Обширная территория - Симон Лопес Трухильо

видно, но этот дым есть и заставляет сфокусироваться на том, на что смотришь, поскольку размывает всё лишнее, всё то, что отвлекает.

Иногда Патрисио думал, не слишком ли много и сильно мы чувствуем. Он смотрел на котят, лежавших рядом со своей матерью, собаку, дремавшую на солнце. Может, с людьми что-то не так, думал он. Какая-то видовая ошибка, из-за которой нам чересчур тяжело жить самим по себе. Он иногда чувствовал это, когда курил с друзьями и вдруг начинал сомневаться, его ли рука держит косяк. Или, может, ею руководит какой-то дух или кучка спор, случайно попавших в мозг. И он сам тогда был не более чем немощным эхом, непроизвольным повторением чужого слова. Иногда он делился этими мыслями с друзьями, и они помирали со смеху. Нормальная трава, чувак, говорили они. Передавай, а то ты уже говоришь, как твой папаша. Он тоже смеялся, у него был другой характер, не такой, как у отца. Возможно, вид эволюционировал и каждое новое поколение было дружелюбнее предыдущего. Возможно. Но сестра опровергала это предположение. Иногда он видел, как она изобретает ловушки и гоняется за мышами по двору, а поймав, несет их в подарок котятам. Еще иногда он слышал, как она смеется в одиночестве, рассматривая в свете от экрана мобильного насекомых и головастиков, ею плененных и помещенных в пластиковую бутылку. Однажды он отругал ее за ящерицу, которую она поймала для Маслика, а потом задумался, действительно ли плохо то, что делает сестра с живностью? Все живут, поскольку пожирают друг друга, думал он потом с косяком в руке, не спеша передавать его, продлевая ощущения, которые походили на вечное подскакивание мяча на ноге. Это значило думать? Отдалиться от самого себя? Всё живет, заглатывая воздух, воду и время, может, и болезнь делает то же самое с его отцом? Или это просто процесс завоевания микроорганизмом более крупного органа? Как если тебе не повезло родиться ящерицей и попасть в руки жестокой девочке. Жизнь без прикрас. Осознание, что сегодня мы играем в мяч, который завтра лопнет, что река бежит далеко, пожар пожирает леса, коровы испражняются, и в их помете растут мухи и грибы, и деревья, и млекопитающие, которые едят друг друга и тоже испражняются, все разные, каждый по отдельности, но, в конце концов, добыча одного огня.

— Эй, Пато, хорош, передавай уже.

Патрисио уронил мяч. Увидел, как тот покатился и ударился о пустой загон для кур. Потом упер руки в боки и посмотрел на небо. Приближалась вереница серых туч. Налетал ветер. Становилось холодно, а потом вдруг опять жарко. Странная погода. Возможно, вечером будет дождь. А может, и нет.

* * *

В общине ходили слухи, что пророк совсем плох. От странной болезни у него открывались на теле раны, которые источали ужасный запах. Только Бальтасар мог видеть его лично, когда кормил жидкой овсянкой с вареными яблоками и протирал тонкими сатиновыми салфетками. Омывая его ноги, он просил Педро много не разговаривать, поберечь голос для главного. Его проповеди, в отличие от него самого, набирали силу. Община богатела благодаря новым прихожанам и продажам Компендиума, число которых всё росло. В последнее время на проповедях Педро церковь наполнялась до отказа.

Молодой настоятель и лидер общины не видел в этом противоречия с положениями своей доктрины, которые сводились к пяти основным и единодушно принятым правилам[14]. Однако всё это не слишком нравилось его учителю. Время от времени отец Контрерас с присущим ему благоразумием напоминал Бальтасару, что вера не может быть орудием спекуляции. Но некогда смиренный ученик с каждым разом всё меньше внимания обращал на увещевания учителя, и они всё больше отдалялись друг от друга.

В тот день, когда члены общины последовали за ним, чтобы строить храм в Ла-Пуэрте, жизнь Бальтасара Санчеса изменилась навсегда. Его растила бабушка, оберегая от бешеного отца-алкоголика, который, выйдя из тюрьмы, твердо решил вернуть себе сына. Он был настойчив. Оставлял ночью под дверью странные подарки, игрушки, игнорируя все запреты на приближение. Бабушка прятала мальчика, отсылала его в комнату, запирала дверь на ключ, покрепче сжимала четки в руке, молясь, чтобы телефон экстренной службы в нужный момент не оказался занят.

Однажды вечером юный Бальтасар вышел из пекарни на улице Санта-Крус, где работал. Он сел на автобусной остановке, глядя в землю, и мысли заплывали в его голову одна за одной, как рыбы в садок, но там, внутри, уже снова начиналась суровая зима. Вдруг его внимание привлекла группа людей рядом с навесом. Все они были хорошо одеты. Казались веселыми, обнимались и обменивались пожеланиями, как одна большая семья. Один из них, сгорбленный пожилой господин с улыбкой от уха до уха, заметил, что Бальтасар смотрит на них, и, перейдя через дорогу, подошел к молодому человеку. Бальтасар занервничал, закрутил головой в надежде увидеть подъезжающий автобус, но было поздно. На следующей неделе начинающий пекарь, кашляя и энергично потирая руки, чтобы согреться, стучал в железную дверь, за которой собиралась община. Он прижимал язык к зубам, проводил им сначала по твердому, а потом по мягкому нёбу, и снова старался забыть о нем и оставить бездвижным на месте.

Спустя некоторое время после того, как дон Десимо Контрерас пригласил Бальтасара в свою церковь, он сделал его учеником. Связь между ними установилась сразу же. Парню не нужно было ничего говорить, поскольку старику достаточно было, чтобы тот его слушал и выполнял его просьбы. А в этом Бальтасару не было равных. Потихоньку преподобный отец учил его разным наукам. Подопечный рос, становился самостоятельным и уверенным в себе. Он вставал очень рано и пунктуально посещал занятия и работу по выходным, а потом шел в церковь. Он не пропустил ни одной службы. Ни разу не оставил поручение невыполненным. Он не был уверен, стал ли меньше заикаться, или это теперь меньше его беспокоило. По крайней мере, он мог занять ум другими вещами и вскоре был даже назначен регентом. Почти никогда язык его не подводил, когда он пел псалмы или повторял молитву. Отец Контрерас давал ему книги, учил служить и переводить.

Но теперь Бальтасар сам стал настоятелем, и проблемы у него были другие. Однажды в воскресенье перед заходом солнца старый Контрерас в последний раз увещевал ученика:

— Ты должен быть готов, сын мой. Если пророк заболеет, люди должны знать. — Бальтасар закрыл большой том Компендиума в кожаном переплете и другой, в деревянном, куда переписывал содержание первого на латыни. Он вспомнил ноги Педро, его облезшие и зловонные ступни,