Мне отмщение - Ксения Медведевич

   За спиной айяры от души хлестали нагайками воющую и визжащую толпу. Люди давились, орали до хрипоты, закрывали ладонями головы.

   Испуганно и истошно заржал Гюлькар.

   Тарег обернулся - двое ушрусанцев повисли на поводе, жеребец злобно оскалил зубы, дергая мордой.

   Когда нерегиль снова посмотрел вперед, то понял - рядом стоит она. Узза высилась, как обелиск, темная и прямая. Складки черной абайи ложились на истоптанную рыжую землю.

   - Я послала тебя за сыновьями Дарима. В толпе тебе был нужен только кади, - прошелестела богиня. - Зачем убил остальных?

   Путь нерегиля к яме легко прослеживался - по широкому ковру из трупов, черных и обожженных, словно людей настиг гигантский язык пламени.

   - Не люблю, когда сбегаются на казни, - пробормотал Тарег, глядя в яму.

   Тело еще можно было разглядеть среди каменных осколков. Женщина пыталась отползти к стене, вжаться в нее спиной - на рыжей земле остались кровавые потеки и пятна. Из груды камней высовывалась голова с разбитым в кашу, залепленным черными прядями лицом. И заломленные за спину, связанные руки с синюшными, скрюченными пальцами.

   - Ты не сказала, что ее казнят, - повернулся нерегиль к огромной рогатой фигуре. - Почему? Почему я не успел сюда?

   - Я звала тебя не для того, чтобы спасти женщину. Я звала тебя мстить, - равнодушно откликнулась Узза. - Успел ты, не успел, это решила судьба.

   - Это решила не судьба. Это решила ты, - прошипел Тарег. - Я хочу знать - почему?!

   - У тебя нет части в этом деле. Вели им похоронить ее, Страж, - спокойно ответила богиня и растворилась в вечернем воздухе.

   Последним до слуха донеслось:

   - Не уезжай. Жди следующего приказа.

   Над красными плоскими вершинами скал с трудом светило солнце. Белесый диск еле проглядывал сквозь песчаную взвесь. Словно бы гигантским мечом обрубленные отроги змеились в долину, охряными выступами нависая над заволоченным пылью городишком. Обрывистые ущелья Туэйга уже не проглядывались в поднятом самумом песке, горная стена быстро таяла в красной туче. Над плоскогорьем Неджда дышала пустыня. Пески Дехны в свистящем ветре бились о скалы, оседали на плоских крышах и узеньких улицах городка, на вершинах раскачиваемых пальм, засыпали делянки зелени и узенькие водяные канавки. Песок просеивался сквозь завесу пальмовых листьев и красно-желтым налетом выпадал на никнущую кинзу.

   Люди спешно сдергивали и сматывали занавеси, скатывали и уволакивали с крыш ковры, кто-то метался с ведрами, пытаясь сгрести в них разложенные на просушку финики. Растущий красным облаком самум медленно накрывал Нахль.

   Тарег медленно шел вдоль глубокой трещины, под которой с шумом неслась вода. К окраине оазиса подступали желто-серые изглоданные холмы, их скальное основание разошлось на пару локтей, словно каменистую сухую землю разломили, да так и бросили. В черноте свежо журчало и билось - вади тек полноводным по весне потоком. С холмов быстро спускались последние пастухи: по деревянным мосткам над трещиной они перегоняли тупо блеющих овец, тащили на веревках коз.

   Приметив узкое место, Тарег перепрыгнул водоток. Пыльная улочка уходила круто вверх и вправо, выворачивая за низкую ограду финиковой рощи. Между заборами густо клубилась поднятая бегущими ногами и копытами взвесь, и нерегиль не сразу заметил двоих айяров, то и дело повисающих на поводьях Гюлькара.

   А коня-то зачем они сюда тащили, да еще и оседланного?

   Босые, грязные, но при оружии - до блеска чищеные серебряные пластины на ножнах блестели даже сквозь пыль - горцы вертели бритыми головами и чесали густые бороды. Наконец, заметили господина и замахали руками. Гюлькар, почувствовав, что рук на узде стало меньше, изогнул шею и потянул в сторону.

   - Сейид! Сейид!.. не ходи туда, не ходи дальше!

   Тарег принял повод и с силой потянул упрямую точеную башку сиглави вниз. Почувствовав привычную хватку, Гюлькар раздумал брыкаться.

   - В чем дело?

   Коз пинками загоняли в дощатые растворенные ворота. Глаза приходилось прикрывать свободной рукой - разогнанный ветром песок порошил мелкой гадостью, лишавшей зрения.

   - Плохие новости, сейид: гвардейцы из Таифа прискакали, говорят, с указом для тебя, - мрачно закивал заросшими щеками старший, Муса. - Говорят - халиф гневается, за головы сынов собаки, что ты снес, с тебя взыщут и в тюрьму снова кинут. Еще болтали ашшаритские трусы - они тебя, сейид, сами палками бить будут, приказ такой, говорят, вышел, хватать тебя и в столицу в железе волочь, а потом палкой бить! Ну тут они чуть ли не в пляс пустились, трусы, орут теперь перед масджидой этой ихней, гвардейцам чай и молоко тащат, радуются...

   Стоявший рядом Ибрахим закрывался рукавом от налетавшего песчаного ветра, пощипывал узкую еще бородку и согласно кивал, то и дело оглядываясь на опустевшую улочку - не идет ли кто.

   - Не ходи туда, сейид, - твердо сказал Муса, кладя ладонь на рукоять длинного кинжала. - Мы тебе коня привели, с хурджином и с бурдюком при седле, ты в Ятриб гони, или сразу в Мариб - все лучше, чем к ним в руки попасть, чтоб они тебя, трусы позорные, шнурком от этой шайтанской бумажки связали...

   - Сзади. Между холмами, - спокойно сказал Ибрахим.

   По тропе от старого кладбища неспешно, по двое, правили верховые в желтых кожаных кафтанах ханаттани. Числом не менее десятка. Передовой поднял руку, сквозь песчаные струи мелькнуло красное - толстый витой шнур и кругляш халифского фирмана.

   - Гляди ж ты, проследили нас, - искренне удивился Муса. - На площади их не больно много было, эти, выходит, сразу за тобой, сейид, поехали...

   - Муса, Ибрахим, ваш долг передо мной исполнен, - спокойно сказал Тарег и поставил ногу в стремя. - Я ухожу, вы исчезаете.

   - Да, сейид, - отозвались айяры.

   Тарег вскинул себя в седло и дал шенкелей.

   Через пару мгновений вверх по улице лишь клубилась пыль. Перед оградкой финиковой рощи тоже никого не было.

   Болтая белыми султанами на шлемах, солдаты приняли в галоп.

   На площади перед масджид было не протолкнуться. Вокруг спешенного гвардейца кипели крики, вдымались кулаки, взметывались полосатые и черные рукава. Усталый конь дергал головой, на узде повисали полугололые мальчишки. Сложенный из желтоватого песчаника вход древнего дома молитвы заволакивался посвистывающей пылью. Самум надвигался, низкий купол уже не различить было в опускающемся брюхе красновато-желтой тучи. Из низкого узенького дверного проема то и дело выбегали люди. Задирая подолы длинных рубах, по-аистиному шагали через высокий порог. Навстречу им, также высоко задирая колени, лезли другие люди - они зачем-то стремились в масджид. Среди многоголосого крика свист подползающей бури угрожающе ввинчивался в уши. В суматохе позабытые навесы базарчика бились на ветру, угрожая выдернуть из земли суковатые колья. На одном парусящем полотнище с криками висели двое тощих бедуинов, изо всех сил упираясь босыми пятками в пыль.