным советником Людерсом и на Дворцовой площади опередил поезд с целью предупредить прислугу, чтобы в кабинете Его Величества была приготовлена постель.

Сани с Августейшим страдальцем, следуя от Мошкова переулка по Миллионной, остановились у собственного Его Величества подъезда, внутри тамбура. Прибывший в то же время великий князь Михаил Николаевич приказал унтер-шталмейстеру Кобелеву ехать в Аничков дворец для извещения о случившемся Государя Наследника Цесаревича. Наследник Цесаревич, было как уже упомянуто, отправился прямо с развода в свой дворец и сидел с семьею за завтраком, когда раздались один за другим оба взрыва. Наследник и Цесаревна не могли себе разъяснить их причины, но сразу почувствовали какое-то тяжелое предчувствие, которое несколько минут спустя еще усилилось при виде прискакавшего во двор Аничковского дворца шталмейстера Государя. Оба поспешили ему навстречу, но он не мог в первую минуту произнести ни слова от волнения и только после отчаянной просьбы Их Высочеств ему удалось проговорить: