Черный поток - Роман Валериевич Волков

масонские обряды. Но это вам мог бы сказать любой первокурсник. Чтобы правильно соотнести все детали, выбрать соответствующий им нарратив, который бы объяснил логику преступления… Необходимо вникнуть в дело гораздо глубже и обладать много более творческим складом мышления, чем у меня. – Профессор виновато усмехнулся: – А последнее, как я уже говорил, совсем не обо мне. Да и временем для погружения в ваше дело я, к великому моему сожалению, не располагаю – готовлюсь к международной конференции.

– Понятно.

Зигунов был разочарован и зол – потратил кучу времени впустую. И чего этому суперзанятому профессору было сразу не сказать, что плевать он хотел на троих убитых, у него есть и свои дела? Черт!

– Постойте! – окликнул его Зорин и протянул визитку. – Вот, возьмите. Это контакты моего коллеги, кандидата искусствоведения доцента Павла Юрьевича Рынды. Он преподает историю искусств на нашей кафедре, раньше вел литературу. Очень… кхм… креативный товарищ. Думаю, он вам сможет помочь гораздо лучше меня.

– Спасибо.

– Да, и… – Профессор почесал кончик носа. – У него довольно своеобразная манера общения. Но вы не обращайте внимания. Он очень толковый специалист и, думаю, с радостью вам поможет.

– Своеобразная? Это в каком смысле?

– Да вы не беспокойтесь. Просто пропускайте мимо ушей, если он вам станет прозвища давать, сыпать цитатами, присказками-прибаутками. Он всегда такой. Издержки профессии.

– Я понял, – кивнул Зигунов. – Спасибо, Александр Васильевич. Извините, что побеспокоил.

– Да нет. Это вы извините, что не смог помочь… А! Вот еще. Павел Юрьевич сейчас в актовом зале. Они там готовятся к смотру художественной самодеятельности, так что вы без труда его найдете.

– Еще раз спасибо.

Настроение у Петра заметно улучшилось. Все-таки Зорин оказался не полным провалом, и, возможно, именно у этого Рынды есть та зацепка, которая нужна следствию.

В актовом зале царила гробовая тишина. На сцене стоял невероятно худой юноша в белой тунике и кедах, настолько тощий, что напоминал узника концлагеря. Белоснежные волосы струились по плечам.

На голове была корона.

Юноша посмотрел на Зигунова и сказал ему:

– К вам ныне обращаюсь, дети Кадма:

Кто знает человека, чьей рукой

Был умерщвлен когда-то Лай, тому

Мне обо всем сказать повелеваю.

А если кто боится указать

Сам на себя, да знает: не случится

Худого с ним, лишь родину покинет.

А ежели убийца чужестранец

И вам знаком, – скажите. Награжу

Казною вас и окажу вам милость.

Но если даже вы и умолчите,

За друга ли страшась иль за себя, —

Дальнейшую мою узнайте волю:

Приказываю, кто бы ни был он,

Убийца тот, в стране, где я у власти,

Под кров свой не вводить его и с ним

Не говорить. К молениям и жертвам

Не допускать его, ни к омовеньям, —

Но гнать его из дома, ибо он —

Виновник скверны, поразившей город.

– Стоп, стоп! – прозвучал выкрик откуда-то сбоку. Зигунов повернулся на голос и увидел высокого седовласого мужчину, который энергично размахивал длинными руками, показывая королю, как правильно делать величественный жест. – Чего ты блеешь! Коля, ты же еще молодой. Ну, в смысле, ты сам, а не персонаж! Надо более уверенно говорить, сильно, ты же царь, понимаешь, царь! А не плакальщик!

– Павел Юрьевич Рында? – спросил майор, подойдя к режиссеру поближе.

– Аз есмь. А кто спрашивает?

В глазах доцента, погребенных под слоями морщинистой кожи, явственно читались лукавство и вызов. Очень странное сочетание, если подумать. Более свойственное юноше, чем человеку в годах. Может, это общий настрой в актовом зале и подготовка к юмористическому конкурсу так влияют? Ладно, не до того.

– Моя фамилия Зигунов. – Майор показал «корочку». – Я расследую два преступления, в связи с которыми мне нужна ваша консультация как специалиста по части искусствоведения…

– Моя консультация? Фу-ты ну-ты! Кто бы мог подумать.

– Мне порекомендовал к вам обратиться профессор Зорин…

– Ах, дорогой Александр Васильевич, – снова перебил Рында. – Тогда, конечно, я весь ваш. Ищите и обрящете!

– Спасибо, – стараясь сдержать раздражение, произнес Зигунов. – Мы могли бы где-нибудь поговорить приватно?

– Безусловно, Холмс. Как же я могу отказать вам, когда речь идет о правосудии? Одну минутку, только дам напутствие своим чадам.

Рында громко захлопал в ладоши, пока не затихли музыка и смех студентов, а затем обратился к ним зычным голосом:

– Дети мои! Я вынужден покинуть вас ненадолго. Юстиции требуется моя помощь, и кто я такой, чтобы отказать богине? Однако вскоре я вернусь и проверю, чего вы достигли в мое отсутствие. Так что и не думайте сачковать.

– Пойдемте, уважаемый! Думаю, в моих скромных пенатах нам будет удобнее всего обсудить дела наши скорбные.

«Держись, опер», – напутствовал себя Зигунов, отчетливо понимая, что предстоящая беседа будет совсем не такой легкой, как ему бы хотелось.

В кабинете пожилого доцента пахло бумагой, пылью и какими-то химикатами.

– Присаживайтесь. Хотите чаю?

– Нет, спасибо.

– Как хотите-с. А я, с вашего позволения, заварю себе горяченького.

Старик задребезжал чашками, забулькал водой и зашипел электрическим чайником, не прекращая вещать:

– Так по какой же причине дражайший Александр Васильевич отправил вас ко мне? Чем скромный доцент может помочь благородному сыщику?

Зигунов обрисовал общую картину и остановился на тех самых странностях, трактовка которых его так интересовала. Чувствовалось, что он зря теряет время.

Пока гость говорил, Рында заварил себе чай и уселся напротив. Как ни странно, рассказ он выслушал до конца, не перебивая. Только временами вставляя междометия и театрально вскидывая брови.

Когда Петр закончил, старик еще некоторое время молчал, беззвучно шевеля губами.

– Я хотел бы услышать ваше мнение о том, что могли бы… – начал было майор, но доцент уже ожил.

– Дорогой вы мой, это замечательная, чрезвычайно интересная история. Я читал в газетах об этих преступлениях, но там только общие сведение были, и я даже подумать не мог… Я просто в смятении от обилия мыслей и догадок, на которые меня натолкнули предоставленные вами факты!

– Ну поделитесь хоть какими-то из них. Начнем с чего-то, а там…

– Да-да-да.

Старик вскочил и стал стремительно расхаживать по кабинету, заложив руки за спину.

– Что нам известно? Первое убийство: пожилой мужчина зарублен острым предметом, предположительно, топором. Удар нанесен с большой силой. В руке убитый сжимал завернутый в бумагу камень. Вместе с ним умерщвлен и его внук. Второе убийство: известный журналист проткнут насквозь орудием, похожим на шпагу… Зрелищно! Постановочно! Сцена первая, явление второе! Очень театральные убийства, вы не находите? Проверяли театры,